Он расположился в одноэтажном довольно мрачном павильоне Уцзяньтин (Пятикомнатный павильон), в юго-восточном крыле паркового комплекса. Именно здесь он встретился с Чжан Сюэляном, которого сопровождал командующий 17-й полевой армией генерал Ян Хучэн, единомышленник Молодого маршала. Чжан Сюэлян настаивал на необходимости объединиться с коммунистами в борьбе против японцев. Чан возражал, доказывая, что именно уничтожение КПК является залогом успешного сопротивления внешней агрессии. Переговоры проходили трудно и вскоре зашли в тупик. Казалось, сама атмосфера неуютного павильона, обставленного спартанской мебелью, не способствовала их успеху.

9 декабря, в среду, ситуация вокруг переговоров обострилась. В ответ на выступление японского военного министра 8 декабря с новыми угрозами в адрес Китая более десяти тысяч студентов Сиани организовали демонстрацию. Она совпала с первой годовщиной общенационального антияпонского движения 9 декабря 1935 года. Студенты потребовали остановить гражданскую войну и объединить все силы против Японии. По дороге из Сиани в уездный городок Линьтун, расположенный неподалеку от резиденции Чан Кайши, их встретили полицейские, открывшие огонь. Двое студентов были ранены. По воле случая они оказались детьми одного из офицеров Северо-Восточной армии²²².

И тут Чжан Сюэлян не выдержал. Попытавшись оказать давление на Чан Кайши, он за два часа до полуночи, 11 декабря, отдал приказ высшим офицерам Северо-Восточной армии арестовать его. В 5 часов утра 12 декабря отряд из двухсот человек во главе с начальником личной охраны Чжан Сюэляна, двадцатишестилетним капитаном Сунь Минцзю, атаковал резиденцию Чан Кайши. Услышавший перестрелку Чан выскочил из окна своей спальни и скрылся в занесенных снегом окрестных холмах, в узкой расщелине. Нашли его только часа через два, босого, в наброшенном поверх ночной рубашки халате. Он сильно дрожал от холода и вначале не мог вымолвить ни слова: в спешке он забыл свою вставную челюсть. Капитан приветствовал Чан Кайши в соответствии с воинским уставом. Тогда Чан наконец с трудом вымолвил:

— Если вы мои друзья, застрелите меня и покончите со всем этим.

— Мы не будем стрелять, — ответил Сунь. — Мы только просим вас возглавить нашу страну в борьбе с Японией. Тогда мы будем первыми, кто зааплодирует нашему генералиссимусу.

(Чан Кайши являлся генералиссимусом вооруженных сил Китая с 1928 года.)

— Позовите сюда маршала Чжана, и я спущусь, — сказал Чан Кайши.

— Маршала Чжана здесь нет. Войска в городе восстали; мы пришли, чтобы защитить вас.

При этих словах генералиссимус, казалось, успокоился и попросил привести ему лошадь, чтобы он мог спуститься с холма.

— Здесь нет лошадей, — ответил Сунь, — но я спущу вас вниз на своей спине.

И он опустился перед Чан Кайши на колени. Немного помедлив, генералиссимус вскарабкался на широкую спину капитана. Вынеся генералиссимуса к машине, начальник охраны Чжан Сюэляна напоследок сказал ему:

— Что было, то было. Сейчас же нужна новая политика для Китая.

— Я уверен, — произнес Чан Кайши саркастически, — что у маршала Чжана есть отличная политика для Китая.

— Это время национального кризиса, — парировал Сунь. — Мы надеемся, что генералиссимус примет требования народа.

— Я всегда готов рассмотреть требования маршала Чжана, — произнес Чан Кайши.

— Единственная неотложная задача для Китая — это борьба с Японией. Это общее требование жителей Северо-Востока. Почему вы не боретесь с Японией, а вместе этого отдаете приказ сражаться с Красной армией?

— Я никогда не говорил, что не буду сражаться с Японией, — ответил Чан Кайши с негодованием.

— Но Северо-Восточная армия требует, чтобы вы стали сражаться с Японией как можно скорее, так как их дома захвачены врагом и весь Китай страдает от этой потери.

— Я вождь китайского народа! — закричал вдруг Чан Кайши. — Я представляю нацию. Я считаю свою политику правильной, а не ошибочной.

