Однако на пути Цзян Цин было немало препятствий. В руководстве партии Чжоу Эньлай пользовался поддержкой многих людей. Наиболее авторитетным из них был маршал Е Цзяньин, старый член Политбюро и один из руководителей Военного совета. Кроме того, сам Председатель не собирался во всем потакать жене, капризы которой, как мы помним, не раз надоедали ему. На смену Чжоу он подыскал другую кандидатуру, от которой Цзян Цин должна была прийти только в ужас. Летом 1972 года Мао всерьез задумался о реабилитации опального Дэн Сяопина. 3 августа тот послал письмо Председателю, в котором, в очередной раз покритиковав себя, попросил дать ему работу, хотя бы техническую. Через одиннадцать дней Мао наложил резолюцию: «Товарищ Дэн Сяопин совершил серьезные ошибки. Однако его следует отличать от Лю Шаоци… У него есть боевые заслуги»²³⁴. Цзян могла только скрипеть зубами. А в это время Чжоу, пользуясь моментом, перешел в наступление. В начале октября он выступил с двумя речами, в которых резко раскритиковал «ультралевацкое» поветрие. Говорил он в общем-то о Линь Бяо, но многим неравнодушным слушателям было ясно, кого он имел в виду. Через несколько дней, 14 октября, «Жэньминь жибао», исходя из установок Чжоу, опубликовала три статьи против анархизма, заклеймив это течение как «контрреволюционное орудие обманщиков-лжемарксистов». Цзян и ее соратники тут же бросились к Мао. Критика «левизны» грозила обернуться тотальным отрицанием «культурной революции». Им удалось втолковать Мао, чем дело пахнет. «Великий вождь» понял, что надо вмешаться. И своим хриплым голосом произнес, что Линь — «ультраправый. [Он проводил] ревизионизм, занимался раскольнической деятельностью, вынашивал тайные планы, предал партию и государство»²³⁵. Все встало на свои места. Козырная карта оказалась в руках Цзян Цин, и теперь «ультраправым» Линем она будет бить консервативного Чжоу.

В то же время Мао ничуть не отказался от своих планов реабилитации Дэна. В начале 1973 года он принял решение вернуть его во власть. 10 марта Дэн получил назначение: он стал заместителем Чжоу. Позже Мао так объяснил это соратникам по Военному совету ЦК КПК: «У нас в партии были люди, которые, не делая ничего, умудрялись совершать ошибки, а Дэн Сяопин занимался делами и совершал ошибки… По-моему, внешне он мягок, как хлопок, а по своей натуре острый, как игла»²³⁶. На той же встрече с членами Военного совета Мао заметил, что деятельность Дэна «следует оценить как три и семь пальцев». Он имел в виду, что она была ошибочной только на три десятых, а на семь десятых — успешной²³⁷.

Цзян поняла, что надо действовать более напористо. В мае 1973-го «левакам» удалось добиться согласия Мао на участие Ван Хунвэня и еще одного радикала, мэра Пекина У Дэ, в работе Политбюро. Вместе с ними такое право получил и Хуа Гофэн, бывший секретарь парткома родного уезда Мао, которого Председатель не терял из виду с зимы 1962 года, с тех самых пор, как тот выступил с яркой речью во славу «вождя и учителя» на совещании семи тысяч кадровых работников. В самом начале «культурной революции» Хуа был выдвинут Мао на пост первого секретаря провинциального комитета КПК Хунани, а потом назначен исполняющим обязанности председателя хунаньского ревкома. В 1969 году, на IX съезде, Мао включил его в состав ЦК, а в 1971-м перевел на работу в Госсовет.

Новый бой за власть Цзян решила дать в преддверии очередного, X съезда партии. Последний должен был состояться во второй половине августа 1973 года. За полтора месяца до него, 4 июля, Ван Хунвэнь и Чжан Чуньцяо навестили Мао, добившись приема у Чжан Юйфэн. Эта тихая с виду, но очень сильная женщина к тому времени превратилась в главного посредника между Председателем и остальным миром. Даже Цзян Цин не могла войти к мужу без ее разрешения. Значение «Сяо Чжан» («Маленькая Чжан», как ее называли обитатели Чжуннаньхая) особенно возросло в начале 1973 года, когда речь «великого кормчего» стала почти нечленораздельной. Мао сильно хрипел и то и дело задыхался, так что разобрать, что он говорил, было действительно не так-то просто. Но Чжан, как ни странно, понимала его хорошо, что несомненно придавало ей дополнительный политический вес.

