— Филипп… — Она сделала паузу, чтобы сдержать раздражение, которое грозило вырваться наружу, хотя она вряд ли имела право на подобное чувство Филипп был вольным стрелком и никогда не претендовал на иную роль, поэтому ей не в чем было его винить. Все, что ей оставалось делать, так это быть любезной в течение часа или двух, пока он не уйдет, вероятно, на встречу с Мирей. До этого она должна обходиться с ним вежливо, в то же время твердо соблюдая дистанцию. Только от нее зависело, какой задать тон. — Филипп, мне нужен прямой ответ! — Она смягчила слова дежурной улыбкой.

— Я здесь на пять дней, Элизабет. — Его смуглое лицо было непроницаемо. Как раз столько же времени продлится показ моделей, подумала она.

— И какой именно бизнес забросил вас в Нью-Йорк?

— Мне нужно было уточнить детали нового контракта с одним из наших виноторговцев, который недавно принял дела от предшественника, — сказал он. — Я мог бы уладить все по телефону, но бизнес всегда лучше делать лицом к лицу. Кроме того… я хотел провести несколько дней вдали от надоевших виноградников, и Америка в этом отношении представляется наилучшим местом.

Ну он уж точно не лгал — следует отдать ему должное, отметила она про себя. Элизабет нисколько не сомневалась в его правдивости, когда он ссылался на деловую встречу с коммерческим агентом, но оставалось непонятным, почему Америка была «наилучшим местом».

Красивое кошачье лицо Мирей возникло у Элизабет перед глазами, и ее улыбка стала мрачной, когда она повела его в большую гостиную. Она дала ему шанс внести ясность в их отношения, но если он не хочет быть до конца искренним, — его дело. Слава Богу, что она увидела сегодня эти фотографии, а иначе могла бы подумать — Элизабет внутренне содрогнулась при этой мысли, — что он приехал сюда ради нее.

Осознание того, что она опять могла оказаться в дураках, сделало ее лицо неприветливым, и Элизабет хмуро смотрела на него, пока он оглядывал комнату. Когда она въехала сюда, квартира уже была обставлена в нейтральных синевато-серых тонах. Элизабет ничего не добавила от себя, не имея желания сделать интерьеры индивидуальными.

Когда она жила с Джоном, их окружали яркие теплые тона. Она любила ткани сочных расцветок и с их помощью старалась придать своему жилищу уютный и красивый вид. Но когда семейное счастье рухнуло, что-то внутри у нее надломилось. С тех пор она безотчетно пыталась подавить всякое желание свить себе собственное гнездышко, но Филипп, оглядывая безупречный, но безликий интерьер, несомненно, удивлялся его пуританской скромности.

— Квартира уже была меблирована, когда я сюда въехала. — Она немедленно ощутила досаду из-за того, что ей приходится давать ему какие-то объяснения, а когда он повернулся и посмотрел на нее, то почувствовала в его взгляде что-то вроде жалости. — Я нахожу этот интерьер успокаивающим, — добавила она.

— Да. — Он неторопливо кивнул. — Это успокаивает после всей суматохи, царящей снаружи, не так ли?

— Да, конечно. — Ее щеки теперь горели. Все внутри у нее сжалось в один большой комок. Почему он не может оставить ее в покое? Она не хотела, чтобы он был здесь, не хотела, чтобы он стоял поблизости и обшаривал все вокруг проницательным взглядом. Зачем он пришел, в конце концов? Неужели ему не хватает такой яркой женщины, как Мирей? — Кофе? — бросила она через плечо. — Бокал вина? Или, может быть, чего-нибудь покрепче? — Она решилась повернуться к нему лицом. Он принес в ее замкнутый мирок нечто такое, что не поддавалось определению, но словно насыщало атмосферу электричеством и порождало у нее целый рой противоречивых чувств.

— Лучше всего вина. — Филипп продолжал наблюдать за ней, когда она открывала холодильник и извлекала с нижней полки бутылку. — Ты уже поела? — спросил он небрежно, когда она доставала бокалы из маленького шкафчика над длинным широким баром.

— Поела? — Элизабет уставилась на него так, будто он обратился к ней на иностранном языке, а не на вполне приличном английском.

