Неудивительно, что не все выдерживали испытания. А Мао на это реагировал с каким-то черным юмором: «Не надо думать, что „раз умер мясник Чжан, то теперь придется есть свинину со щетиной“»¹³⁹.

Даже когда его дочь Ли Минь пожаловалось ему на то, что обезумевшие борцы с ревизионизмом стали навешивать идиотские обвинения на нее саму и ее мужа, Мао и пальцем не пошевелил. Просто рассмеялся, и «громкий смех его был весел, как когда-то на [одном] своем дне рождения. А ответ был таков: „Ничего страшного, опыта наберетесь“»¹⁴⁰.

Волнения у него вызывало лишь то, что движение хунвэйбинов оказывало все более разрушающее влияние на народное хозяйство. Невежественные юнцы по призыву Линь Бяо и Цзян Цин вели борьбу с «четырьмя старыми»: старыми идеями, культурой, традициями и привычками. А под эти определения попадало буквально все! Дело доходило до того, что во многих городах леваки вводили новые правила: переходить дорогу на красный свет, ибо красный — цвет революции. Повсеместно разрушались древние памятники, уничтожались архивы, старых специалистов, в том числе медработников, инженеров и техников, не допускали на службу. Массовый беспредел все отчетливее грозил обернуться катастрофой.

Поняв, что сами хунвэйбины не успокоятся, Мао наконец стал действовать против них. В начале августа 1967 года он велел арестовать трех наиболее оголтелых членов Группы по делам культурной революции, которые инициировали захват власти в министерстве иностранных дел и сожгли офис британского поверенного. Вслед за этим, в середине октября, по требованию Председателя было принято постановление о немедленном возобновлении занятий в школах и университетах.

Резко изменилась и риторика Мао. Теперь он уже заявлял, что «подавляющее большинство наших кадров — хорошие и что только малое меньшинство не является таковым. Да, действительно, нашим объектом [борьбы] являются те лица в партии, которые стоят у власти и идут по капиталистическому пути, но таковых — жалкая кучка». В конце октября 1967 года он сделал и еще один, крайне важный, шаг: дал указание Центральному комитету и Группе по делам культурной революции издать директиву о возобновлении деятельности партийных организаций во всех местах, где были созданы революционные комитеты¹⁴¹.

Но ситуация все еще оставалась сложной. Хунвэйбины удерживали школы и вузы. И тогда 3 июля 1968 года Мао потребовал незамедлительно прекратить беспорядки. 27 июля свыше тридцати тысяч рабочих из более чем шестидесяти промышленных предприятий Пекина, объединенных в так называемый «Пропагандистский отряд идей Мао Цзэдуна», вошли на территорию университета Цинхуа. Произошли столкновения, десять человек были убиты. После этого, в августе, в действие вступили войска НОАК. Только им и удалось навести порядок, захватив университеты, ставшие, по словам Председателя, «большими и малыми независимыми королевствами»¹⁴². В течение второй половины 1968 года миллионы обманутых молодых людей были депортированы в сельскую местность, в лагеря трудового перевоспитания, где их подавляющее большинство оставалось вплоть до смерти «великого кормчего» в 1976 году. Горьким было их прозрение! И многие могли сказать словами героя одной из повестей писателя Ван Мэна: «Кто рожден китайцем, отравлен с рождения. Всем миром не разгребешь того, что тут у нас навалили… О великая и многострадальная нация — китайцы!»¹⁴³

В октябре 1968 года очередной расширенный пленум ЦК подвел итоги периода «бури и натиска». К тому моменту более 70 процентов членов и кандидатов в члены Центрального комитета были заклеймены как «антипартийные элементы», «предатели» и «шпионы», «поддерживающие тайные связи с заграницей». Десять из девяноста семи членов ЦК скончались за время, прошедшее с августа 1966 года.

Пленум исключил Лю Шаоци «навсегда» из партии, подчеркнув, что «разоблачение» его «контрреволюционной физиономии» явилось «великой победой» идей Мао Цзэдуна, равно как и «Великой пролетарской культурной революции». Бывший глава государства был назван «затаившимся провокатором и штрейкбрехером, цепным псом империализма, современного ревизионизма и гоминьдановской реакции, совершившим массу тягчайших преступлений».

