– Русское горло проглотит нашу землю, – повторил Бабасан. – Они разроют могилы отцов наших, и кости мертвых растаскают собаки.

– Зима близка... Верблюды валяются в золе... Зима близка, старики. Не пустим казаков в город, и они померзнут на реке и в степи.

– Чем удержишь? – нараспев сказал князек Каскар. – Они перебили лучших людей моего урочища. Храбрые лежат без дыхания, и сильные изнемогли. С горя во мне самом душа еле держится.

Мурза Кутугай, пряча в жиденькие усы усмешку, ответил Каскару, своему давнишнему недругу:

– Нет обычая умирать с умершими, есть обычай хоронить умерших... Если ты умрешь – земля останется землею и место местом.

– Да, да, – схватился Каскар за клинок. – Чьи жилища далеки от русской руки, тому можно храбриться. [107/108]

– Уймитесь! – остановил Кучум молочных братьев, Каскара и Кутугая. – Псы одного аула походя грызутся друг с другом, но когда со степи подходит волк, псы собираются все заодно и бросаются на волка. Мы все – люди одного корня и одной веры. Пророк, да будет благословенна пыль следов его, учил: молоко идет так же далеко, как и кровь.

Кутугай замолчал, а его неприятель, теребя бороду негнущимися пальцами – так много на них было навздевано перстней, как бы про себя бормотал:

– Да, да... Редко вижу жен и детей, гоняя в разъездах по твоим, хан, делам. Правый рукав мой поистерся, заменяя подушку. А другие, которых считаешь верными, зажирели, сидя у твоего котла, зажирели так, что у них ушей не видать, и собаки ихние зажирели – хвосты торчмя стоят.

Бейтерек Чемлемиш сказал:

– За Иртышом не укроемся и Чувашиевой горой, как щитом, не защитим себя. Укрепим молитвою твердость сердец наших, выйдем на Тобол и встретим казаков в месте узком, у Лосиного броду.

– Война! – вскочил Маметкул и сорвал с себя тюбетейку, обнажив выбритую полумесяцем, похожую на эфес шашки, острую голову. – Ни одного русского не выпущу из Сибири! Война!

Кучум движением руки остановил племянника и обратился ко всем:

– О храбрые моего племени, думайте не о себе, а о бедствии всего народа. Тяжела для нас будет война. Близко время охоты и рыбной ловли. Охотники разбрелись по тайге, и оленные люди кочуют по берегу далекого моря. Как созову их под свою руку?.. Табаринцы тайно от меня возят ясак киргиз-кайсакам и будут плясать, видя мою беду. Чем образумлю лукавых?.. Вогульские князья своевольны, как жеребцы из дикого табуна. На каждого воина, что они приведут в подмогу, и на жену воина, и на детей, и на всю родню воина, и на каждую собаку, что прибежит с ними, князья будут просить подарок. Где возьму столько богатства?.. Низовские тунгусы и жители болот не ведают ни сабельного, ни копейного боя. На них ли возложу надежду свею?..

– Дадим казакам на щит нечто от богатств своих, и они уйдут, – сказал столетний мурза Ерикбай.

Мысль его иным пришлась и по душе, но старику никто не ответил: воинственные степняки почитали за благо брать на щит и за постыдное – давать.

Кучум:

– Видал во сне – на песчаном острове гулял волк, из Иртыша выплыла собака и загрызла волка. Русь загрызет мою Сибирь. Яростью сверкающий меч победителя выхлестнет дыхание из народа моего. Головы моих воинов через губу ремнем будут приторочены к седлам казачьим. Ветер разнесет золу наших становищ. Тяжела, тяжела для нас будет война. [108/109]

Тогда поднялся Канцелей, ученейший ахун и советник царева двора, и в волнении заговорил:

– Дед твой Садык, да озарит аллах могилу его, вывел весь народ наш из Монголии. Отец Муртаза пришел в эту страну неверия и заблуждения, где не было ни одного человека, произносящего слова великого исповедания мусульманского. Ты, Кучум, да течет благополучие в потомство твое, достойный внук мудрого деда и храбрый сын славного отца. Блеск твоих мечей осветил этот край уныния и дикости. Как ветер раскатывает по голой земле сухой овечий помет, так и ты раскатил по степи головы врагов. Ручьями мечей лицо пустыни ты обратил в цветущий сад. От тундры до предгорий Алтая и от тайги до Камня народы ползут к тебе в пыли дорог и протягивают уши к твоим словам. Ты – тень бога на земле, а мы – тень тени твоей.

Гул одобрения...

Храбрые и робкие, умные и недоумки оценили красноречие ахуна, всю жизнь просидевшего над раскрытой святой книгой.

Кучум же сказал в скорби:

– Я лягу в могилу, ты, Канцелей, и все вы, отважные моего племени, ляжете в могилу, и жены наши лягут под других мужей, и на конях наших будут скакать русские бородачи.

Все молчали.

Канцелей сел против хана и, глядя ему в глаза, вновь заговорил:

– Тебе ль страшиться врага?.. Мечи твои легче орлов. Славой своей ты перешагнул за пределы подвластных владений. Дикие югрские племена, приобские остяки, кондинские и табаринские вогулы, ишимские и барабинские кочевники, сургутские самоеды и таежные охотники, тюменские и пелымские князцы платят тебе ясак и опускают перед тобой крыло покорности. Потомки свергнутых княжеских родов, и порубежные русские села, и далекие киргиз-кайсацкие аулы страшатся меча твоего и аркана. Помни слова пророка: «Под сенью мечей сияет рай». Аллах осыпает благодеяниями того, кого захочет. Скажи одно слово – и скорцы обегут страну, призывая молодых и сильных...