Так влачил он свои дни, не ухоженный телом и ожесточённый душой, и это испытали на собственной шкуре ученики младших классов, потому что под горячую руку он награждал их зуботычинами с редкостным искусством и замечательным знанием дела. Точно так же сгоряча он частенько принимался дразнить Мейзи, но девочка и не думала обижаться.

— Нам с тобой и без того нелегко живётся, — сказала она однажды. — Зачем же ещё больше отравлять самим себе жизнь? Давай лучше будем делать друг другу приятное, а о неприятном постараемся позабыть.

Так, после долгих совместных раздумий, было решено купить револьвер. Учиться стрелять они могли в одном-единственном месте, на илистой отмели, вдалеке от купален, пляжных будок и корабельных причалов, под замшелым валом форта Килинг. Здесь прилив затоплял береговую полосу шириною почти в две мили, и сырые илистые наносы, пригретые солнцем, переливались всеми цветами радуги и источали безотрадный запах гниющих водорослей. Уже вечерело, когда Дик и Мейзи пришли сюда вместе с Мемекой, который терпеливо трусил рысцой следом за ними.

— Фу! — сказала Мейзи, потянув носом. — И отчего море так прескверно пахнет. Мне это не по душе.

— Тебе всегда по душе только то, что создано специально для тебя, — сказал Дик сердито. — Давай патроны, я выстрелю первый. Какова дальность боя у таких револьверов?

— Кажется, полмили, — с живостью ответила Мейзи. — Во всяком случае, палят они оглушительно. Будь осторожен с патронами: не нравятся мне эти зазубрины на конце. Прошу тебя, Дик, будь же осторожен.

— Да ладно тебе. Заряжать я умею. Сейчас вот пальну прямо в тот волнорез.

Он нажал на спуск, и Мемека с отчаянным блеяньем шарахнулся прочь. Пуля взметнула фонтанчик ила справа от облепленных водорослями свай.

— Бьёт выше и правей. Попробуй-ка теперь ты, Мейзи. Но помни, весь барабан заряжён.

Мейзи взяла револьвер и подошла к самой кромке воды, крепко сжимая рукоятку, сомкнув губы и зажмурив левый глаз. Дик присел на илистый бугорок и засмеялся. Мемека опасливо вернулся назад. Он давно уж привык к любым неожиданностям во время таких вечерних прогулок и теперь, увидев, что коробка с патронами лежит без присмотра, принялся её обнюхивать. Мейзи выстрелила, но не уследила, куда ударила пуля.

— Кажется, угодила в сваю, — сказала она, глядя из-под ладони на пустынное море, где не видно было ни единого паруса.

— А я вот уверен, что она долетела до самого Мэрейзонского бакена, — возразил Дик со смешком. — Целься ниже и левей, тогда, может, и попадёшь. Ого, да ты погляди на Мемеку. Он патроны жрёт!

Мейзи живо обернулась, сжимая револьвер, но успела только увидеть, как Мемека улепётывал, спасаясь от камней, которыми его забрасывал Дик. Нет ничего святого для проказливого козла. Откормленный, обожаемый своей маленькой хозяйкой, он проглотил два заряженных патрона. Мейзи подбежала к коробке и убедилась, что Дик, не ошибся в счёте.

— Да, два патрона он сожрал.

— Вот негодник! Теперь эти патроны начнут стукаться друг о дружку у него в брюхе, будет взрыв, но поделом же ему… Ой, Дик! Я тебя не убила?

Револьвер весьма вероломная штука, особенно в неопытных детских руках. Мейзи решительно не могла бы объяснить, как это произошло, но клубящаяся завеса зловонного дыма скрыла от неё Дика, и она была уверена, что выпалила ему прямо в лицо. Потом она услышала, как он отплёвывается, и упала подле него на колени с испуганным криком:

— Дик, ты не ранен? Я ведь нечаянно.

— Известное дело, нечаянно, — ответил Дик, вынырнув из дыма и отирая щеку. — Но из-за тебя я чуть не ослеп. Этот порох такой жгучий.

Серая свинцовая лепёшка на ближней скале точно обозначила место, куда попала пуля. Мейзи захныкала.

— Кончай, — сказал Дик, вставая с земли и отряхиваясь. — Я цел и невредим.

— Да, но я же могла тебя убить, — возразила Мейзи, и губки её скривились. — Что бы я тогда стала делать?

