– Он сам слышал вас. Я никогда не видела, чтобы мужчина был так ошеломлен тем, что он о себе узнал. Но я полагаю, ваши слова оказали благотворное воздействие – с тех пор он значительно смягчил свою манеру говорить… с кем бы то ни было.

Эвелина немного помолчала. Наклонившись, она сорвала веточку мяты и, растерев ее в пальцах, поднесла к носу.

– Мне кажется очень странным, – сказала она, – что мисс Лоренс так мало полагалась на собственное чутье. Неужели она не знала, что покорила сердце Брэндрейта?

Психея покачала головой:

– Ее полная неспособность понять намерения Брэндрейта стоила ей единственного человека, которого она желала и добивалась.

– Она счастлива в своем выборе мужа? – спросила Эвелина, чувствуя себя в какой-то степени ответственной за случившееся.

– Иногда. Но я считаю ее неудовлетворенность результатом ее собственного эгоизма. Видно, жертвуя семейным благополучием ради светских претензий, вряд ли будешь особенно счастливой. Если ее удел с человеком, проводящим все свое время на охоте, не оказался очень уж хорош, ей следует винить в этом только саму себя.

– Или меня.

– Ну, в таком случае она просто дура. Хотя, пожалуй, в отместку она станет теперь завлекать Брэндрейта, чтобы постараться разрушить ваши отношения. Хотя она и собственными руками постелила себе постель, как это говорится, я уверена, она сделает все, чтобы не дать вам оказаться в той, на которую метила сама!

– Что же нам теперь делать? – спросила Эвелина.

Психея лукаво улыбнулась. Она достала маленький хрустальный флакончик.

– Этот эликсир был создан Афродитой, чтобы убивать любовь. Я воспользуюсь им для Брэндрейта, как только выпадет случай.

Эвелина поглядела на флакончик с сомнением. Если ее собственные чувства, хотя и усиленные стрелой Купидона, остались неизменными, не найдется никакой волшебной силы, чтобы положить конец любви маркиза к леди Фелмершэм.

23.

Аннабелла стояла у окна в переполненной зале гостиницы «Георг» между леди Эль и лордом Фелмершэмом. Она даже не замечала, что локоть его милости задевал ее всякий раз, когда он поднимал к губам кружку пива, и не страдала, как ее тетка, от духоты. Ее внимание было приковано к радостно возбужденному мистеру Шелфорду.

Он сидел в резном кресле, стоявшем на возвышении перед камином. Победитель состязания возглавлял торжество в свою честь. С ликующим видом и кружкой в руке он больше походил на вернувшегося с войны героя, чем на скромного священнослужителя. В небольшой зале стоял запах пива, щедро расплескиваемого по лацканам сюртуков, манишкам, подбородкам и шейным платкам. Смех, болтовня, потоки поздравлений победителю раздавались в воздухе. Не сводя глаз со своего возлюбленного, Аннабелла не могла сдержать дрожь.

– Будь я проклят, Шелфорд, вы были воистину рождены для армии! – раздался чей-то особенно громкий голос.

– Слушайте, слушайте! – отозвались другие.

Аннабелла увидела, как на красивом лице Шелфорда промелькнуло выражение досады и разочарования. «Он мечтал о военной карьере», – подумала она, и сердце ее дрогнуло при мысли об этих несбывшихся надеждах.

Ей пришел на память день около полугода назад, сразу после Рождества, когда он говорил с ней впервые о серьезных вещах. Все началось с того, что она была в бешенстве оттого, что он никак не реагировал на ее кокетство. В конце концов она довольно дерзко осведомилась: уже не слишком ли он много о себе понимает, не желая отвечать на ее остроумные шутки, как остальные джентльмены.

Она вспомнила, как сурово, с каким ожесточением – совсем не как другие священники, которых она знала, – он отвечал ей: «А я вовсе не такой, мисс Стэйпл, как другие ваши знакомые джентльмены. Если вам угодно вести разумную беседу, я был бы рад узнать, о чем вы думаете, чем занимаетесь и как представляете себе свое будущее. Согласились бы вы, например, выйти замуж за военного, если бы вам сделали такое предложение. Что же касается других предметов, я не намерен подогревать ваше тщеславие, „отвечая на ваши остроумные шутки“, как вы изволили выразиться».

