— Уезжаешь?

Он догнал меня в холле, мне пришлось остановиться и повернуться к нему. Кивнула. В глаза Генке старалась не смотреть и держаться спокойно. Взгляд с его лица опустила и несколько долгих секунд разглядывала мощную шею в вырезе светло-голубой рубашки, которая ему очень шла. И, кажется, он это прекрасно знал, и глаза по-особому мерцали.

Завьялов отошёл, чтобы вызвать мне машину, а когда вернулся, спросил:

— Как дела? Что-то давно не виделись.

— Никак у меня дела, — порадовала я его.

— В смысле?

— Мне скучно.

— О-о.

— Вот только не делай такое лицо, — попросила я. — Все разъехались, и мне скучно.

Он улыбнулся, глаза сверкнули, и я поняла, что сейчас скажет что-нибудь привычно-насмешливое, про мои детские привычки и избалованность, и у меня так тепло на душе от этого стало, хотя обычно на такие замечания я обижалась и даже злилась. Но это была наша обычная манера общения, которая в последнее время сильно изменилась, и меня это тяготило. Я, правда, хотела всё вернуть. Чтобы он смотрел на меня, как раньше, и не подбирал слова. Ведь это было глупо и Генке совсем не шло.

Но сказать он так ничего и не успел, в холл вышла та самая девушка, певица новая, и раскованной походкой от бедра, направилась прямиком к нам. Подошла, и Генку под руку подхватила.

— Гена, ты ещё долго? Я тебя жду, программу не начинаю.

Я голову чуть на бок склонила и опасно прищурилась, разглядывая эту особу вблизи. Оценила смелый внешний вид, яркий сценический макияж, пышную грудь в глубоком вырезе декольте, и ещё сильнее нахмурилась, наблюдая за тем, как она грудью о руку Завьялова трётся.

— Интересно, — проговорила я тоном, который даже меня саму слегка напугал, — а с каких это пор у нас шоу-программы проходят под присмотром начальника службы безопасности? — Я на Генку посмотрела. — Ты от чего её защищаешь? От толпы поклонников или от того, чтобы её не пристрелили, потому что слушать невозможно?

Завьялов, конечно, ответить не потрудился, а вот девушке не хватило ума промолчать. Она в растерянности похлопала длинными ресницами, на меня потаращилась, потом на Генку посмотрела, и всё ещё продолжала держаться за его локоть, что меня безумно раздражало.

— А в чём дело?

Пришлось подарить ей ещё один убийственный взгляд из моей коллекции.

— На сцену иди. Тебе зарплату платят за то, чтобы ты там стояла и пела, а не за то, чтобы по ресторану носилась, — я перевела взгляд на её платье, — в ночной сорочке не первой свежести, и влезала в разговоры начальства. — Я отвернулась от неё, и уже более спокойно обратилась к Завьялову. — Ты бы с управляющим поговорил, пусть с персоналом беседу проведёт. Ты же знаешь, папа терпеть не может фамильярности.

Генка молчал, дождался пока девушка отойдёт, а после уже поинтересовался:

— Ты чего бесишься, начальство? — И смотрел с насмешкой, явно оценив мой спектакль.

Я тут же плечи расправила и мило ему улыбнулась.

— Не бешусь. Просто у меня характер плохой и мне скучно.

Он хмыкнул, а я к выходу направилась, намеренно забыв с ним попрощаться. Завьялов не ожидал, что я просто развернусь и уйду, повернулся и теперь смотрел мне вслед. Чего я, в сущности, и добивалась. Чтобы он на меня смотрел. И засмотрелся.

В тот вечер, уехав из "Трёх пескарей", я чувствовала воодушевление, даже улыбалась всю дорогу до дома, всё думала о том, как Завьялов мне вслед смотрел. И мысленно его подначивала, мол, посмотрел, а теперь иди к своей певичке и сравни. Правда, хорошего настроения надолго не хватило, уже через час, оказавшись в тишине своей комнаты, я перепугалась собственных мыслей, не понимая, почему мне вдруг так важно стало его мнение. Я не хотела о нём думать, а всё равно думала! Надо же, никогда не считала себя мнительной и чересчур чувствительной. И не догадывалась, что секс может принести в жизнь женщины такие перемены, нежелательные, я бы сказала.

