Элис Маккинли

Маски и чувства

1

С кем угодно, но только не с ней. Да, это могло случиться с такими, как она, но не с ней. Бежать. Бежать куда глаза глядят от этого места. Как он мог! После таких слов, после таких обещаний, после таких…

Элен не любила ночь, но сейчас темнота была ей на руку. И дождь. Холодный ночной ливень хлестал по лицу, по голым рукам и ногам. Вымокшая до нитки футболка прилипла к телу, джинсовые шорты, совсем короткие, разрисованные черным маркером, тоже промокли, и краска текла по ногам. Шлепанцы… Их давно уже не было на ногах. Они остались где-то там, сзади, на перекрестке, где минуту назад Элен чуть не попала под чью-то шикарную машину.

Будь проклято все!

Элен бежала. Никто не преследовал ее, но сердце рвалось из груди, голова кружилась, а ноги несли вперед. Как он мог! Подлец, подлец, подлец! Почему-то другие ругательства не шли на ум. Элен чувствовала, что силы на исходе, ей казалось, что воздуха кругом осталось совсем мало.

Душно.

Отчаяние толкало ее вперед. В груди чувства рвались на части, она задыхалась от рыданий и бежала от судьбы, от нищеты, от боли, от очередной неудачи. Ливень не стихал. Добрый, милый дождь. Это он прогнал с улиц зевак, которые обязательно уставились бы на босую, растрепанную девушку, спешащую неизвестно куда с такой скоростью, словно за ней по пятам гналась свора борзых.

Машины пролетали мимо, прорывая завесу ливня огнями фар. Мокрый асфальт отражал разноцветные вывески магазинов и кафе. Было около трех часов — до рассвета не так уж долго.

Перед глазами мелькали расплывчатые силуэты домов, деревьев, фонарей. Она чувствовала, как под ноги попадаются мелкие камешки, как они впиваются в ступни. Вдруг девушка зацепилась за что-то ногой и чуть не упала. Это незначительное событие словно выдернуло ее из мира грез и ощущений. Элен остановилась и осмотрелась. Город. Холодный, немой, сверкающий фонарями, он был непривычно тих и спокоен для района, где на первых этажах почти всех жилых домов располагались бары, бильярдные и залы игровых автоматов. Всему виной завтрашний день — понедельник. Потому так молчали улицы. Завтра всем на работу. Обитатели этого района — рабочие. Грузчики, лифтеры, уборщицы, те, у чьих родителей не было в свое время денег, чтобы дать детям образование. У них у всех семьи. Они все работают. Без отдыха. Их жены не знают, что такое уикенд. Суббота — их день, их праздник, в воскресенье уже не разгуляешься. Из одного бара вышел слегка выпивший мужчина лет сорока. Он силился пропеть что-то из популярного, звучащего по всем радиостанциям шлягера, но язык уже не подчинялся. Мужчина свернул за угол и исчез в переулке.

— Дурак! — крикнула ему вслед Элен. — Тупица! Болван!

Вот теперь она вспомнила все ругательства, какие знала. И не потому, что случайный прохожий чем-то помешал ей, просто потому, что он был другого пола. В этом была его вина, его глобальный проступок. Мужчины! Природа не могла создать существо более подлое и низкое, более безжалостное и холодное.

Элен тихо опустилась на колени у фонарного столба и, прислонившись к нему щекой, зарыдала. В чем же разница между столбом и мужчиной? Ни в чем. Ни тот, ни другой не увидят, не заметят ее слез. Надо взять себя в руки, мысленно повторяла Элен. К пяти утра ей на работу. В бар. В проклятущий бар с засаленными скатертями на столиках, с вечно мутно-серыми стеклами, с толстяком Фрэнком, который не пропускает мимо себя ни одной официантки.

Мечты, надежды — к черту. А она-то думала, что все будет иначе, что на этот раз все будет по-другому. И что же? Опять, снова… Судьба словно водила ее по кругу.

Элен сидела под фонарем и плакала. Ей вспомнилось детство. Когда-то давно она также плакала из-за сломавшейся игрушки. Плакала, потому что знала — родители не купят новой. Это была лошадка. Голубая пластмассовая формочка. Она разбиралась на две половинки. В детстве девочка очень любила ее. Но Уилл — малыш двух лет из соседнего подъезда — случайно наступил на одну половинку, и от вьющейся гривы до переднего копыта пролегла трещина. Элен плакала тогда, как теперь. И виной ее слез тоже был мужчина. Еще такой беспомощный и неуклюжий.

