Много лет спустя Малгрейв вручил это стихотворение виртуозу Александру Попу, чтобы тот отредактировал его в процессе подготовки к переизданию. Поп постарался как следует: изъял совершенно безумные и бессмысленные нападки на поэзию Рочестера, вставил несколько собственноручно написанных двустиший, порядочно отполировал все остальное. Нетронутым рукой мастера осталось лишь одно двустишие — и, может быть, как раз его когда-то и вписал в текст Малгрейва другой поэт-виртуоз — Джон Драйден:
Несколько раньше, и по другому поводу, Рочестер написал Сэвилу из Хай-Лоджа в Вудстоке:
Ты пишешь, что меня невзлюбил один поэт, которым я в некотором роде даже восхищаюсь, точнее даже не им самим, а немыслимым искажением пропорций как в его внешности, так и в его поведении, включая творческое поведение и само творчество. Он диковина, полюбоваться на которую можно, не заходя в кунсткамеру; он жаба, умеющая играть на скрипке, он певчая сова. Если ему вздумается исподтишка напасть на меня (а иначе он не умеет), я прощу его, с твоего позволения, а в знак своего благоволения пошлю по его душу Черного Уилла с дубинкой.
18 декабря Черный Уилл сделал свое дело в Аллее Роз, буквально в двух шагах от кофейни, принадлежащей другому Уиллу.
В «Доместик интеллидженс» № 49 за 23 декабря 1679 года читаем:
18-го числа сего месяца поздним вечером на Роуз-стрит в Ковент-Гардене на мистера Драйдена, нашего великого поэта, напали трое. Обозвав его мерзавцем и сукиным сыном, они сбили поэта с ног и нанесли ему опасные для жизни увечья, однако, когда он закричал: «Караул!» — убежали. Уже установлено, что это были не грабители, а наемники, которым было заранее заплачено за экзекуцию некоей мстительной дамой, если не неким мстительным папистом.
Затем появилось объявление в «Лондон гэзет»:
Поскольку Джон Драйден, эскв., был в понедельник вечером 18-го числа сего месяца на Роуз-стрит в Ковент-Гардене зверски избит и тяжело ранен несколькими неизвестными, любой, кто назовет имена нападавших самому мистеру Драйдену или любому мировому судье, не только получит гарантированное вознаграждение в пятьдесят фунтов, которые уже депонированы с этой целью у мистера Бланшара, золотых дел мастера, по соседству с Темпл-бар, но и, буде он окажется сообщником нападавших или даже одним из них, Его Величество изволили милостиво посулить ему полное прощение.
За объявленной наградой, однако же, не пришел никто.
Современников это покушение не столько возмутило, сколько позабавило. Анонимный насмешник передразнил перевод «Памятника», сделанный Драйденом с латинского:
Энтони Вуд был убежден в том, что Рочестер заранее согласовал задуманную экзекуцию с герцогиней Портсмут; связывает два эти имени воедино и Сэмюэл Деррик в превосходно подготовленном сборнике стихотворений Драйдена, изданном Тонсоном примерно столетие спустя, а сама по себе засада в Аллее Роз стала в литературе тогдашней эпохи символом терниев на поэтическом пути.
Ко дню нападения на Драйдена Рочестеру оставалось жить всего восемь месяцев, и он постоянно мучился почти невыносимыми болями. И в таком состоянии (и в такой момент, когда против него восстал, казалось, весь мир) он обнаружил, что на него набросились сначала в прозе как на «критика-рифмача с галерки», а потом и в стихах — как на труса, причем Рочестер (несправедливо) полагал, что оба удара были нанесены одной и той же рукой — рукой толстяка, некогда безбожно льстившего ему и обязанного своим восхождением его же, Рочестера, высокому покровительству; толстяка, который смешил всех вокруг неуклюжими попытками «обнажить шпагу» в кругу истинных остроумцев. Стоит ли удивляться тому, что Рочестер кликнул молодчиков с дубинками?[76]
XI
Смерть Дориманта
1
Весной 1678 года Энтони Вуд записывает в дневник: «Во вторник, 18 апреля, в Лондоне умер Джон, граф Рочестер, двадцати восьми или около того лет от роду». Через пару дней делает приписку, состоящую из одного-единственного слова: «Ошибка». Не удивительно поэтому, что Немур из «Принцессы Клевской», услышав о смерти графа Розидора, переспрашивает: «Но это точно?»