— Пошла бы домой да рассказала обо всем миссис Дженнетт. — Эта мысль вызвала у Дика усмешку, но он тотчас смягчился: — Ну ладно уж, успокойся. К тому же мы теряем время. Нам ведь надо поспеть к чаю. Давай-ка сюда револьвер.

Мейзи разрыдалась бы при малейшей попытке её утешить, но Дик сохранял невозмутимость, хотя рука его, когда он брал револьвер, все же подрагивала, и Мейзи овладела собой. Она лежала на берегу, тяжело дыша, а он тем временем беспрерывно обстреливал волнорез.

— Попал наконец-то! — воскликнул он, когда от деревянной сваи отлетел клок водорослей.

— Дай теперь и мне попробовать, — потребовала Мейзи. — Я уже совсем успокоилась.

Они стреляли по очереди до тех пор, пока многострадальный револьвер едва не развалился на части, а изгнанник Мемека — ведь он мог взорваться в любой миг — щипал траву поодаль, недоумевая, почему его отгоняют камнями. Потом они приметили бревно, плававшее в воде под валом форта Килинг, обращённым к морю, и стали целиться в эту новую мишень.

— На будущие каникулы, — сказал Дик, с досадой встряхивая окончательно засорившийся револьвер, — мы купим новый, центрального боя, такой ведь стреляет гораздо дальше.

— Для меня уже не будет никаких каникул, — отозвалась Мейзи. — Я уезжаю.

— Куда это?

— Не знаю сама. Мои поверенные прислали миссис Дженнетт письмо, и там сказано, что я должна поступить учиться где-то — может, во Франции — не знаю толком. Но я рада уехать.

— А меня это ни капельки не радует. Я-то ведь останусь. Послушай, Мейзи, а ты взаправду уедешь? Выходит, после этих каникул я уже никогда тебя не увижу? На той неделе надо возвращаться в интернат. И я хотел бы…

Молодая кровь заиграла на его щеках ярким румянцем. Мейзи вырывала из земли пучки травы и бросала их со склона вниз, в одинокий цветок жёлтого мака, что сиротливо кивал головкой на бесконечной илистой отмели, за которой вскипала молочно-белая морская пена.

— А я хотела бы, — сказала она, прерывая наступившее молчание, — когда-нибудь повстречаться с тобою снова. Ты тоже хотел бы этого?

— Да, но было бы лучше, если бы ты… ты… пристрелила меня там… у волнореза.

Мейзи взглянула на него с изумлением, широко раскрыв глаза. Неужели это и впрямь тот мальчик, который всего десять дней назад украсил рога Мемеки бумажным колпаком и в таком виде гнал бородатую тварь на всеобщее посмешище! Но она тут же потупилась: нет, не тот.

— Будет тебе глупости болтать, — сказала она укоризненно и тотчас, руководимая чисто женским чутьём, уклонилась от прямого разговора, сама перейдя в наступление. — Ты только о себе думаешь! А вообрази, каково было бы мне, если б эта ужасная штука тебя прихлопнула! Мне ведь и без того нелегко.

— Это почему же? Потому что ты расстаёшься с миссис Дженнетт?

— Нет.

— Тогда, выходит, — со мной?

Она долго не отвечала. А Дик не смел поднять на неё глаз. В этот миг он почувствовал, хоть и сам не знал этого, как много значили для него последние четыре года, и чувство это было для него тем мучительней, что он не находил слов.

— Не знаю, — сказала она. — Но мне кажется, это так.

— Мейзи, ты не можешь не знать. Ведь я знаю наверняка.

— Пойдём домой, — робко попросила Мейзи.

Но Дик и не помышлял об отступлении.

— Я не умею говорить всякие такие слова, — сказал он с мольбой, — и мне очень стыдно, что я дразнил тебя на днях, ну, когда гонял Мемеку. Но теперь совсем другое дело, неужели ты не понимаешь, Мейзи? И ты могла бы прямо сказать мне, что уезжаешь, а то вот мне пришлось допытываться.

— Нет, не пришлось. Ведь я же сказала. Ну, Дик, какой толк огорчаться?

— Никакого. Но мы дружили столько лет, и я сам не знал, как много значит то, что я к тебе чувствую.

— А мне сдаётся, ничего ты не чувствовал.

— Да, не чувствовал. Но теперь… теперь ещё как чувствую. — Он перевёл дух. — Мейзи, милая, пожалуйста, скажи, что ты тоже чувствуешь.

— Чувствую, взаправду, чувствую. Но теперь это все равно.

— Почему же?

— Потому что я уезжаю.