— Не удастся вам загубить свою жизнь вашей индийской идеей, продолжал он настойчиво. — Я этого не допущу. Ваш отец не допустит этого. Ваша мать будет биться в истерике и кричать, а я все время буду на её стороне и буду лишь подстрекать её. Мы сумеем найти приложение вашим силам, если вы сами не знаете, что с ними делать. Вы не знаете своих возможностей. Эта страна, куда вы направляетесь, непригодна даже для крыс. Это плохая страна — неразвитая в нравственном отношении, а уж о природных её условиях не приходится и говорить. И сельское хозяйство там никуда не годится. Это большая скверная страна. Там не место белым людям, уж не говоря о белых женщинах. Там нет нормального климата, нет правительства, нет ирригации. Но зато там есть холера, жара и вечные войны всех со всеми, не дающие ни минуты покоя. Обо всем этом вы можете прочесть в воскресных газетах. Вам надо остаться здесь, юная леди, здесь, где вы живёте!

Она остановилась на минуту на дороге, ведущей в Топаз, и при свете луны взглянула ему в лицо. Он взял её за руку и, несмотря на проявленное только что искусство убеждать, ожидал ответа, слегка волнуясь.

— Вы хороший человек, Ник, — она опустила глаза, — но 31-го числа я отправлюсь на корабле в Калькутту.

II

Чтобы тридцать первого числа отплыть из Нью-Йорка, ей надо будет выехать из Топаза самое позднее двадцать седьмого. Сегодня было пятнадцатое. Тарвин не терял времени даром. Каждый вечер он приходил к ней домой и продолжал свой бесконечный спор.

Казалось, Кейт слушает его охотно, словно желая, чтобы он убедил её в своей правоте, но при этом в уголках её рта застыли жёсткие складки, а на лице можно было прочесть грустную готовность сделать все возможное, чтобы не огорчить его, готовность, смешанную с ещё более грустной беспомощностью.

— Это моё призвание! — восклицала она. — Это зов! И уклониться от него я не могу. Я не могу не слушать его, не могу не ехать.

И когда она с глубокой тоской рассказывала ему, как терзают ей сердце стоны её индийских сестёр, долетающие из мрака нищеты и убожества, не выдуманного, реального и потому тем более страшного; когда она говорила ему о том, что бессмысленные мучения и ужасы их жизни не дают ей покоя ни днём, ни ночью, то Тарвин не мог не чувствовать уважения к человеку, так остро ощущавшему чужие беды, которые и стали причиной их расставания. Он не мог не умолять её, используя все доступные ему средства убеждения, не внимать этим мольбам, и все же его собственное доброе и щедрое сердце не осталось глухо к тем стонам несчастных, что терзали ей душу. Он мог только горячо убеждать её в том, что на свете существуют и другие несчастные, вопиющие о сочувствии, а индийским женщинам может помочь и кто-нибудь другой. Он тоже был несчастен, потому что нуждался в ней, и если бы она только захотела выслушать его, то поняла бы, что и она нуждается в нем. Они были нужны друг другу, и потребность эта была превыше всего на свете. Индийские женщины могут подождать; они вместе поедут к ним, но потом, позднее, когда в Топазе водворится компания «Три К»[1], а сам он разбогатеет. А прежде их ожидает счастье, их ждёт любовь! Он был изобретателен и остроумен, по-настоящему влюблён, и, кроме того, он знал, чего хочет. И потому он сумел найти самые точные, самые убедительные слова, чтобы заставить её поверить, что она и сама в глубине души так думает, но просто скрывает это от себя. Между их свиданиями ей приходилось укреплять свою решимость. Ведь она ничего не могла противопоставить доводам Тарвина. Она не умела излагать свои мысли, как Тарвин. По натуре она была существом спокойным, глубоким и молчаливым, способным чувствовать и действовать.

Кейт многое нравилось в Тарвине, и часто, когда по вечерам они сидели друг против друга, она начинала мечтать, как мечтала в школьные годы, во время каникул — о том, как хорошо было бы прожить всю жизнь бок о бок с ним. Но она усилием воли заставляла себя спуститься с небес на землю. Теперь ей надо думать о другом. И все-таки в её отношениях с Тарвином, должно быть, присутствовало нечто, что делало их непохожими на отношения с другими мужчинами.