Потому ли, что на нее подействовала сила взгляда его темных глаз, или почему-то еще, Аннабелла и вправду завела с ним серьезную беседу, и эта беседа неожиданно доставила ей удовольствие. Они даже поделились друг с другом своими тайными для других мыслями и чувствами. Она пожаловалась на то, как часто ей надоедает пустая светская жизнь, какой бы она ни казалась увлекательной большинству молодых женщин. Он ограничился всего лишь намеком на мечту своей юности, но, когда она начала осторожно его расспрашивать об Испанской войне, о сражениях при Саламанке и Витории, его основательные познания об этих событиях и засверкавший в глазах огонь подтвердили ее подозрения. Он был рожден для воинской службы.

Отважный и в то же время спокойный и твердый, он легко справлялся с лошадьми, стоя в своей двуколке, – Англия лишилась в нем одного из своих, лучших офицеров, безрассудно уступив его церкви.

Аннабелла с отвращением вспомнила свое злополучное поведение на следующий день. Она чувствовала себя странно именно из-за интимного характера их разговора. Когда он подошел к ней на следующее утро с улыбкой и мягким блеском в глазах, она отпугнула его какой-то глупой выходкой. Лицо его мгновенно окаменело и больше так и не смягчилось. Как она могла объяснить ему, что была еще не готова принять его дружбу? Она и сама тогда не очень-то это понимала. А ведь это могло стать началом более откровенного, чистого и горячего чувства.

Неужели уже поздно исправить зло? Она искренне надеялась, что ей еще представится случай оправдаться перед ним и начать сначала.

Суета в дверях нарушила ход ее мыслей. Она сразу увидела, что в зале появилась Эвелина. Ее сердце сжалось, когда она вновь отметила про себя, как та изменилась и похорошела. Теперь она сразу же привлекла восхищенное внимание гостей.

Взгляд Аннабеллы снова вернулся к Шелфорду, и она заметила в нем отражение всеобщего восхищения. Его темно-карие глаза сияли восторгом, но в них светилось еще что-то неуловимое, что Аннабелла восприняла как решимость. В ее уже и без того встревоженном сердце родился отчаянный страх: а что, если Шелфорд влюбился в Эвелину? Нет, этого не может быть! Только не сейчас, когда она сама поняла наконец, что творится в ее собственном сердце.

На какое– то время Эвелину просто оглушил поток комплиментов, изливавшихся на нее, когда она пробиралась сквозь толпу гостей. Вот ведь что значит новое платье, шляпа и прическа. Джентльмены, которые до сих пор едва удостаивали ее улыбкой или натужным комплиментом, теперь целовали ей пальцы, задерживая ее на каждом шагу, пока она добиралась до тетки и Аннабеллы. Щеки ее раскраснелись от смущения, особенно когда она поравнялась с Брэндрейтом, чья рука была все еще в плену леди Фелмершэм. «Знает ли лорд Фелмершэм об увлечении своей жены маркизом?» -подумала она. Но когда увидела виконта, то поняла, по крайней мере, одну причину свободного поведения леди Фелмершэм. Прислонившись к окну и скрестив руки на груди, его милость уткнулся подбородком в шейный платок. Он был погружен в дремоту, явно осушив слишком много кружек пива с момента своего прибытия в Флитвик-Лодж.

Стол, заставленный угощениями, помешал Эвелине продвигаться дальше. Она осталась стоять рядом с Брэндрейтом – слишком близко для ее душевного покоя. Покрывая гул голосов все еще шумно обсуждавших гонки, до нее донесся голос леди Фелмершэм. Эвелина пыталась заставить себя не слушать ее, но, когда отчетливо прозвучало слово «развод», ей показалось, что наступила полная тишина.

– Я знаю, это не принято, дорогой, – ворковала виконтесса, – но что же нам еще остается делать? Я не могу потерять тебя второй раз, теперь, когда я знаю, что твои чувства ко мне не изменились. Неужели это так трудно?

Нахмурясь, с удрученным видом, Брэндрейт отвечал:

– Для этого необходим ни больше ни меньше как парламентский акт, Сьюзен.