Люк быстро надел трусы, брюки, застегнул молнию и только после этого повернулся к ней. Она стояла, отвернувшись, и разглядывала платье так, как будто в первый раз его видит.

— Я в приличном виде, если это тебя смущает.

— Нисколько. — Она поперхнулась. — Мне уже приходилось жить в одной комнате с мужчиной.

— А мне нет. То есть я имею в виду — с женщиной, — сказал Люк, надевая рубашку.

— Никогда? — Она круто развернулась. — А я думала…

Молчание затягивалось. Люку стало любопытно.

— Ты думала, я что?..

— Ничего. Ты хочешь сказать, что на протяжении всей жизни ты не имел…

— Что-нибудь вроде парочки любовных связей?

— Ну ведь тебе за тридцать, ты же не монахом прожил всю жизнь. Четыре месяца назад у тебя была невеста.

— Ты спала с мужем до свадьбы?

— Нет. Но это не твое дело!

— А может, я хочу, чтобы было мое. — Он многозначительно понизил голос.

— Можешь думать что хочешь. Я сама решу, что людям можно знать обо мне, а что нет.

— Но я твой муж. — Он почти улыбался. Она заняла оборонительную позицию, стоя в дверях гардеробной и выставив розовое платье, словно щит.

— Ах, какая жалость, объяснение-то с изъяном, у нас фиктивный брак.

— Это всегда можно исправить.

Люк с умилением смотрел, как краска заливает ей щеки. Ему хотелось подойти, обнять ее и целовать до одури. Терпение, сказал он себе.

— Я займу ванную, если она тебе не нужна. — Линдси кинулась к двери в ванну, крепко зажав в руке платье.

Он услышал щелчок замка. Стесняется. И это женщина, которая уже была замужем!

Ему все больше хочется проводить с ней время. Сегодня, придя пораньше, он не застал ее дома и расстроился. Зато как хорошо было в саду. Дом принадлежал ему немало лет, в нем стояла мебель, уют и порядок наводила прислуга, и все же это было место, чтобы спать, есть и иногда принимать гостей. Сегодня он впервые почувствовал, что это его дом. Возникло непривычное чувство завершенности — он, Линдси и Элли.

Это чувство распространилось и на визит к Джонатану. Дед был рад Элли, он потребовал, чтобы ее посадили к нему на кровать. Когда они уходили, Джонатан выглядел явно лучше. Неужели ребенок может доставлять столько счастья? Конечно! Когда Элли у него на руках, он чувствует, что становится выше ростом. Люк встретился глазами с дедом.

— Приятное чувство, да? — понимающе сказал старик. — Я помню твою мать в этом возрасте. Мы ее ужасно баловали, но она была такой чудесной, что удержаться было невозможно.

Люку было странно слышать, что мать была чудесной, но она единственный ребенок Джонатана, и когда-то ей тоже было четыре месяца, как сейчас Элли.

— Хорошо иметь ребенка, Люк. Надеюсь, у тебя будет не один, — сказал Джонатан напоследок.

То ли обеды стали более легкими, то ли она привыкла к Кэтрин, думала Линдси, сидя этим вечером за столом. Она надела розовое платье — то, которое ей сразу так приглянулось. За время, проведенное в саду, она разрумянилась, ей нравилось, как она выглядит, и даже прохладный комментарий Кэтрин ее не задел.

Ее согревало выражение лица Люка с того момента, как они встретились перед обедом, и вместе с эхом слов, сказанных в саду, оно пьянило, как вино. Результат похода по магазинам оказался блестящим. Теперь она с трепетом ждала, что он скажет о платье для завтрашнего бала.

Конечно, ей еще предстоит пережить ночь. Лечь в кровать с мужчиной, который громогласно объявил, что хочет ее, — от одной этой мысли ее кидало в дрожь.

— Тебе что-то дать? — спросил Люк, поймав ее взгляд.

— Нет. Извини, я кое о чем задумалась. — Чувствуя себя полной дурой, Линдси отвела глаза — и встретила уничижительный взгляд Кэтрин.

— Вы пойдете завтра на благотворительный бал? — спросила Линдси, лишь бы что-то сказать, и ей вдруг пришла в голову мысль, что, возможно, бал сулит ей прежде всего не свидание с Люком, а противоборство со всей семьей.

— Да. Я не собиралась, но отец сказал, что хочет послушать про бал, так что я ненадолго заеду.