Слух о смерти поэта опередил его фактическую кончину всего на два года. В апреле 1678 года он был «на пороге смерти». Серьезно заболев в 1669 году, он был вынужден принимать «ванны» мисс Фокар, то есть лечиться ртутью от сифилиса; в 1671 году глаза поэта, по его собственному признанию, уже не могли отличить вино от воды; рецидивы случались практически ежегодно. Отказ от вина и женщин мог бы, пожалуй, спасти его, но, даже вознамерься он повести себя соответствующим образом, у него не хватило бы силы воли. Серьезный недуг, поразивший его в 1678 году, внес в вечные толки о Рочестере новую ноту. Леди Чаворт написала лорду Русу, что Рочестер «так раскаивается в своих прегрешениях, будто собирается послужить примером для покаяния всему человечеству, и я надеюсь, что именно так оно все и будет».
Подробности этого — первого — покаяния нам известны от Бернета:
Когда его силы иссякли настолько, что он не мог ни двинуться, ни пошевелиться и не надеялся прожить еще хотя бы час, он сказал, что его ум и способность здравого суждения остаются столь сильными и ничем не замутненными, и с этого мгновения он полностью убежден в том, что смерть не означает исчезновения или испарения души, а только отделение ее от тела. Эта болезнь ознаменовалась для него и горьким раскаянием в его прошлой жизни, но, как объяснил он мне позднее, ужас его был темен и носил универсальный характер, отнюдь не сводясь к страху перед тем, как тяжко он согрешил перед Господом. Он сожалел о том, что прожигал жизнь — и сжег ее так быстро, — о том, что навлек на себя такую дурную славу, — он мучился этим и не находил слов, способных воплотить и передать мучения.
И от болезни, и от приступов раскаяния Рочестеру удалось частично оправиться, но человеку, который прочел извещение о собственной смерти, всегда найдется о чем поразмыслить — а ведь до него наверняка дошли те же новости, что и до Энтони Вуда.
Сегодня мне сообщили горькую весть о моей собственной кончине и об уже состоявшемся погребении. Однако, услышав имена моих наследников и преемников, особенно по части принадлежащих мне зданий, я изрядно порадовался тому, что скорбные новости не отвечают действительности; моя воля к жизни настолько усилилась, что впредь я не намерен пренебрегать никаким лечением, иные способы и методы которого казались мне до сих пор страшнее самой смерти. Король, которому известен мой дурной нрав, должен быть поставлен в известность о том, что я не собираюсь сдаться смерти без боя; теперь я буду жить ей и всем назло. Дорогой мистер Сэвил, жду свежих новостей из вашего царства живущих.
Мимолетное раскаяние не было, однако же, внезапным обращением закоренелого безбожника. Рочестер всегда любил «высокие моральные качества в других», а его умонастроение в последний период жизни уместно было бы назвать «новой серьезностью», пришедшей на смену откровенно разрушительному духу сатиры, безжалостно обрушивающейся на любого разносчика порока, кроме ее автора. Его друзья, которым когда-то хватало беспробудного пьянства в его обществе, начали постепенно превращаться из «распутников» в государственных деятелей и политиков. Если бы Рочестер не умер таким молодым, он, пожалуй, избрал бы ту же дорогу. Его друг Роберт Уолсли написал:
76
С тех пор, как эта книга была вчерне закончена в 1932 году, профессору Дж Г. Уилсону удалось доказать, что письмо Рочестера, в котором упоминается «Черный Уилл», было скорее всего написано в 1676 году — то есть за три года до того, как разошлась по рукам сатира Малгрейва. Однако профессор Пинто заходит слишком далеко, утверждая, что подобная датировка доказывает, будто обвинения в организации нападения, предъявляемые Рочестеру, являются «ложными наветами». Конечно, упоминание «Черного Уилла» имеет шуточный характер; конфликт с Драйденом еще не разгорелся, но только наметился вследствие посвящения им новой пьесы Малгрейву. А вот сатира самого Малгрейва могла побудить смертельно больного поэта всерьез задуматься об отмщении. И все же: Рочестер, герцогиня Портсмут или они оба? Ни доказать, ни исключить нельзя ни первого, ни второго, ни третьего. — Примеч. авт.
77
Предоставлено графом Мальборо.