В итоге, настроение у меня окончательно испортилось, и последствия не заставили себя долго ждать. Уже на следующее утро я с матерью поругалась. Во-первых, я проспала. Вскочила, поняла, что безбожно опаздываю в институт, одевалась в спешке, а на кухне совсем некстати столкнулась с мужем матери, Вадимом. Он, по всей видимости, тоже только встал и никуда не торопился. Расхаживал по кухне в халате, пил кофе, а на меня, вбежавшую, словно, фурия, посмотрел в лёгком раздражении.

— Что ты суетишься?

— Опаздываю, — ответила я, не желая вдаваться в подробности. С Вадимом мы, если честно не очень тесно общались, настолько не очень тесно, что даже нельзя было сказать, что мы не ладим. Вот с прошлым мужем мамы, Николаем, мы были истинными врагами, а на этого я как-то не обращала внимания, видно, ещё привыкнуть к нему не успела. Он появился в нашем доме около года назад, насколько я знала, нигде не работал, но и на глаза мне особо не лез. Мама говорила, что он поэт и ему нужны тишина и покой, чтобы вдохновение пришло. Я не спорила, хотя для себя сразу решила, что мама нашла очередного лоботряса на папкину шею. Вадим большую часть дня не показывался из спальни, они с матерью там настоящий будуар устроили, купили круглую кровать под балдахином, завалили её шёлковыми подушками, и старались надолго своё гнёздышко не покидать. Может, они вместе там стихи сочиняют? А то я, возможно, на людей зря наговариваю, а они потом — бац, и явят свету гениальную поэму. Но пока подтверждений этому у меня не было, и к Вадиму я относилась по-прежнему с лёгким пренебрежением. К тому же, мне всегда не нравилось, как он на меня смотрит. Глазки маленькие, масляные, а как рот открывает, так прохиндейкой и лентяйкой по его рассказам я выхожу. — Может, ты в сторонку отойдёшь? — попросила его я, когда он оказался прямо на моём пути. Я торопилась, и, возможно, на самом деле суетилась, но у меня причина была, а вот то, что Вадим топчется посреди кухни, меня вывело из себя. К тому же, моё плохое настроение этим утром, кажется, проснулось раньше меня, и тон у меня вышел несколько резковатым. Я сама это почувствовала, но извиняться, конечно, не стала.

— Я тебе мешаю?

— Вот именно, мешаешь! Я тоже кофе хочу выпить.

— Да? — Он брови вздёрнул, словно я сказала что-то не то. — Ну, что ж, угощайся.

— Спасибо тебе огромное, всю жизнь обязана буду, — пробормотала я. За чашкой потянулась, потом обернулась через плечо, увидела мать, появившуюся в дверях. Она же при виде меня, вроде бы удивилась.

— Ты ещё дома? Кажется, ты ещё час назад должна была уйти.

Я открыла рот, чтобы объясниться, но Вадим сделал это за меня.

— Она проспала, — сообщил он таким тоном, словно я пришла под утро и пьяная.

Я понаблюдала за тем, как моя мать с мужем своим переглянулась и трагично качнула белокурой головой. Я кофе отхлебнула, после чего сделала резкий жест рукой.

— И что всё это значит?

— Вася, ты всегда и всюду опаздываешь.

— Может быть, — согласилась я и совсем невежливо ткнула в Вадима пальцем, — только как его это касается?

Мать сдвинула красивые тонкие брови и строго взглянула на меня.

— Можно попросить тебя сменить тон?

— Нет, нельзя. Я просто хочу выпить кофе и уйти, я что, так много прошу? Я не хочу, чтобы мне читали нотации.

— Так, не кричи! — Мама сама голос повысила, хотя для неё это было в порядке вещей. В нашем доме всегда разговаривали на повышенных тонах, и это считалось проявлением чувств, а не ссорой. — Господи, Вася, что с тобой? День только начинается, а ты уже всем умудрилась испортить настроение!

Я чашку с недопитым кофе на стол поставила, Вадима нетерпимым взглядом одарила и из кухни вышла. Слышала голос матери, но это уже было больше похоже на шёпот, видимо, она любимого поторопилась успокоить. Ведь тот натура чувствительная, и я своим срывом наверняка заставила его разволноваться. И словно в подтверждение моих мыслей, уже через полминуты я услышала голос Вадима:

— Липа, это невозможно. У девчонки ужасный характер, она слишком избалована.