— Если вы представляете китайский народ, — сказал Сунь, — почему же вы не сопротивляетесь Японии? Это требование всей китайской нации. Как вы можете заявлять, что представляете народ, когда вы не выполняете его требования?

— Я революционер, — поставил точку в этом споре генералиссимус. — Я всегда готов пожертвовать собой. Я никогда не менял своих взглядов; и даже если вы будете держать меня под арестом, мой дух никогда ни перед кем не преклонится²²³.

Чан Кайши был доставлен в Сиань, где Чжан Сюэлян, извинившись за вынужденные неудобства, вновь потребовал от него прекратить войну с коммунистами и возглавить общенациональное сопротивление Японии. Между тем были арестованы гражданский губернатор провинции Шэньси Шао Лицзы, отдавший приказ о разгоне студенческой демонстрации 9 декабря, а также более десяти сопровождавших Чан Кайши лиц²²⁴.

Весть об аресте Чан Кайши достигла штаб-квартиры КПК в Баоани утром 12 декабря. Мао Цзэдун и другие руководители КПК пришли в неописуемый восторг. Секретарь Мао коммунист Е Цзылун вспоминает: «Ранним утром 12 декабря 1936 года меня разбудил дежурный радист. Он сказал, что Чжан Сюэлян с Ян Хучэном прислали радиограмму Мао Цзэдуну из Сиани; она помечена грифом „сверхсрочная“. Радиограмма была небольшая, написанная полупростонародным языком. Я мало что понял, но запомнил два иероглифа: „бин“ [«солдат»] и „цзянь“ [«увещевать»]. Я немедленно передал радиограмму Мао Цзэдуну, который еще не ложился отдыхать. Прочитав ее, [он] радостно сказал:

— Вот оно что! Иди спать! Завтра будут хорошие новости!»²²⁵

Два иероглифа означали не что иное, как решение Чжан Сюэляна применить силу для «увещевания» Чан Кайши. Об этом Молодой маршал и сообщил Мао Цзэдуну. По словам Е Цзылуна, когда он проснулся, весь город уже находился в крайнем возбуждении. Необычайным оживлением, охватившим Баоань, был поражен и живший по соседству с ЦК КПК Отто Браун. Он заметил, что сам Мао поднялся спозаранку, что было весьма необычно: тот, как правило, работал по ночам, а потому вставал поздно. В пещере Мао Цзэдуна беспрерывно звонил полевой телефон, соединявший Мао с другими руководителями партии и правительства и командирами армии. О происшедшем в Хуацинчи Отто Брауну сообщил его телохранитель, а затем Бо Гу подтвердил сенсационную новость.

На состоявшемся митинге была принята резолюция, требовавшая народного суда над Чан Кайши как над предателем. Утром 13 декабря на заседании Политбюро ЦК КПК Мао, очень возбужденный, оценил арест Чан Кайши как революционное, антияпонское, прогрессивное событие²²⁶. «Мы были обрадованы этой неожиданной телеграммой, — вспоминает участник заседания Чжан Готао. — Некоторые из нас говорили: „Это как раз то, чего заслуживает Чан Кайши!“ Другие: „Браво, Чжан Сюэлян!“… Мао Цзэдун… хохотал, как безумный»²²⁷. Политбюро почти единодушно постановило: Чан Кайши надо судить и приговорить к смертной казни. После этого Мао лично сообщил в Коминтерн о происшедшем.

Весть о событиях в Сиани, достигшая Москвы в тот же день, 13 декабря, поразила руководителей Коминтерна не меньше, чем лидеров КПК. Димитров был на седьмом небе. «Оптимистичная, благоприятная оценка Чжан Сюэляна. Советскому Союзу надо относиться сдержанно и умело реагировать на антисоветскую кампанию в связи с событиями в Сиани», — записал он в своем дневнике²²⁸. На следующий же день он созвал совещание, чтобы обсудить китайские дела с самыми доверенными лицами. И только после этого связался со Сталиным.

То, что он услышал, поразило его. Хозяин, как обычно, был лаконичен:

— Посоветуйте им [китайским коммунистам] занять самостоятельную позицию [то есть независимую от Чжан Сюэляна], выступить против внутренней] междоусобицы, настоять на мирном разрешении конфликта, на соглашении и совместных действиях, на демократической] платформе всех партий и группировок, выступающих за целостность и независимость Китая, на основе позиции, изложенной партией в письме Гоминьдану и в интервью Мао Цзэдуна²²⁹.