— Ужасно! Отвратительно! Как по-вашему, он уже разузнал его имя?

— Думаю, нет. Надеюсь, что нет. Есть еще одна проблема. Как только операция успешно завершится и девочка перестанет хромать, у общественности пропадет всякий интерес к страданиям Терезы, а это сильно испортит планы нашего «любящего» родителя. Представь себе, никаких жалостливых фотографий в газетах, никаких пожертвований от слезливых, добреньких богатеньких тетушек…

— Прекратите, это отвратительно! — воскликнула Джулия, почувствовав, что ее сейчас вырвет. — А… а тот человек, я имею в виду, благодетель Терезы, — это… это Мануэль, да?

— Угадала, это Мануэль. И он не любит гласности, что бы ты о нем ни думала. Он мой брат, я знаю его не первый год, он действительно не выносит, когда подробности его частной жизни попадают на страницы газет.

— Да, я знаю. — На этот счет у нее не было сомнений. — Итак, что же дальше?

— А дальше существует несколько возможностей. К примеру, отец Терезы все же предаст историю гласности, переиначив все на собственный манер, или же поступит следующим образом: откажется от согласия на операцию и заявит, что не имеет никакого отношения к похищению дочери, мол, она сама пришла к нему. Как маленькой девочке доказать обратное? У этого человека нет совести и тем более отцовских чувств, ему все равно, поправится Тереза или нет. Ради собственной выгоды он пойдет на все. А вдобавок доставит кучу неприятностей ни в чем не повинным людям.

— Этого не может быть! Какой идиот поверит в подобную чушь? Нет никаких доказательств его правоты, а вашу подтвердят, как минимум, четыре человека — сестры и я. Вы же хотели вылечить Терезу!

— Милая Джулия, ты добрый наивный ребенок и понятия не имеешь, на что способны некоторые репортеры, чтобы состряпать горячую статейку. К каким только способам они не прибегают! Я должен разыскать отца Терезы и уладить наши разногласия. Да… над этим придется здорово потрудиться, он — крепкий орешек. Мне необходимо все тщательно обдумать.

Монолог Филиппа поверг Джулию в глубокое отчаяние. Как жаль, что она ничем не может помочь и ей остается только переживать и сочувствовать! Кровь закипала у нее в жилах от одной лишь мысли, что девочка находится в лапах бесчувственного алчного злодея, готового ради денег лишить ее, быть может, единственного шанса стать нормальным здоровым ребенком!

— Джулия, расскажи мне о вас с Мануэлем, — как гром среди ясного неба прогремело у нее в ушах, и, подняв голову, она наткнулась на вопросительный взгляд Филиппа Кортеза.

— Я… я уже все рассказала, — заикаясь, пробормотала она. — Больше сказать абсолютно нечего.

— Нет, я знаю, что есть.

Джулия пожала плечами:

— Не пытайтесь решить мои проблемы, у вас и своих достаточно.

Ответ, казалось, удовлетворил Филиппа, и, закурив наконец многострадальную сигарету, которую он вот уже четверть часа вертел в руках, любопытный доктор перешел к следующей теме:

— А где же наш Бен и его жена?

— В гостях у какого-то профессора, Мередита, если я не ошибаюсь.

— Да, да, я его знаю. — Филипп кивнул, и в комнате воцарилась гробовая тишина. Солнце давно село, окутывая и мужчину, и женщину теплыми весенними сумерками. И только шуршание колес по гравию подъездной дороги нарушило сладкую гармонию.

— Это, должно быть, Саманта и Бен, — первой очнулась Джулия.

— Не возражаешь, если я останусь? Надеюсь, я вам не помешаю?

— Конечно нет! Бена вы уже знаете, да и Саманта вам понравится. Она такая юмористка! — И Джулия отправилась открывать дверь, включив по дороге свет и тем самым разрушив интимную обстановку комнаты.

Высокая мужская фигура, показавшаяся на пороге, развеяла остатки ее недавнего спокойствия, и она недоверчиво спросила:

— Мануэль?

Оставив ее реплику без ответа, мужчина прошагал мимо нее прямо в гостиную, взглядом охватывая всю картину. На письменном столике — недопитые стаканы, в пепельнице — еще дымящиеся окурки сигарет и полнейшая темнота, которую он не мог не заметить, подъезжая к дому со стороны фасада, — свет зажгли только сейчас. При его появлении Филипп проворно вскочил на ноги, изумленно взирая на брата. Закрыв дверь, к ним присоединилась и Джулия. Она намеренно заложила руки за спину, чтобы никто из них не заметил, как сильно они трясутся.

