Изменить стиль страницы

– Ну, этого-то добра всегда довольно, было бы золото, – возразил старожил.

– Вот капитан Райт у нас самый богатый, за деньгами бы он не постоял! – кричал прапорщик.

Я вынул полный кошелек золота и, помахивая им, смеясь, проговорил:

– За пару баядерок: кто больше! Вид золота напомнил о картах. Живо составились партии, и игра началась.

Мы с Джемсом отказались и вышли под колоннаду храма в сад. Бронзовый слуга-индус принес нам сигары. Курим.

– Знаете, Райт, в этих сигарах что-то примешано, – говорит Джемс.

Я и сам чувствую какой-то особенно приятный вкус. А главное, после каждой затяжки в голове шумит и куда-то тянет; хочется, а чего – и сам не знаешь.

Любви, страсти, приключений. Кровь толчками приливает к сердцу.

Мы сидим в глубоких креслах. В двух шагах от нас начинается напролазная стена деревьев. В темноте блестят два глаза… Они смотрят на меня… Не тигр ли? – проносится в мыслях.

Нет. Это человек. Вернее скелет, обтянутый темно-бронзовой кожей, вся одежда которого состоит из лоскута бумажной материи вокруг бедра. Лицо окаменелое, только глаза блестят и живут.

– Кошелек баядерки, тайна, – шепчет он, наклоняясь близко ко мне. Тем не менее Джемс слышит, соскакивает, хватает меня за руку и говорит:

– Идем, идем!…

* * *

Кошелек в ту же минуту в руках соблазнителя. Он прикладывает палец к губам и делает знак следовать за ним.

Мы ныряем в узкий проход между стеною храма и кустарником. Затем входим в храм по боковому входу. Отсюда нам слышны голоса наших друзей и при плохом освещении можно разобрать, что мы позади внутренней колоннады.

Таинственный спутник нажимает невидимую пружину, и большой хобот слона тихо-тихо поднимается, а под ним узкая дверь и крутая лестница вниз.

Лестница вьется все ниже и ниже… Мы в темном коридоре. Где-то вдали мерцает светлая точка.

– Тише, – шепчет проводник, и мы скользим как привидения.

– Ждите, – вновь шепчет он, и мы остаемся одни. Воздух подземелья, пропитанный запахом пряностей, еще больше кружит нам головы.

Время идет, мы теряем терпение.

А свет впереди так заманчиво мерцает.

– Вперед, вперед, – коридор тянется бесконечно, но вот и зал. Огромное, темное, сколько ни всматриваешься направо и налево – видишь только лес колонн, строенных из черного гранита, украшенных золотым рисунком.

Проходим.

Перед нами занавес, тяжелая золотая парча стоит как стена. Наверху круглое отверстие, из которого и идет свет, видимый из коридора, и который чуть-чуть освещает зал.

– Вперед! – Мы за занавесом и стоим ослепленные. Стены из розового, прозрачного сердолика, из них, или через них, льются волны розовато-желтого света; с потолка идут голубые волны эфира и, смешиваясь с розовыми, дают небывалый эффект.

Что-то волшебное. На полу пушистый шелковый ковер, усыпанный белыми свежими цветами лотоса.

Перед нами небольшое возвышение, пьедестал и на нем стоит женщина неземной красоты. Она совершенно голая. Черные густые волосы подобраны сначала кверху, а потом заплетены в четыре толстые косы. На голове корона в виде сияния из самоцветных камней. Две косы висят по обе стороны лица, как рама, и спускаются на пышную грудь; две другие косы висят вдоль спины.

Ожерелье и пояс на бедрах также из самоцветных камней. Лодыжки ног обвивают изумрудно-сапфировые змейки, положив головы на ступни.

В руке у нее бесцветный голубой лотос.

Драгоценные камни ее наряда блестят и переливают, но лучше их блестят черные большие глаза. Это чудные, огромные звезды! Коралловые губки плотно сжаты. Линии лица и тела так чисты, так безукоризненны, так прекрасны!

– Кто ты, прекрасная из прекрасных! Будь ты не-божительница или исчадие ада – мы твои верные рабы. – И под влиянием опьянения становимся на колени.

Чудное видение улыбнулось и, тихо скользя, приблизилось к нам. Белая ручка поднялась, и голубой лотос прикоснулся к левому плечу каждого из нас. В ту же минуту мы потеряли сознание.

