На этой конференции он выступил с предложением «осуществить широкое перераспределение земли», иными словами, «черный передел». Сделал он это тогда, когда в зале помимо прочих находились Пэн Бай, Фан Чжиминь (один из организаторов крестьянского движения в провинции Цзянси) и «два русских коммуниста, Йорк и Волен»[32]. Никто, судя по всему, не возразил против такого экстремистского проекта. Собравшиеся приняли резолюцию, одобрявшую предложение Мао, после чего известили об этом ЦИК КПК. Конференция попросила китайских коммунистов рассмотреть этот вопрос на приближавшемся V съезде компартии⁵³. 2 апреля на заседании Постоянного комитета ЦИК Гоминьдана Мао Цзэдун был включен в состав Земельного комитета ЦИК с тем, чтобы способствовать выработке мер по «передаче земли крестьянам»⁵⁴. Все вроде бы складывалось для него как нельзя лучше.

Как раз в это время в семье у Мао случилось пополнение. 4 апреля Кайхуэй родила третьего сына. Отец вначале назвал его Аньминь («Народ, достигший берега социализма»), но затем изменил имя на Аньлун («Дракон, достигший берега социализма»). Под «драконом» имелось в виду крестьянское движение, которое, подобно могущественному герою китайских народных сказок, «сотрясало небо и землю».

Но вскоре до Ухани начали доходить тревожные вести. 24 марта в войну в Китае открыто вмешались империалисты. Занятый войсками НРА Нанкин был подвергнут обстрелу с английских и американских кораблей в связи с тем, что в городе произошли нападения на резиденции иностранцев, в результате которых несколько человек, в том числе английский консул, были ранены. Главнокомандующий Национально-революционной армией Чан Кайши, прибывший вскоре после этого в Шанхай, явно стремился к повторению событий 20 марта 1926 года, но на этот раз с гораздо более жестким финалом. О его путчистских намерениях Войтинский проинформировал Москву еще в конце февраля 1927 года⁵⁵. Участились случаи столкновений отрядов армии Чан Кайши с рабочими и крестьянскими вооруженными формированиями. В ряде мест чанкайшисты разгромили профсоюзные организации. В этих условиях, очевидно, опасаясь спровоцировать Чан Кайши, Сталин опять отступил. В конце марта 1927 года Политбюро приняло решение пойти на новые уступки Чан Кайши. В Китай были направлены директивы, обязывавшие Центральный исполнительный комитет КПК «всячески избегать столкновений с Национальной армией в Шанхае и ее начальниками»⁵⁶. Но было уже поздно. Сталинская политика полностью обанкротилась. 12 апреля, заручившись поддержкой империалистов, крупных шанхайских бизнесменов и главарей городской мафиозной группировки «Цинбан» («Зеленый клан»), Чан Кайши развязал «белый» кровавый террор в Шанхае и других районах Восточного Китая.

Чан начал вести переговоры с банкирами и мафиози Шанхая сразу же после взятия города. 7 апреля он получил крупный заем на три миллиона китайских долларов от Шанхайской банковской корпорации, которая обещала ему еще семь миллионов в случае подавления рабочего движения. Тогда же он заключил соглашение о совместных действиях с «Зеленым кланом», в который входило до ста тысяч вооруженных гангстеров. В результате совместных действий солдат Чан Кайши и гангстеров только за первые два дня переворота в Шанхае, 12 и 13 апреля, было казнено более пяти тысяч человек и примерно столько же арестовано.

По иронии судьбы, Мао как раз 12 апреля выступал на заседании Земельного комитета ЦИК Гоминьдана с призывом к немедленному осуществлению аграрной революции. Возмущенные разгулом босяцкого бандитизма офицеры Чан Кайши громили коммунистов, а Мао по-прежнему настаивал на радикализации движения: он как чувствовал, что новая сталинская директива ни к чему не приведет. «Так называемая конфискация земли, — заявлял он, — означает невыплату ренты и ничего больше. Сейчас крестьянское движение в Хунани и Хубэе дошло уже до такого уровня, что крестьяне сами прекращают платить арендную плату, сами захватывают власть. Надо сначала разрешить аграрный вопрос в Китае на деле, а затем уже оформить это в законном порядке»⁵⁷.

