— Нет! — прошептала Глэдис, ослабев от ужаса.

Коул перевел дыхание и, гневно сверкнув глазами, нанес последний удар:

— Спроси у нее сама, если не веришь! Не удивлюсь, если выяснится, что ты — его внебрачная дочь!

При воспоминании об этой ужасной сцене Глэдис снова затрясло, Она поставила противень с тортом в духовку и пошла налить себе стакан воды.

Увы, скандал на этом не кончился. Никто из них — ни Глэдис, ни Джерри, ни Коул — не подозревал, что миссис Лиммерикс подошла к двери комнаты, привлеченная доносившимся шумом. Бедная женщина и не подозревала, что экономка уже много лет была любовницей ее мужа. Как потом выяснилось, это было тайной для всех, кроме Коула.

Держа стакан двумя руками, чтобы не расплескать, Глэдис медленно выпила воду, надеясь избавиться от кошмарных воспоминаний.

Им с матерью приказали покинуть дом к семи утра. Сердце Глэдис было разбито. Коул ненавидел и презирал ее. Кроме всего прочего, они с матерью стали бездомными.

То, что она услышала, убило в ней уважение и любовь к матери. Вдобавок, по жестокой иронии судьбы, его поступок окончательно разрушил семейную жизнь четы Лиммерикс.

Глэдис закончила обмазывать торт глазурью и водрузила сверху марципановые фигурки жениха и невесты.

Свадьба! Ее передернуло. А что в результате? Одна сердечная боль и ничего больше!

4

На следующее утро Коул проснулся поздно. Он принес из машины свои чемоданы, принял ванну, переоделся и отправился на кухню, привлеченный соблазнительными ароматами.

Разумеется, там я увижу Глэдис, с неприязнью подумал он. Ясно, как день, что она незаконно живет в усадьбе, наглая распутница! Ну, ничего, я быстро заставлю ее убраться отсюда!

Но все эти заготовленные суровые слова так и не были произнесены.

Глэдис сновала по кухне, разгоряченная и розовощекая. Она явно чувствовала себя здесь как дома. На ней был все тот же, что и накануне, безразмерный свитер, который, как ни странно, делал ее беззащитной и в то же время подчеркивал сексуальность.

Она кормила с ложки младенца!

Коул замер на пороге.

Резкая мучительная боль пронзила его, и в душе образовалась безграничная пустота. Что-то едва слышно пробормотав в ответ на негромкое приветствие Глэдис, он сел к столу, схватил тост и намазал его толстым слоем масла.

— Сразу видно, что ты не ел вчера вечером, — сказала она, увидев, как быстро он проглотил тост. — Сварить тебе кофе?

— Я пью чай, — раздраженно ответил Коул.

— Но он не помогает с похмелья, — колко заметила Глэдис.

— Так же как и кофе, — возразил он.

— Вижу, ты много знаешь о похмельном синдроме.

— Для человека, который им не страдает, достаточно.

— Будет меня дурачить, — фыркнула она, бросив на него недоверчивый взгляд. — Впрочем, если тебе хочется помучиться… Чайник вот-вот вскипит, заварка в банке.

Коул молча налил себе чай и снова сел к столу. Оглядевшись, он убедился, что кухня выглядит обжитой.

А она неплохо устроилась в его доме! Какая наглость!

Однако он не мог не признать, что здесь было чисто и уютно. Кухня напомнила ему детство, когда Глэдис частенько просила его стянуть что-нибудь для своих бездомных подопечных.

Увидев одноглазого кота, который удобно устроился в коробке на софе, он не смог сдержать улыбки. Ничего не изменилось.

Развешанные на крюках кастрюли и сковородки сверкали чистотой, старинная мебель издавала едва уловимый сосновый аромат. На каминной полке стояли фотографии. Коул прищурился, пытаясь рассмотреть их со своего места: темноволосый младенец, животные, Дерек, Глэдис… Сердце его сжалось. Он залпом допил чай и взял со стола пакет с изображением медвежонка.

— Это овсянка для Шона, ты не станешь ее есть, — заметила Глэдис. — Сейчас я покормлю его и приготовлю что-нибудь для тебя. Можешь поболтать с ним, ему это нравится.

Коул проворчал что-то невнятное, но не сделал попытки заговорить с ребенком. На вид малышу было около года. У него были густые темные волосы, как у Глэдис, решительный подбородок Дерека и круглое лицо.

Пытаясь унять боль, Коул раздраженно потер грудь. Глэдис продолжала кормить младенца, и он заметил, какое умильное выражение появляется на ее лице в тот момент, когда тот открывает ротик.

Да уж, она мастерица разыгрывать душещипательные сцены! — сказал себе он. Но если эта бесстыжая женщина думает, что меня можно этим пронять, то она ошибается.

У Коула даже промелькнула мысль, что Глэдис одолжила у кого-то ребенка ради пущего эффекта, но потом он решил, что даже она на такое не способна. Шон явно ее сын. От этого верзилы Дерека.

— А я всегда считал, что в деревне люди встают на заре, — раздраженно заметил он.

— Ты не ошибся. Мы уже с шести часов на ногах. Сначала накормили и напоили животных, потом пропололи грядки. А в половине десятого мы обычно завтракаем, — пояснила Глэдис.

В ее поведении нет ничего похожего на чувство вины, возмущенно подумал Коул, а ведь она находится в этом доме незаконно!

— Как сегодня твоя головная боль? — спросила она, нарочито гремя тарелками.

— К счастью, прошла, — буркнул он.

— Как тебе повезло. Значит, шум не мешает? — мило прощебетала она.

— Вряд ли ты пошла бы навстречу моему желанию позавтракать в тишине.

— Какая проницательность!

Глэдис тщательно вытерла Шону лицо и руки, протерла поверхность детского стульчика и положила перед ребенком пластмассовые ложки вместо игрушек.

Ребенок весело рассмеялся и стал еще больше похож на мать.

У него такие же пухлые губы и пушистые ресницы, невольно отметил Коул.

— Сосиски, пудинг, бекон, яйца, помидоры и грибы. Пойдет? — холодно спросила Глэдис.

— Да. — Коул нарочно воздержался от вежливого «спасибо», чтобы показать ей, кто здесь настоящий хозяин.

Она потянулась, чтобы снять с высокого крюка тяжелую сковороду, и он невольно залюбовался ее стройной крепкой фигурой.

— Ты чувствуешь себя здесь как дома, не так ли? — сдержанно спросил он.

Глэдис метнула на него настороженный взгляд.

— Да. — Обернувшись, она увидела, что Шон протягивает ему одну их ложек. — Он хочет, чтобы ты взял ее, — спокойно пояснила она, опуская сосиски в кастрюлю. — Поиграй с ним, пожалуйста.

С недовольной гримасой Коул налил себе еще чаю, делая вид, что не слышал ее просьбы. Однако ему стало не по себе, когда он увидел, что она огорчена.

— Я здесь не для того, чтобы играть с твоим малышом, — сказал он. — Он, конечно, очарователен, но если ты таким образом пытаешься разжалобить меня, то знай, ничего не выйдет. Я хочу, чтобы ты уехала отсюда, Глэдис. Сегодня же.

— Я и не сомневалась, что ты этого захочешь… Но, боюсь, все не так просто.

— Что?! — рявкнул Коул. Ребенок вздрогнул, и он тут же понизил голос: — Напротив, это очень просто, Глэдис…

— Коул, — ответила она, пытаясь скрыть свою нервозность. — Я скоро уложу Шона спать, и мы сможем поговорить.

— А зачем ждать? Ты и так прекрасно знаешь, что я скажу. Я требую, чтобы ты убралась отсюда, и ты уберешься. Твои проблемы меня не касаются. Отправляйся в благотворительный комитет и размахивай там своим ребенком, — грубо бросил Коул, пряча от нее глаза.

— Неужели ты и вправду такая бессердечная скотина? — холодно поинтересовалась она.

Коула раздражало не только ее поведение, но и что-то еще. Размышляя, что бы это могло быть, он машинально, глоток за глотком, допил чай.

— Ты не имеешь права жить здесь, — возобновил атаку он. — Вы с Дереком и ребенком должны поселиться где-нибудь еще…

— Пожалуйста, — попросила Глэдис, поднимая бездонные черные глаза, и ее взгляд подействовал на него, словно удар в солнечное сплетение, — не сейчас. Наберись терпения! Как только я уложу ребенка, мы с тобой все обсудим. — Она повела ресницами, и ему показалось, что на них блеснули слезы. — Прошу тебя, ради нашего прошлого…