Нас привел в себя адский шум, визг, стоны, завывания. Мы лежим связанными посреди зала с черными колоннами, и кругом нас беснуются желтые дьяволы. В них мы без труда узнали индийских фанатиков, факиров: нечесаные, всклокоченные волосы, испитые лица, тела факиров в клубах черного дыма, они были истинными представителями ада.

– Богиня оскорблена! Жертву, жертву, да льется кровь нечестивцев! – можно было разобрать среди визга и стона.

Нас повлекли куда-то. Наступила полная тьма.

Опять замелькали факелы, и скоро свет их позволил разглядеть другую картину.

Ужас сковал нас! Перед нами страшная богиня Бовами… Сомневаться мы не могли.

Грубо высеченный из темного мрамора истукан-женщина. На черной шее у ней ожерелье из белых человеческих черепов; пояс состоит из бахромы ног и рук – тут есть черные, желтые и белые, большие и маленькие, видимо, руки детей и женщин. И все это свежие, не успевшие еще разложиться!

Огромная ступня богини попирает человеческую голову, и в этой голове мы узнаем голову нашего солдатика, якобы унесенного тигром, из израненного тела бегут струйки крови, омывая подножие кровожадного идола. Тело еще содрогается последними судорогами.

– Жертву, жертву, – кричат кругом, и через мгновение мы совершенно обнажены. Смерть неизбежна.

* * *

Но какая смерть! Бесславная, постыдная, у ног омерзительного истукана, от ножа фанатика!

Судьба.

Мы лежим рядом: я грызу потухшую сигару. Джем-ми молчит.

К нам подходит высокий худой брамин. На голове золотой обруч, белая одежда в виде хитона подпоясана шнурком, в руках широкий жертвенный нож.

Закрываю глаза.

Вдруг наступает мертвая тишина. Жрец, с высоко поднятой рукой, где зажат страшный нож, откинулся назад, на лице изумление и страх. Еще минуту, и нож со звоном катится на полу.

Жрец, а за ним и все остальные падают на колена с криком: «Избранники, избранники!»

Нас осторожно поднимают, развязывают, завертывают в мягкие шелковые одежды и несут прочь.

Вот мы на ложе из душистых лепестков роз, вокруг носятся волны курений.

Музыка сладостно звучит.

Перед нами прежняя красавица, но при блеске огней это не живая женщина, а статуя.

Кругом нее целый хоровод прекрасных молодых женщин: это баядерки храма. Ноги и руки украшены браслетами, звон которых мелодично звучит в ушах. Одежда их только из одних тонких цветных покрывал еще больше усиливает впечатление наготы.

Они пляшут, они подходят к нам и подают янтарные кубки с питьем. Как вкусно, как освежительно оно! Это напиток богов.

Нас окружают, ласкают, увлекают в танцы. Нам вновь подают вино, дарят поцелуями…

– Господин капитан, господин капитан! Открываю глаза. Передо мной вестовой.

– Господин капитан, приказ от командира, – и он подает мне пакет.

Не могу опомниться, сажусь.

День. Моя спальня. Вот и гамак Джемса: он спит спокойно. Открываю пакет: приказ о выступлении через несколько часов.

Наконец соображаю. Сон.

– Джемс, Джемс, выступление, вставайте, пора, бужу я товарища.

Джемс вскакивает и изумленно смотрит на меня.

* * *

– Фу, ты, черт, ведь это сон! – наконец произносит он. – Наверное, сигары вчера были с опиумом, ну и сыграли они со мной шутку!

Я начинаю расспрашивать.

Джемс рассказывает «мой» сон.

И когда в середине я его перебиваю и продолжаю рассказ, он стоит с открытым ртом от удивления и спрашивает, откуда я знаю «его» сон. Дело мало-помалу выясняется; мы видели один и тот же сон до мельчайших подробностей.

Вопрос: возможно ли это?

Наскоро отдав приказание готовиться к походу, мы бросились осматривать стену храма, ища боковой ход. Но стена была совершенно гладкая, не только хода, даже трещины не было.

Осмотрели храм изнутри за колоннами.

– Ну, а ваш кошелек? – вспомнил Джемс.

Ищу в карманах, на столе, всюду: нет. Спросили денщика, и он подал пустой кошелек, поднятый в зале пиршества одним из слуг.