— А… мы бреемся, — Кузен Эдвардс, посмотрел сквозь решетку, заменявшую дверь в комнату, где содержались наиболее опасные пациенты. Он помедлил, прежде чем дотронуться до замка и, склонившись к Мэдди, прошептал: — Один из наиболее трагических случаев.

Мэдди поджала губы, мысленно желая, чтобы доктор Эдвардс ничего больше не говорил. Ей стало неприятно знакомиться с обитателями сумасшедшего дома.

— Добрый день, — доктор вошел в комнату. — Приветствую вас, сэр. Как поживаете?

Пациент ничего не ответил, а санитар сказал:

— Не такой уж плохой день, доктор. Не такой уж плохой.

Мэдди в конце концов заставила себя войти и поднять голову. Дородный санитар правил бритву на ремне. Коротко стриженный, он напоминал призового боксера. В нескольких футах от него, в светлых брюках и белой рубашке без рукавов, стоял мужчина и смотрел в окно, положив одну руку на спинку кровати.

— Друг мой, — Мэдди заставила себя произнести приветствие, стараясь говорить самым нормальным тоном.

Неожиданно мужчина повернулся к ней. Его голубые глаза горели, темные волосы спадали на лоб. Он был похож на пойманного и связанного пирата после битвы в бухте.

Мэдди лишилась дара речи.

Он молча смотрел на нее. Никаких эмоций.

— Это он, — прошептала Мэдди.

Он слегка опустил лицо, глядя на нее из-под ресниц. Гнев, страсть, все это было написано на его лице. Челюсти сжаты, несвязанная рука размахивала из стороны в сторону.

— Не можешь меня вспомнить? — настойчиво спросила она. — Я Мэдди Тиммс. Архимедия Тиммс.

— О, так вы знакомы? — спросил с удивлением кузен Эдвардс.

Мэдди отвернулась.

— Ну да, папа и я… Это герцог Жерво, разве не так?

— Ну, ну. Действительно, так и есть. Мистер Кристиан приехал к нам погостить.

Мистер Кристиан смотрел на кузена Эдвардса такими глазами, будто хотел разорвать ему горло голыми руками.

Кузен улыбнулся пациенту.

— Какое приятное совпадение. — Он жестом указал на Мэдди. — Вы узнаете мисс Тиммс, мистер Кристиан?

Жерво перевел взгляд с кузена Эдвардса на Мэдди, потом снова на доктора. Потом он отвернулся к окну и уперся головой в решетку.

— Он мало что понимает, — пояснил кузен Эдвардс. — Разум двухлетнего ребенка. Как я говорил, болезни предшествовала целая история моральной нечистоплотности, неожиданно выродившаяся в деменцию. И мания. Целых два дня он был в бессознательном состоянии. А ранее в коме. Все признаки жизни были настолько подавлены, что его считали мертвым.

— Да, — тихо произнесла Мэдди. — Значит… мы думали… его убили…

— История, между прочим, очень интересная. Совершенно конфиденциально, конечно. Ты не должна делать наш разговор предметом широкой огласки. Но для нашего пациента болезнь началась с дела чести, которое разрешалось дуэлью на пистолетах. Он не был ранен, но переживания и эмоции вызвали у него тяжелейший припадок. Доктор объявил его мертвым и приказал вынести тело, но собаки герцога не подпустили к нему санитаров из морга. — Кузен Эдвардс покачал головой. — Все сначала подумали, что собаки просто вели себя странно. Но через какое-то мгновение у герцога появились признаки жизни. Появилось сердцебиение, пульс. Он пришел в сознание, остался в состоянии маниакальной идиотии. — Кузен Эдвардс сделал пометку в своей книге, посмотрел задумчиво на Жерво и написал что-то еще. Потом звучно захлопнул книгу и передал ее Мэдди. — Конечно, ты знаешь, что отсутствие моральных дисциплин приводит разум к иррациональности. Он не говорит, руководствуется примитивными эмоциями. Обычные явления в таких случаях, когда первоначальные основания пропадают и извращаются. Здесь нарушения, потеря морального смысла, что развило первобытные инстинкты и желания, закончившиеся нарушением прежних культурных привычек. Физически же он вполне силен. Правду я говорю, Ларкин?

Санитар утвердительно хмыкнул.

— Ага, так и есть. Размахивает правой рукой. Левую я привязал. — Он положил бритву.

— Давать минимум возможностей для движений, — распорядился кузен Эдвардс, кивнув. — Физически он очень силен, но опустился до животного уровня.