Речь на встрече вновь зашла о Чжоу. Лидеры «леваков» на этот раз самыми черными красками обрисовали Председателю его деятельность в сфере международных отношений. Что они могли здесь инкриминировать Чжоу, непонятно, но Мао почему-то согласился с ними, несмотря на то, что уж где-где, а на дипломатическом фронте дела Китая, как мы знаем, развивались весьма успешно. Как бы то ни было, но в завершение разговора он с раздражением бросил такую фразу: «Большие дела [Чжоу со мной] не обсуждает, а малые ежедневно притаскивает. Если ситуация не изменится, неизбежно возникнет ревизионизм». Это только и надо было услышать сподвижникам Цзян. Они тут же перевели разговор на, казалось бы, другую, «философскую», тему, рассказав Мао о том, что в доме Линь Бяо нашли целую картотеку с изречениями Конфуция. Кто бы мог подумать, что полубезумный Линь увлекался древней китайской философией? Мао, разумеется, знал об этом, но только сейчас заинтересовался находкой. Он сравнил Линя с гоминьдановцами, которые, как и его бывший маршал, чтили Конфуция. «Уважали Конфуция, боролись с легистами», — презрительно бросил он²³⁸. Ван и Чжан ушли от него совершенно довольные.

Дело в том, что как раз накануне визита они вместе с Цзян долго размышляли о том, как бы мобилизовать народ на открытую борьбу с «новыми каппутистами» в руководстве партии. Называть Чжоу и Дэна по именам было опасно: те оставались влиятельными членами Политбюро, и Мао пока не был готов их «кинуть», несмотря на свое периодическое недовольство премьером. Поэтому хитрые «леваки» решили совершить обходной маневр, повернув кампанию критики Линя против Чжоу. Находка в доме Линь Бяо множества карточек с изречениями Конфуция была им как нельзя кстати²³⁹. А брюзжание Мао по поводу того, что Линь и гоминьдановцы «уважали Конфуция», — просто подарком судьбы. Теперь они могли легко подверстать к старой, антилиневской, кампании новую: против Конфуция, а затем обрушить ее на ничего не подозревавшего премьера.

Чтобы понять ход их мыслей, надо вспомнить, что величайший философ Китая жил в конце правления древней династии Чжоу (родился он в 551 году до н. э., а умер в 479-м). Как раз в тот период, когда страна находилась в глубочайшем социально-экономическом кризисе. Традиционные общественные отношения стремительно разрушались, сакраментальные клановые связи рвались, а культ предков многими подвергался сомнению. Появились новые классы нуворишей, для которых общинно-клановые законы, базировавшиеся на уважении к старейшинам рода и авторитету династии, утрачивали значение. Китай раздирался бесконечными гражданскими войнами, в которых сын шел на отца, брат — на брата. Философ-гуманист Конфуций встал тогда на защиту уходившего строя, провозгласив: «Правитель должен быть правителем, чиновник — чиновником, отец — отцом, сын — сыном»²⁴⁰. В этом порядке он видел суть истинного правления. Иными словами, с его точки зрения, отношения внутри кланов должны были оставаться незыблемыми, а всякие попытки нарушить баланс социальных сил могли только усугубить хаос. Его учению противостояли так называемые легисты, последователи некогда любимого Мао Цзэдуном Шан Яна. Они отражали интересы богатых общинников и презирали отмиравшую клановую аристократию.

Вот эту-то древнюю ситуацию и экстраполировали на Китай начала 70-х Цзян Цин и ее единомышленники. Логика их была проста: раз Конфуций защищал старое общество (по принятой в Китае периодизации, оно считалось «рабовладельческим»), то, следовательно, был «реакционером». А так как легисты выступали против него, то они, понятно, являлись людьми «прогрессивными». Более того — «революционными». С точки зрения марксизма-ленинизма и идей Мао Цзэдуна. (Одним из легистов, кстати, был уважаемый Мао Цзэдуном император Цинь Шихуан.) Вывод из всего этого следовал такой: имевшая место в прошлом борьба между легистами и Конфуцием — лишь эпизод в вечной борьбе «революционеров» с «реакцией». «Новый Конфуций» Линь Бяо выступил против «легиста» Мао в начале 70-х, но на этом схватка «зла» и «добра» не закончилась. В Китае, в том числе в КПК, есть еще много «Конфуциев», которые только и мечтают, что повернуть страну вспять.