В то же время под давлением Мао пленум оставил членом партии «еще одно самое крупное лицо, находившееся у власти и шедшее по капиталистическому пути», Дэн Сяопина. «Вот тут все хотят исключить [его], но я несколько воздерживаюсь»¹⁴⁴, — сказал Мао Цзэдун, и этого оказалось достаточным, чтобы интерес «леваков» к Дэну упал.

Борьба с «умеренными», а после них и с хунвэйбинами фактически завершилась. В этих условиях Мао принял решение провести IX съезд партии. Он состоялся с 1 по 24 апреля 1969 года в Пекине. На нем присутствовали 1512 делегатов, представлявших почти 22 миллиона коммунистов. Главным итогом форума было единогласное принятие нового партийного устава, в котором вновь, как и в уставе, одобренном VII съездом, теоретической основой КПК объявлялись «идеи Мао Цзэдуна». Только теперь они были названы марксизмом-ленинизмом «такой эпохи, когда империализм идет к всеобщему краху, а социализм — к победе во всем мире»¹⁴⁵.

На съезде был коренным образом изменен персональный состав руководящих органов КПК. Новый Центральный комитет в количестве 170 членов и 109 кандидатов был по правилам того времени сформирован исходя из принципа сочетания «трех сторон»: Мао включил в него главных вождей «культурной революции», крупных командиров НОАК и наиболее преданных ему «революционных» партийных работников. Единственным заместителем Председателя был вновь избран Линь Бяо, и вся страна с новым энтузиазмом стала учиться у армии, тем более что именно войска НОАК в конечном счете навели порядок в стране.

На состоявшемся сразу после съезда 1-м пленуме вновь избранного ЦК в новый состав Политбюро впервые вошли властолюбивые жены Мао и Линь Бяо, Цзян Цин и Е Цюнь, а также шанхайские «герои» Чжан Чуньцяо и Яо Вэньюань. В Постоянный же комитет Политбюро, помимо Мао и Линя, были включены Чэнь Бода, Чжоу Эньлай и Кан Шэн.

Как съезд, так и пленум завершились бурными рукоплесканиями. Долго не утихали возгласы: «Да здравствует победа Великой пролетарской культурной революции!», «Да здравствует Коммунистическая партия Китая!», «Да здравствуют всепобеждающие идеи Мао Цзэдуна!», «Да здравствует Председатель Мао Цзэдун!».

Одной из важных тем, активно муссировавшихся на съезде и пленуме, была борьба с советским ревизионизмом. Вот что Мао сказал по этому поводу: «Сейчас советские ревизионисты нападают на нас. В различных радиопередачах ТАСС, материалах Ван Мина[147], многословных статьях „Коммуниста“ говорится о том, что мы теперь не пролетарская партия, [они] нас называют „мелкобуржуазной партией“. Говорится, что мы, проводя в жизнь централизацию, вернулись к периоду опорных баз, то есть движемся вспять. Что такое централизация? По их словам, это и есть военно-бюрократический режим… Я думаю, пусть говорят эти слова — как говорят, так и говорят. Но у них есть одна особенность: они не обзывают нас буржуазной партией, а называют „мелкобуржуазной партией“. Мы же говорим, что у них диктатура буржуазии, восстановлена диктатура буржуазии»¹⁴⁶.

Резко антисоветским был и отчетный доклад ЦК, с которым на съезде выступил Линь Бяо. Полемика, разгоревшаяся в начале 60-х, в 1969 году достигла своего апогея.

Накануне съезда, в марте, на дальневосточной границе между СССР и КНР произошли вооруженные столкновения. Советские и китайские пограничники вступили в бой за остров Даманский (Чжэньбао) на реке Уссури. С обеих сторон имелись убитые: 30 солдат и один офицер с советской стороны и 50 военнослужащих — с китайской. Более ста человек были ранены¹⁴⁷. Западный мир затрубил о «первой социалистической войне».

К тому времени наши отношения и без того были напряженными. После внезапного отзыва советских специалистов в 1960 году они неудержимо шли под откос. Советские и китайские представители на разных встречах то и дело обменивались едкими замечаниями в адрес друг друга. Споры шли как о характере современной эпохи, так и по вопросу о культе личности Сталина. Китайцы обвиняли вождей КПСС в «социал-демократизме», а советские коммунисты кричали об «ультралевизне» лидеров КПК. Шел обмен письмами.