— Поела. — Он повторил это слово с терпением, которое показалось ей почти оскорбительным. — Ну знаешь, с помощью ножа, вилки и ложки, которые ты держишь в руках, поднося пищу ко рту…

— Спасибо, я знаю, как едят. — Она мрачно посмотрела на него и тут же отступила назад, когда он ответил ей таким же взглядом.

— Тогда могла бы просто сказать: «да» или «нет». Ты боязлива, как котенок. Что ты думаешь, я собираюсь делать? Наброситься на тебя и взять прямо здесь и сейчас, на полу?

— Не будьте…

— Не смей использовать это слово опять! — перебил он раздраженно. — Меня никогда в жизни не называли смешным, пока я не встретил тебя. Но ты и вправду заставляешь меня чувствовать себя смешным! — проговорил он с яростью. — Смешным, потому что взял на себя труд прийти сюда, потому что беспокоюсь о том, как ты живешь, потому что хотел видеть тебя. Я ни секунды не надеялся, что буду принят с распростертыми объятиями, но рассчитывал хотя бы на учтивость…

— Я была учтивой! — Отповедь Филиппа настолько задела ее, что она позволила себе резкость, о которой сразу же пожалела.

— Ах, благодарю вас, большое спасибо, — проговорил он с сарказмом. — Тот факт, что ты ходячее каменное изваяние, должен помочь мне чувствовать себя хорошо?

— Не помню, чтобы я собиралась заставить вас хорошо себя чувствовать, — сказала она холодно, тогда как ее сердце колотилось с такой силой, что он, должно быть, слышал его удары. Для этого существует Мирей, подумала она с горечью.

— Не помнишь? — Внезапно она почувствовала угрозу — в каждой линии его большого тела проступало скрытое напряжение, а темные глаза загорелись мрачным огнем. — Ну, возможно, это моя задача — заставить нас обоих чувствовать себя хорошо. Как ты смотришь на небольшой сеанс любовной терапии?

Элизабет открыла было рот, чтобы выпалить ответ, но в тот же момент он шагнул к ней и запечатал ее уста поцелуем, в котором были и ярость и отчаяние. Она пыталась освободиться, но Филипп словно не замечал ее сопротивления, непрерывно усиливая свой натиск и не давая ее губам выскользнуть из-под его рта. А затем это произошло вновь: мягкое, но неодолимое подчинение ее воли и тела его желанию.

Она полностью потеряла контроль над собой. Ее глаза были закрыты, лицо выражало состояние транса, а тело красноречиво демонстрировало свои желания. Она хотела этого — хотела отдаться ему полностью, готовая на самые интимные ласки.

— На сегодня достаточно. — Элизабет не могла поверить, что он опять отстранил ее от себя! Опять! Когда ее глаза изумленно остановились на его, словно высеченном из камня лице, она была абсолютно неспособна говорить, а унижение и стыд, испытанные ею, были таковы, что она совершенно не заметила, как дрожали его руки, когда он торопливо приводил в порядок ее одежду. — Теперь мы выпьем по бокалу вина и решим, в какой ресторан мне тебя повести. Не так ли?

— Нет. — Молодая женщина недоверчиво посмотрела на него. Неужели он действительно думал, что она пойдет с ним? После того, как он себя вел с ней? После того, как он отверг ее во второй раз? Тем более еще и Мирей маячила где-то на заднем плане, словно женщина-вамп, жаждущая крови… — Я не пошла бы с вами, будь вы даже единственным мужчиной на Земле, — бросила она запальчиво.

— Немного резко, но я понял твой намек. — Он улыбнулся, видимо, ничуть не обидевшись. — В таком случае, мы посидим здесь. Я сделаю заказ по телефону.

— Я не собираюсь проводить вечер с вами…

— А что ты делаешь сейчас, моя милая маленькая английская сосулька? — произнес он вкрадчиво. — И нет нужды быть такой сердитой из-за того, что мои чувства нашли в тебе столь красноречивый отклик. Наслаждаться радостями любви — не преступление, уверяю тебя. И однажды, когда я буду знать, что именно меня ты видишь перед собой, именно мой голос слышишь, я не остановлюсь. Ты понимаешь?

Нет, она не понимала и смотрела на него беспомощно. Было ясно, что он не намерен уходить, и Элизабет уже была готова вызвать охранника, чтобы выдворить нежеланного гостя, но пребывала в нерешительности, не зная, что может случиться из этой затеи. Филипп де Сернэ не относился к числу тех людей, которых можно заставить сделать что-то против их воли.