Самое же обидное заключалось в том, что она прекрасно видела и осознавала свое превосходство над многими из них, но изменить положение не могла. Тупые, неповоротливые… Сколько таких промелькнуло в ее пока еще не долгой жизни. Они воображают себя чуть ли не богами, а на деле не стоят выеденного яйца. Все эти фальшивки. Те, кому повезло чуть больше, чем ей. Кто набил туго карманы, торгуя дешевыми тряпками или поддельными часами, кому просто посчастливилось. Вчерашние оборванцы с улиц, и сегодняшняя «элита» района. Что толку, что они нарядились в дорогую одежду и купили модные машины. Суть осталась та же. Грязные животные, в чьих мозгах никогда не было больше одной извилины.

Самое страшное в том, что Элен видела это и понимала. Осознавала каждой клеточкой своего тела. И все же была вынуждена унижаться перед ними, как комнатная собачка, ждать подачки с этого «праздника жизни». Ей требовались деньги. Идти на панель? Нет. До этого она не опустится. Никогда. Но найти какого-нибудь богатого парня, пусть даже неотесанного болвана, и выскочить замуж — другое дело. Любовь — чепуха, глупость. Люди всегда женились лишь по выгоде. А любовь выдумана богачами. Это им нечего делать целыми днями, поэтому приходится выдумывать себе «важное дело» и изображать страдания.

У Элен не было времени на бредни о любви. Едва ей исполнилось пятнадцать, а она уже точно знала, что выйдет замуж за богатого. Мать всегда твердила ей об этом. Братья не забывали напомнить, что женское дело — соблазнять всяких глупцов, из которых нужно вытрясти как можно больше денег. Мать не жалела последних грошей, чтобы приодеть Элен, купить косметику. Замужество было целью, поставленной перед ней с детства. «Не будь дурой, — говорила мать, — ищи жениха. Выбирай только тех, у кого кошелек тугой да машина новая. Глянь на отца. Всю жизнь ждал манны с неба, да не дождался».

Отец… Элен не хотелось о нем думать. Слишком больно и обидно. Все сходились на том, что она пошла в него. Прямой тонкий нос. Изящные тонкие губы, черные-черные волосы, брови дугой — все его. Знакомые говорили, что родись Элен мальчиком, стала бы копией отца. И правда, она часто смотрела на него, а потом на себя, и ее посещало странное чувство. Одни черты, с той лишь разницей, что ее собственные — женские, а у отца — мужские. Братья походили на мать. Она была по-своему хороша когда-то, но… Грубость характера словно проецировалась на лицо, походку, мимику… В общем, мать Элен была обыкновенная. А вот отец. Он был красив, даже великолепен. Он отличался от других. До того, как стал пить.

Стоп! — приказала себе Элен. Надо успокоиться. А думая об отце, уж точно спокойнее не станешь. Надо разозлиться. Злость, гнев — эмоции более сильные, чем обида. Они погасят ее, а она снова станет собранной и расторопной. Это пригодится в баре. Тем более после бессонной ночи.

И Элен стала вспоминать своего обидчика. Стройный, светловолосый, всегда в ярких рубашках, которые люди носят обычно только на курортах, он производил впечатление аристократа. Умное лицо, живые глаза, длинные вьющиеся волосы. Густые-густые. Он обещал Элен золотые горы и райскую жизнь. И он мог бы устроить это, если б захотел. О, как ловко он притворялся влюбленным! Каким нежным и заботливым умел быть! Каким внимательным и чутким! И Элен поверила, что на этот раз будет иначе. Впервые за многие годы потеряла бдительность, растаяла, размякла и… выдала себя.

Такую птицу нельзя спугнуть — назад не воротишь. Элен была почти у цели. Он уже предложил ей переехать к нему, он уже тратил на нее уйму денег. Она решила, что парень влюблен. Влюблен… Еще пара месяцев — и можно было бы заговорить о свадьбе. Нет, через четыре месяца. Или полгода. Но не сейчас. Элен разозлилась на себя. Поддалась, не выдержала, спросила. И вот результат — гостиничный номер пуст, у портье деньги и записка: