Но ответ из центра был обескураживающим. В вопрос о Мао вмешались люди гораздо сильнее Мифа. По каким причинам они сделали это, остается только догадываться. 15 мая 1932 года конфликт в Жуйцзине рассмотрели ближайшие к Сталину вожди Коминтерна — Куусинен, Мануильский, Пятницкий и Пик. Все они входили в состав высшего органа ИККИ — Политкомиссии Политсекретариата. И Мао был взят Москвой под защиту⁸⁰.

Признавать поражение не хотелось, но Временному политбюро, а с ним и Бюро ЦК пришлось отступить. «Все вопросы разрешены правильно, — написал Чжоу Эньлай в ЦК КПК после получения телеграммы Политкомиссии, 9 июня 1932 года. — …Наша дискуссия проходила в товарищеской обстановке и ограничивалась составом Бюро. Это не мешало руководящей работе Мао Цзэдуна»⁸¹. (Вот тебе на! А как же желание раскритиковать оппонента в партийном органе?)

Единственное, что могло как-то обрадовать Бо Гу и его единомышленников в Цзянси, было то, что Москва защитила Мао лишь от публичной критики. С его же партизанской тактикой она тоже по-прежнему была не согласна. Именно поэтому Чжоу вслед за телеграммой по поводу «товарищеской обстановки» направил в ЦК еще одну, стремясь добиться согласия начальства на фактическое устранение председателя ЦИК и Совнаркома из Жуйцзиня. Вот что он написал 10 июня: «Мао Цзэдун очень слаб физически, он остается на работе в высокогорье, у него бессонница и плохой аппетит. Однако, действуя с армией, он полон энергии и талантлив в ведении боевых действий. Бюро [ЦК КПК советских районов] решило направить его на фронт для планирования военных операций. Он также хочет отправиться на фронт»⁸².

Странная телеграмма: Мао еще не успел доехать до «высокогорья» Жуйцзиня из южной Фуцзяни, а, по словам Чжоу, уже почувствовал недомогание и перестал есть и спать. Похоже, возвращению председателя ЦИК и Совнаркома члены Бюро не очень-то были рады. Да Мао и сам не хотел возвращаться в Жуйцзинь. В середине июня вместе с войсками он был уже в южной Цзянси. Там он встретил известие о воссоздании по приказу Временного политбюро армии 1-го фронта — на этот раз в составе трех армейских групп (1, 3 и 5-й) и нескольких отдельных воинских частей. Командующим армией был вновь утвержден Чжу Дэ, начальником Главного политуправления — Ван Цзясян. Вместе с ними Мао возглавил борьбу армии 1-го фронта против гуандунских милитаристов, напавших тогда на советский район⁸³.

И здесь ему пришлось проявить не только военный талант, но и незаурядные дипломатические способности. Оказавшись в одной «команде» с Ван Цзясяном, одним из своих главных противников, Мао искусно прибег к излюбленной тактике всех политиканов: «разделяй и властвуй». На Вана, этого сутулого молодого человека в круглых очках, на тринадцать лет младше его, Мао обратил пристальное внимание еще тогда, когда вместе с Жэнь Биши тот появился в его доме в деревне Цинтан в начале апреля 1931 года. Как и все ребята из команды Чэнь Шаоюя, Ван хорошо говорил по-русски, но, в отличие от Чэня, Бо Гу или Ло Фу, был лишен излишней амбициозности. Конечно, он был догматиком, свято верившим в русский опыт, но где-то в глубине души оставался обычным китайским крестьянином. (Ван родился в деревне на юге провинции Аньхой.) С ним можно было найти общий язык. Хотя порой он и бывал груб и несносен.

Мао начал «обхаживать» его еще в конце апреля, но каких-либо существенных результатов не достиг⁸⁴. Теперь же возобновил свои пассы. Помощь ему здесь оказал и Чжу Дэ. Вдвоем им в конце концов удалось «завоевать» «упрямого юношу». Но тут, во второй половине июля, к ним в штаб-квартиру приехал Чжоу Эньлай. Обострение военной обстановки потребовало и его присутствия на фронте. И тогда Мао пошел ва-банк: он использовал все возможности для того, чтобы вдали от Жуйцзиня «обработать» самого Чжоу. На этот раз он мог опираться и на Чжу Дэ, и на Ван Цзясяна. И результат не замедлил сказаться. Привыкший ко вторым ролям Чжоу Эньлай, оказавшись под ежечасным давлением со стороны маоцзэдуновского триумвирата, не выдержал. Мао, как более сильная личность, на какое-то время буквально подавил его. Через четыре дня Чжоу уже подписал (вместе с ним, Чжу и Ваном) телеграмму в Бюро ЦК, требуя отменить разработанный этим органом план нового штурма Ганьчжоу. В тот же день все четверо обратились в Бюро, исполняющим обязанности секретаря которого в Жуйцзине оставался тогда Жэнь Биши⁸⁵, с предложением восстановить в войсках 1-го фронта пост генерального политкомиссара — специально для Мао Цзэдуна. При этом они даже сочли возможным потребовать ликвидацию поста председателя правительства (совмещать обе должности Мао не мог)⁸⁶.

Казалось, Мао забыл все обиды. Но «обработка» Вана и Чжоу была лишь шагом на пути к завоеванию власти. Цель оправдывала средства, и, пока эти два бывших врага были ему нужны, Мао старался вовсю. С их помощью он надеялся прорвать кольцо отчуждения, замкнутое вокруг него новыми вождями партии.

Но остававшиеся в Жуйцзине члены Бюро, и прежде всего Жэнь Биши, под давлением со стороны Бо Гу и Ло Фу, не желали смягчать отношения. Приняв де-факто назначение Мао политкомиссаром, они в то же время продолжали осуждать его партизанскую тактику, настаивая на захвате крупных городских центров.

Конфликт все более разгорался: слишком разными были военные взгляды Жэня, слепо выполнявшего указания Временного политбюро, и Мао. И тогда Бюро ЦК вновь подняло вопрос об «оппортунизме» председателя ЦИК и Совнаркома. Критика в его адрес достигла апогея. Против Мао Цзэдуна выступили тогда все остававшиеся в Жуйцзине члены Бюро (их, кроме Жэнь Биши, было еще трое — Сян Ин, Дэн Фа, возглавлявший секретные службы Центрального советского района, и секретарь комсомольского Бюро Гу Цзолинь), резко осудившие его за то, что он по-прежнему предлагал избегать больших сражений, уходить в горы и децентрализовать армию. Иными словами, настойчиво высказывался «за оборонительную тактику, против любого наступления в настоящий момент»⁸⁷. Возмущенные его поведением, Жэнь Биши и другие в сентябре 1932 года пришли к выводу, что «Мао Цзэдун не понимает марксизма»⁸⁸. Они приняли решение о его смещении и публичной критике. И незамедлительно сообщили об этом в ЦК⁸⁹. Вот так! Нигде, похоже, Мао их не устраивал: ни в тылу, ни на фронте.

Не дожидаясь санкции ЦК и представителя ИККИ, в самом конце сентября Жэнь, Сян, Дэн и Гу выехали на фронт (в уезд Нинду) «для созыва пленума Бюро». Добравшись туда, они в начале октября провели в небольшой деревеньке Сяоюань свое выездное заседание, на котором подвергли Мао уничтожающей критике — за «партизанщину» и «правый оппортунизм». Заодно досталось и «соглашателям» — Чжоу Эньлаю, Чжу Дэ и Ван Цзясяну: за то, что «недостаточно глубоко верили в победу революции и недооценивали мощь Красной армии». В результате Мао пришлось покинуть линию фронта — как всегда, «по болезни». Жэнь Биши и его сторонники с радостью отпустили его «полечиться». На этот раз — в госпиталь, расположенный высоко в горах, за более чем триста ли к югу от Нинду.

А в это время в Шанхае вожди Временного политбюро тоже собрались на заседание. Получив телеграмму из Жуйцзиня, они «потирали руки». Им очень хотелось «свалить» Мао. И ниндуское совещание, казалось, давало им эти шансы. «Надо повести активную борьбу в партии с его [Мао Цзэдуна] взглядами», — кипятился Бо Гу. «Цзэдуна хорошо было бы отправить в тыл, чтобы он занимался там советской работой», — вторил ему Ло Фу⁹⁰. С этим были согласны и остальные вожди, но всех тревожило, что скажут на это Сталин и ИККИ. Уж очень им не хотелось вновь «нарваться» на грозный окрик Москвы. Выход был найден простой. Обсудив ситуацию, вожди подготовили два варианта ответа. Один, на китайском языке, был послан в Бюро ЦК. (Он был получен в Нинду уже после того, как Мао оттуда уехал.) Другой, на английском, — отправлен в ИККИ вместе с переводом соответствующей телеграммы Бюро ЦК. (Оба последних документа пришли в Москву 16 октября.) И если в коминтерновском варианте подчеркивалось: нельзя допускать «открытой дискуссии» против Мао, то в тексте, направленном в Цзянси, указывалось прямо обратное: «Откройте дискуссию о взглядах Цзэдуна»⁹¹.