Тем не менее, судя по всему, она уедет, несмотря на все его призывы, несмотря на его любовь.

Когда она говорила ему, что он не должен тратить на неё столько сил и времени, он просил в ответ не беспокоиться о нем: она значила для него больше, нежели благосостояние или политика. И кроме того, он сам знает, что делает.

— Я понимаю, — возражала Кейт, — но вы забываете о том, в какое затруднительное положение вы ставите меня. Я не хочу нести ответственность за ваше поражение на выборах. Ваша партия скажет, что мне это было выгодно. И если вам это безразлично, то мне не все равно. Я не потерплю, чтобы после выборов люди говорили, что вы пренебрегали своей предвыборной кампанией из-за меня и что благодаря этому победил мой отец.

Впрочем, — добавляла она искренне, — я, разумеется, хочу, чтобы отец был избран в Законодательное собрание, и не хочу, чтобы выбрали вас, потому что если победите вы, то он проиграет. И все же я не хочу мешать вам в этом.

— Не беспокойтесь, пожалуйста, об избрании вашего отца, моя милая! — воскликнул Тарвин. — Если это единственное, что заставляет вас бодрствовать по ночам, то можете спать спокойно до тех пор, пока в город не прибудет компания «Три К». Этой осенью я сам поеду в Денвер, и лучше подумайте о том, чтобы поехать туда вместе со мною. Ну, давайте! Как вы смотрите на то, чтобы стать женой спикера и жить на Капитолийском холме?

Он настолько нравился ей, что она почти верила его привычным заявлениям о том, что успех или неуспех задуманного им предприятия зависит всего лишь от того, хочет ли он этого всерьёз или нет.

— Ник! — воскликнула она, смеясь. — Вы не станете спикером! — В голосе её тем не менее слышалось сомнение.

— Если бы я только знал, что эта идея вам придётся по вкусу я бы сделался и губернатором. Дайте мне хоть каплю надежды, и вы увидите, на что я способен!

— Нет, нет! — сказала она, качая головою. — Моими губернаторами будут раджи, и живут они далеко отсюда.

— Но послушайте, Индия всего лишь в два раза меньше Соединённых Штатов по территории. В какой штат вы едете?

— В какой… штат? — переспросила она.

— Ну, район, город, округ, квартал? Адрес почтовый у вас какой?

— Ратор, провинция Гокрал Ситарун, Раджпутана, Индия.

— Вот так, значит, — произнёс он с отчаянием.

Во всем этом была жуткая определённость: он уже почти поверил в то, что она уезжает. Он словно воочию видел, как она уплывает из его жизни в ту страну, что расположена на краю света и название которой заимствовано из арабских сказок. Должно быть, и населена-то эта страна одними сказочными персонажами.

— Кейт, это безумие! Я не позволю вам даже и попробовать похить в этой языческой колдовской стране. Что общего у неё с нашим Топазом, Кейт? Что общего у этой страны с вашим домом? Говорю вам, этого делать нельзя. Пусть они сами лечатся. Оставьте их на собственное попечение! Или предоставьте их мне! Я сам поеду туда, превращу в деньги их языческие бриллианты и организую там корпус медицинской службы по плану, составленному вами. Потом мы поженимся, и я повезу вас туда посмотреть на результаты моих усилий. Я добьюсь в этом деле успеха, обещаю вам! И не говорите мне, что они, дескать, бедные. Всего одно ожерелье даст нам столько денег, что их хватит на целую армию медсестёр! Если тогда, в церкви, несколько дней назад, ваш миссионер говорил правду, то этих денег с лихвой хватит на то, чтобы покрыть национальный долг. Алмазы величиной с куриное яйцо, россыпи жемчужин, нити сапфиров толщиной в руку и изумрудов столько, что считать устанешь, — и всем этим они украшают шею идола или держат в храме под замком, а потом зовут к себе порядочных белых девушек — приезжайте и помогите нам, вылечите нас! Такие штуки я называю просто мошенничеством.