— Итак, чему мы обязаны честью столь знаменательного визита? — холодно и дерзко поинтересовалась она.

Однако Мануэль пропустил мимо ушей ее колкость. Немигающим, пугающим взглядом он смотрел на брата.

— Какого черта ты здесь делаешь? — свирепо проскрежетал он. — Насколько мне известно, дела не обсуждаются в кромешной темноте, или я отстал от жизни?

Ни капли не сердясь, Филипп весело улыбался, а вот Джулия словно с цепи сорвалась:

— Да как вы смеете допрашивать его о том, что мы здесь делаем? — бушевала она. — Филипп всегда желанный гость в этом доме, чего нельзя сказать про вас!

И снова ее реакция была проигнорирована.

— Я хочу поговорить с Джулией наедине, — обратился Мануэль к брату тоном, не допускающим возражений. — Надеюсь, ты не возражаешь?

— У меня нет ни малейшего желания оставлять тебя в подобном расположении духа, — спокойно заявил тот, расправляя плечи. — Впрочем, я не прочь удалиться ненадолго, если Джулия не возражает. Я сильно устал на работе. Джулия, у вас можно принять душ?

— Вам совсем не обязательно уходить. — Девушка с мольбой смотрела вслед удаляющейся фигуре. — Все, что Мануэль хочет сказать, он может сказать здесь и сейчас.

Не сбавляя шага, Филипп непринужденно ответил:

— Не беспокойся, милая, я буду неподалеку. И вернусь еще быстрее, если ты покажешь мне, где ванная.

Джулия проводила его и неохотно вернулась в гостиную. Мануэль вышел на террасу и оттуда пристально наблюдал за тем, как волны одна за другой набегают и разбиваются о берег. В лунном свете океан казался разъяренным чудовищем, диким и неукротимым и в то же время завораживающим. Она тоже долго не могла оторвать взгляд от холодной, металлической поверхности воды, затем все же решилась прервать молчание:

— Итак, что случилось? Зачем вы пришли?

— Ты знаешь не хуже меня, почему я здесь. — Обида и упрек явственно звучали в его слегка охрипшем голосе. — Я только вчера узнал, где ты живешь, и приходил сегодня утром, но никто не открыл мне.

— Ничего удивительного — нас не было дома. — Голос Джулии звучал ровно и уверенно, хотя внутри она мужественно боролась с нарастающей паникой.

— Ты хоть понимаешь, что могла разбиться насмерть в этой машине?

Неподдельная тревога в его голосе немного поубавила ее пыл, но тем не менее она ответила достаточно холодно:

— Я умею водить.

— Да, но не мою машину, не машину с такими возможностями! Господи! Когда я увидел, как ты буквально скакнула с места, я не смел и думать о возможных последствиях!

— Ну, как вы видите, все прекрасненько обошлось. Я даже не поцарапала ее, правда?

— Не знаю и знать не хочу. Мне наплевать на машину! — взорвался он.

— А как вы добрались домой? — как ни в чем не бывало вежливо спросила она.

— На попутке. Потом Филипп сказал мне, где загорает моя малютка. — Он глубоко затянулся почти погасшей сигаретой и с ехидцей продолжал: — Я не стал посвящать его в курс дела, но, смотрю, ты сделала это с превеликим удовольствием.

Ничто не возмущало Джулию больше, чем его незаслуженные обвинения.

— Ничего подобного! Мы едва коснулись этой темы. В любом случае я должна извиниться за свое поведение. Признаю, я поступила очень глупо, как неразумный ребенок.

— Ты всегда так поступаешь, — язвительно хмыкнул он.

— Вы… вы обращаетесь со мной как… как… — Джулия замолчала, не в состоянии вымолвить ни слова.

— Оставь свои обвинения, я сам знаю, как я с тобой обращаюсь.

Неслыханная наглость! Девушка подскочила, словно ужаленная, и чуть ли не с кулаками набросилась на своего обидчика:

— Вы просто отвратительны! Неужели вам не противно слышать про себя такое? Наверняка вы не одну меня оскорбили!