Горбунов, Николай Петрович (1892-1938) – советский государственный и общественный деятель, учёный-химик. В 1917 году окончил Петроградский технологический институт, вступил в члены РСДРП(б) в августе 1917 года. Август-октябрь 1917 г. -член ЦК межрайонной группы РСДРП(б). С ноября 1917 по декабрь 1920 года – секретарь Совнаркома РСФСР и личный секретарь Ленина. В 1919-1920 годах уполномоченный РВС РСФСР в 14-й и 13-й армиях Южного фронта, начальник политотдела 14-й армии, член реввоенсовета 14-й, 13-й и 2-й Конной армий. Позже на хозяйственной и научной работе.

Глава 5

Катарсис

Снег шел всю ночь, а утром небо очистилось и в ясном блекло-голубом просторе засияло солнце. Заискрили сугробы, чистая белизна окутала город – одним словом, Рождество удалось. Однако для большинства москвичей день был самый обычный, рабочий – воскресенье, седьмое января.

Кравцов как всегда проснулся рано. Замер на мгновение, ловя ритм дыхания спящей рядом женщины, и хотел было встать, когда в дверь постучали. Не властно, но настойчиво. Со смыслом, с беспокойством.

"Не за мной… Кажется…"

Заместителя начальника Оперода Виктора Бирзе арестовали в конце ноября двадцать первого. Рассказывали, что арест производили латышские стрелки, но не из тех, кто служил в РККА или ЧК, а какие-то другие, большей частью неизвестные, числившиеся при центральном штабе ЧОН, и, будто бы, приказ – в обход Троцкого и Дзержинского – исходил от командующего ЧОН Александрова и члена Совета ЧОН при ЦК РКП(б) Куйбышева. Так или нет, но Макс определенно знал – из совершенно достоверных источников, – что содержался Бирзе прямо в Кремле. Это и само по себе наводило на мысли, но и допрашивали его не чекисты, а неожиданно отозванный с хозяйственной работы бывший комендант Смольного и Кремля Мальков. История повторялась: полуподвальное помещение, в котором заперли в восемнадцатом Фани Каплан, рослые латыши-конвоиры, Мальков… Суд состоялся уже в середине декабря и проходил при закрытых дверях, что, в принципе, понятно. Выбитые из полковника Эрдмана показания могли стоить политической карьеры очень многим высокопоставленным большевикам. Во всяком случае, чекистам Ихновскому и Дзержинскому, державшим в восемнадцатом Бирзе за горло, но не дожавшим, отпустившим оборотня в объятия Наркомвоена Троцкого, приходилось несладко.

История, что и говорить, мерзкая. Полковник старой армии – эсер Андрей (Андрис) Эрдман, являющийся членом Савинковского "Союза защиты родины и свободы", меняет облик и появляется в революционном Петрограде под именем анархиста-коммуниста Бирзе. А дальше… Дальше, словно в сказке Гофмана про злобного карлика Цахеса, Бирзе играючи входит в доверие к руководству ЧК и Наркомвоена. С ним носятся, как с писаной торбой, к его слову прислушиваются. И он стравливает большевиков с левыми эсерами, инициирует – нагадив хорошему человеку в душу – мятеж полковника Муравьева и разгром московских анархистов, сеет рознь между большевистскими фракциями, метя то в левых коммунистов, то в военную оппозицию, то еще в кого. И никто ничего не замечает. Такого позора коммунисты не помнили со времен разоблачения провокатора Малиновского. Но Роман Вацлавович был членом ЦК полуподпольной партии, а Эрдман работал в ЧК, являлся всесильным представителем "чрезвычайки" в Региступре, занимал ключевую позицию в Опероде Наркомвоена. Хуже и представить себе нельзя, и, разумеется, кое-кто страстно желал познакомиться с тем, кто все это затеял. Но, судя по всему, Ульянов Макса не сдал. Имя Кравцова нигде не поминалось, да и вообще, процесс прошел, Бирзе-Эрдмана расстреляли, и все собственно. Никаких оргвыводов не последовало, не считая директивного письма ЦК РКП(б) "О бдительности", и в жизни Кравцова тоже ничего не изменилось. Он оставался слушателем Академии, разбирал в Региступре трофейные документы, ходил в театры и на партсобрания, и ждал. Однако вокруг было тихо и, казалось, ровным счетом ничего не происходит.

– Стучат! – встрепенулась Рашель.

– Лежи! Открою, – остановил ее Макс и встал с дивана.

Всунув ноги в сапоги и набросив на плечи шинель – в комнате было холодно – он подошел к двери и отпер замок.