Сообщение о событиях в Шанхае только обострило обстановку. А тут еще 15 апреля пришло известие об антикоммунистическом перевороте в Кантоне: местные генералы пошли по пути Чан Кайши! И тут же, через три дня, Чан Кайши объявил об образовании в Нанкине нового Национального правительства. Горячая хунаньская кровь Мао взыграла, как никогда. На заседаниях Земельного комитета при поддержке нескольких крайне «левых» гоминьдановцев он стал лихорадочно разрабатывать проект резолюции о разрешении аграрного вопроса. Его проект, однако, был раскритикован Ван Цзинвэем, Тань Янькаем и Хэ Цзянем, считавшими необходимым избегать «перегибов» в крестьянском движении, и огромная работа, проделанная комитетом, обернулась ничем⁵⁸. Земельный комитет был вынужден констатировать: «Проблемы настолько велики и запутаны, что без [анализа] материалов о положении в различных провинциях и без учета разнообразных точек зрения решить их не представляется возможным… Фундаментальное решение аграрного вопроса — вне компетенции нашего собрания»⁵⁹. Стоит ли говорить, что Мао был крайне недоволен таким заключением? «Лидеры Гоминьдана прикрывают пустыми надутыми фразами свое полное нежелание и неспособность удовлетворить требования крестьян», — резюмировал он⁶⁰.

В какой-то мере тогдашние настроения Мао прозвучали в унисон с новыми установками Сталина, направленными Коминтерном в Китай через некоторое время после переворота Чан Кайши. Сталин потребовал тогда от КПК немедленной радикализации самого «левого» Гоминьдана, и китайские коммунисты должны были делать все возможное, чтобы настойчиво «толкать» ванцзинвэевцев к организации настоящего социального переворота! Особые надежды в реализации этого курса Сталин возлагал на нового представителя Коминтерна в Китае, члена ИККИ индийского коммуниста Манабендра Нат Роя (настоящее имя — Баттачария Нарендра Нат, в Китае стал известен как Ло И), которого он отправил в Китай еще в марте 1927 года. И действительно, энергичный Рой, добравшийся до Ханькоу в начале апреля⁶¹, немедленно стал предлагать радикальные идеи Бородину и лидерам КПК (ЦИК компартии переехал в Ханькоу после переворота Чан Кайши). Да, он «мог говорить, — иронически отзывался о Рое спустя много лет Мао, — …и говорил слишком много, но не предлагал никаких способов осуществления [сказанного]»⁶².

Понятно, что Рой тут же столкнулся с Бородиным, интуитивно понимавшим, что любая экстремистская выходка со стороны коммунистов могла отбросить и «левых» гоминьдановских генералов в антикоммунистический лагерь. Бородина поддерживал Чэнь Дусю, тоже понимавший, что попытка реализации нового курса Сталина могла в создавшейся ситуации только приблизить кровавую развязку. После 12 апреля Чэнь «никак не мог вырваться из тисков меланхолии»⁶³. Ведь за все, что должно было неминуемо случиться с компартией, расплачиваться перед Сталиным предстояло ему. А он, может быть, лучше всех в КПК понимал, что сталинская политика в Китае, которой он должен был следовать все эти годы, была обречена на провал с самого начала. «Он всеми силами старался найти способ исправить положение, но силы его были недостаточны, а чудес не происходило», — вспоминал Чжан Готао.

В этой обстановке, через две недели после шанхайского переворота, состоялся V съезд компартии. Он открылся 27 апреля в Учане, в актовом зале 1-й начальной школы при Учанском высшем педагогическом училище, совсем недалеко от дома Мао и проходил, как большое шоу. Приветствовать коммунистов приехали лидеры «левого» Гоминьдана и Национального правительства, в том числе сам Ван Цзинвэй, а также Тань Янькай, Сюй Цянь и Сунь Кэ. Было много речей, охов и ахов. Это был на тот момент самый многочисленный съезд в истории КПК. В убранном знаменами и транспарантами зале присутствовали восемьдесят два делегата и более двадцати гостей. Собравшиеся представляли 57 тысяч 967 членов партии (во время IV съезда, в январе 1925 года, в КПК насчитывалось всего 994 человека). Рост рядов был, конечно, впечатляющим, но оглашенные на съезде данные не учитывали того, что в двух крупнейших городах — Шанхае и Кантоне — накануне съезда партийные организации КПК были почти полностью уничтожены. Так что радоваться особенно было нечему. Положение на самом-то деле было катастрофическое, и съезд ничего уже не мог с этим поделать.