— Хедли отвезет. Если захочешь уйти оттуда раньше нас, он отвезет тебя и домой, — небрежно обронил Люк.

— У Линдси есть новое платье? — Кэтрин вскинула брови, будто не веря, что Линдси обошлась без нее. Она так грубо игнорировала присутствие невестки, что та с раздражением выпалила:

— Есть.

— Подходит к случаю?

— Я знаю, как одеваться.

— Может быть, позже я посмотрю, — снисходительно кивнула Кэтрин.

— Когда рак на горе свистнет, — буркнула себе под нос Линдси.

Все еще кипя от возмущения, вызванного высокомерием своей временной свекрови, Линдси решила, что ей нужно пораньше лечь спать, чтобы расслабиться. Злость на Кэтрин отодвинула мысли о постели в дальние закоулки памяти, но стоило ей отворить дверь в спальню, и они — тут как тут — выскочили и стали дразнить.

— Только сексуального влечения мне не хватает, чтобы окончательно спятить, — бормотала Линдси, сбрасывая туфли. Расстегнула молнию на платье. Замечания Кэтрин отравили радость от обновки. Как будто она сама не в состоянии выбрать себе платье! У Линдси возникла невольная мысль: а вдруг оно и вправду не очень подходящее?.. А что, сама Кэтрин делает все как надо? В свое время она вырвалась на свободу и гульнула вовсю!

Переодевшись для ночи, Линдси накинула халат и прошмыгнула через холл в детскую. Элли спала как ангел. Линдси коснулась теплой щечки и ощутила прилив такой любви, что от нее можно было задохнуться. Она обожает свою драгоценную девочку.

— Видел бы тебя твой папа, — тихо прошептала она.

Перед ней встал образ Люка, играющего с Элли. Как Люк взял младенца на руки и как отнес к деду. Из него вышел бы прекрасный отец. Интересно, хочет ли он иметь собственных детей.

Наутро Линдси проснулась от какого-то тревожного ощущения. Она медленно открыла глаза и наткнулась на взгляд темных глаз Люка.

— Доброе утро, — сказал он. Он полулежал, опираясь на левый локоть; было видно, что он только что проснулся: отпечаток складки подушки на щеке, спутанные волосы, сбитое до пояса покрывало. Его грудь была голая, и Линдси показалось, что до нее доходит тепло его тела.

Ее глаза метались по этой груди, плененные крутыми мускулами и небольшой темной порослью волос. На загорелой коже темнели плоские соски. Разгоряченная, растревоженная толчком искушения, Линдси обругала себя и посмотрела ему в глаза.

— Доброе утро. — Линдси облизнула враз пересохшие губы. Захотелось сжаться в клубок, накрыться с головой и затаиться, пока он не уйдет. — Это я проснулась рано или ты поздно?

— Я поздно. Хочу кое-что дать тебе, вчера забыл.

Он взял что-то с тумбочки и перекатился по кровати поближе к ней. Под его весом матрас прогнулся, и Линдси соскользнула к нему. На нем что-нибудь надето или он спит голый? На нее нахлынуло неудержимое желание проверить, и она изо всех сил стиснула руки.

Тонкая хлопковая рубашка, в которой она спала, — слишком слабый разделительный барьер. Наверное, нужно вставать.

Конечно, нужно встать, пока она не выкинула какой-нибудь непростительный номер — например, погладила эту мускулистую грудь…

— Что? — спросила она. Ее убивало сознание, что ночная рубашка облегает ее так, что ничего не скрывает, а только прикрывает. К тому же короткая, ноги видны. Да, идея вылезти из постели, пожалуй, была неудачна.

— Вот. — Он держал обручальное кольцо. Взяв ее за левую руку, он бережно надел его на безымянный палец, полюбовался, покрутил его. Сидит хорошо. — Этим кольцом обручаюсь с тобой, — мягко произнес Люк, поглядывая на нее.

— Этим кольцом обручаюсь с тобой, — повторила Линдси. В третий раз она произносит эти слова: первый раз — с Вилом, в маленькой церкви; второй — с Люком, когда они заключали брак. И вот сейчас. Придется ли ей когда-либо еще повторить эти слова?

Почему-то сейчас они прозвучали более значительно, чем четыре месяца назад, когда они с Люком произносили их впервые. Тогда она, в сущности, не знала Люка — так, мимолетные воспоминания детства, мальчик с пляжа. С тех пор она не так уж много о нем узнала, но у нее появилось такое чувство, что она его понимает и даже как-то с ним связана.