– Случилось что? – спросил топчущегося в коридоре Маслова – молоденького, не успевшего толком повоевать слушателя Академии. Маслов был одет по всей форме, но, возможно, он находился на дежурстве или еще что-нибудь в этом роде.

– Товарищ Тухачевский приказал всем слушателям и преподавателям срочно прибыть в Академию!

– Понял. Спешишь?

– Да, мне еще…

– Тогда коротко, случилось что? – свой вопрос Кравцов задал так, то есть таким тоном, с такой узнаваемой любым военным человеком интонацией, что не ответить Вася Маслов просто не мог.

– Зиновьева убили!

– Да, ты что! – вскинулся Кравцов, надеясь, что получилось достаточно убедительно. – Где, когда, как?

– Не знаю! – замотал головой Маслов. – Вроде в Питере… Но не знаю. Я побежал? Хорошо?

– Беги! Саблин, на выход! – кивнул Макс, выглянувшему на шум другу. – Всем приказано прибыть в Академию. Говорят, – понизил он голос. – Григорий Евсеевич убит.

Новость, что и говорить, нерядовая, и Саблин отреагировал на нее самым естественным образом. У него даже челюсть отвисла. Последним вождем, которого хоронила партия был Свердлов, но Яков Михайлович умер от "испанки". А из погибших от белого террора вспоминались только Урицкий с Володарским, да, пожалуй, еще убитый анархистами Загорский. Были еще наркомы Бакинской Коммуны – Шаумян, Фиолетов и Азизбеков – но и это дело давнее. Восемнадцатый год.

Покачав головой и чертыхнувшись, Кравцов вернулся в комнату, где застал лихорадочно одевавшуюся Рашель. Кайдановская, разумеется, слышала весь разговор и теперь спешила в Комуниверситет. В такие дни партийные активисты стремились быть вместе. Мало ли что?

– Думаешь, правда? – спросила, натягивая свитер.

– Не знаю. Маслов ведь тоже ничего толком не знает. Может быть, ранен, – пожал плечами Кравцов и, не мешкая, стал одеваться. – Про Ильича тогда, в восемнадцатом, тоже говорили, убит…

На самом деле думал сейчас Макс о другом.

"Все ли прошло гладко?" – вопрос этот таил в себе множество уточнений.

Убит Зиновьев или только ранен, и насколько серьезно он ранен, если все-таки не убит? Успел ли уйти Лесник? Как быстро чекисты из охраны председателя Петросовета поняли, что произошло? Удалось ли вынести и спрятать оружие? И еще множество других конкретных вопросов, которые по заданным условиям просто некому задать. Группа Кравцова никогда, собственно, официально не существовала, а после завершения "Дела Бирзе" и вовсе распущена. То есть, все ее члены отошли в тень и затаились до новых распоряжений. Правил конспирации никто не отменял.

– Все! – крикнула Рашель уже в дверях. – Я побежала!

– Береги себя! – бросил ей вслед Кравцов, затянул поясной ремень на шинели, пристегнул плечевые, поправил кобуру, сдвинув несколько вбок, и, надев на голову богатырку, вышел из комнаты.

По дороге на выход к нему присоединились Саблин, Урицкий, Мерецков и еще несколько слушателей, и они всей группой заспешили через залитый солнечным сиянием Калашников переулок на Воздвиженку.

– Как думаешь, – тихо спросил Саблин. – Это эсеры?

– Да, кто угодно! – крутнул головой Макс. – Непонятно только, почему он и отчего именно сейчас.

Вообще-то ответ Кравцову был известен. В его планы входило изменить расстановку сил в Политбюро и ЦК. Первый шаг был сделан, когда в ноябре Макс пришел к Ленину. И дело не только в разговоре, состоявшемся тогда между ними, в словах сказанных тет-а-тет и написанных в "Резюме". Уже ночью, с двадцать второго на двадцать третье, Кравцов передал подъехавшему в Региступр Ивану Никитичу Смирнову все сопутствующие "Делу Бирзе" документы, хотя и несказанно удивился тому, что Владимир Ильич обратился с таким деликатным поручением к очевидному оппозиционеру. Смирнова, насколько помнилось Кравцову, на Десятом съезде вывели из ЦК. Вместе с Крестинским и Серебряковым, кажется, но, видимо, из обоймы не выпал ни один из них. Итак, документы попали к Ленину, и Старик их, скорее всего, просмотрел той же ночью. Тем более странным представлялось отсутствие какой-нибудь внятной реакции, ведь компромата в тех бумагах – выше головы, и не на одного только Дзержинского.