Ларкин подошел к ним.

— Видите, как он себя ведет. Вчера мы вынуждены были надеть на него смирительную рубашку и держать его вдвоем.

Мэдди опустила глаза, не в состоянии пошевелиться, встретиться с его умными, молчаливыми глазами. Она чувствовала себя разбитой, несчастной, невозможно поверить в то, что он здесь.

Она сжала книгу в руках.

— Он вылечится?

— А… — Кузен выпятил нижнюю губу и поднял брови. — Не хочу скрывать, что случай очень серьезный. Его мать хорошая женщина, христианка, она фанатично предана идее милосердия и благости церкви. По ее словам, сын долгое время вел себя неподобающе. Мятежный дух. Страстность. Ненормальные привычки… — Доктор вздохнул. — Ну да. Я так и говорю… Если мы не сможем вылечить его в Блайтдейле, значит, его невозможно вылечить вообще.

Мэдди словно окаменела.

— А какое лечение проводится?

— Самое важное для него — режим, необходимый для восстановления правильной деятельности мозга. Цикл упражнений для успокоения его души, ванны, разумеется, чтение вслух, в общем, все подобрано для стимулирования интеллектуальной деятельности и воспитания сдержанности. Запрещено рисование. Ручки, и другие пишущие предметы могут спровоцировать его к проявлению насилия. Лекарства он не принимает. Увы, пока мы не видели никакого прогресса в его состоянии. Видимо, мы попробуем провести время с нашими старыми пациентами. Или, скорее, сначала выпустим больного погулять вместе с другими маньяками, чтобы избавить его от ощущения изолированности.

Жерво скрестил руки на груди. Мэдди подняла голову и взглянула на него. Лицо герцога приняло несколько циничное выражение. Он посмотрел на нее с полуулыбкой, затронувшей только одну сторону рта.

Это впечатляло. Жерво снова стал верен себе: наглый аристократ. Мэдди ждала хотя бы одного слова или знака внимания. Но нет. Герцог только улыбался и смотрел на нее с интересом, что напомнило ей тот памятный вечер, когда он описал ее внешность слепому отцу.

— Жерво, — обратилась она к нему, сделав шаг вперед. — Мой папа тоже здесь. Джон Тиммс. Ты с ним вместе работал над новой геометрией.

Его улыбка незаметно исчезла. Он внимательно смотрел на нее, чуть склонив голову в сторону, герцог напоминал собаку, задумавшуюся над загадочностью человеческого поведения. Мэдди заметила, что он внимательно следил за движениями ее губ, хотя не был глухим, поскольку сразу повернулся на звук ее голоса.

— Можно ли моему папе навестить тебя? — спросила Мэдди.

Он вежливо наклонил голову в знак согласия.

Мэдди почувствовала прилив возбуждения. Да он прекрасно соображает! Она посмотрела на кузена Эдвардса. Доктор только покачал головой.

— Он старается продемонстрировать вежливость. Маньяки могут быть довольно хитрыми. Спроси его тем же тоном, может, он король Испании?

Мэдди не могла сделать такого дешевого трюка. Она не хотела поверить, что за такими умными глазами скрывается разум двухлетнего ребенка. Она спросила:

— Не ожидал меня здесь увидеть?

Цепь зазвенела. Герцог согласился с ней и потряс головой.

Мэдди поняла, что он ответил «нет».

— Ты не понимаешь меня? — в растерянности спросила она.

Он не отреагировал.

— Мне жаль, — Мэдди расстроилась. — Жаль, что с тобой такое случилось.

Он ответил циничной улыбкой и протянул ей закованную в цепи руку и отвесил поклон. Мэдди автоматически протянула ему руку. Герцог наклонился… и неожиданно дернул ее к себе, прижал к груди. Его закованная рука схватила Мэдди за горло.

— Бритва! — закричал доктор Эдвардс. — Господи! Ларкин!

Появился санитар, принеся воду, за которой собственно и выходил в коридор. Он уронил чашку, разлив жидкость на ковер и шагнул к ним. Но Жерво издал звук, от которого кровь застыла в жилах, одновременно приставив бритву к челюсти Мэдди.

Ларкин замер на месте. Мэдди уголком глаза могла видеть большой палец Жерво на острие бритвы, Ларкина, кузена Эдвардса и служанку, замершую в дверях. Все словно окаменели. Жерво прижал Мэдди к себе. Его свистящее дыхание раздавалось ей прямо в ухо.