Пожалуй, в ее положении цинизм — вещь полезная. Помогает держаться. И он и впрямь помог ей. Помог выйти из кабинки. Помог устоять, когда она неожиданно увидела Кэтлин — девушка сушила руки под струей горячего воздуха.

Подойдя к раковине, Лив самым светским тоном поинтересовалась:

— Простите, а мы не знакомы? Кэтлин Дезерт, верно?

У Кэтлин оказалась прелестная улыбка. Девушка повернулась к зеркалу, поднесла руку к густым кудрям. На безымянном пальце блеснуло широкое золотое кольцо.

Она замужем! Лив с трудом подавила удивленный возглас. Неужели Грегори завел роман с чужой женой? Когда он с таким пылом рассказывал о сестре своего богатенького приятеля, то и словом не обмолвился, что та замужем. Или все-таки сцена в ресторане, которую она только что наблюдала, имеет какое-то вполне невинное объяснение? Возможно, она зря навоображала себе невесть чего? Голова у Лив пошла кругом.

— Кажется, нет. Я бы вас запомнила, если бы мы встречались, — ответила Кэтлин, снова очаровательно улыбнувшись. — И я Кэтлин Стоун, а не Дезерт. Не очень-то звучное имя, но я к нему привыкла.

Лив сама не помнила, как ей удалось выбраться из дамской комнаты. В довершение всех ужасов она еще и вышла замуж за двоеженца! Иных объяснений быть не могло.

Недоуменно нахмурившись, Кэтлин поглядела вслед красивой незнакомке. Потом пожала плечами и поправила кольцо, которое подарил ей жених в честь помолвки. Оно оказалось великовато, бриллиант все время переворачивался и пребольно врезался в ладонь. Придется отдать ювелиру — пусть уменьшит.

Вернувшись за столик, Лив встретила обрушившийся на нее шквал вопросов Вэл легким движением бровей.

— Дорогая, что с тобой? Какого черта ты там так задержалась?

— Не задавай бестактных вопросов, — хладнокровно парировала Лив, подцепляя ломтик лосося. — Так что ты там говорила насчет вечера? Где? И во сколько?

На душе у нее воцарилось ледяное спокойствие. Силы вернулись к ней. Ни один мужчина не разобьет ее сердце, не разрушит ее жизнь. У нее есть работа, есть будущее. Она может сама себя обеспечить. Чего же еще желать?

Бет была права: ни одному мужчине доверять нельзя. Любой рано или поздно предаст тебя.

14

Вечернее шоу прошло без сучка без задоринки. Впрочем, любое мероприятие, организованное бесподобным Эриком Бьюзи, всегда шло «на ура».

За кулисами царил обычный хаос. Кто-то успел переругаться, кто-то грозил уходом, кто-то отказывался выйти на сцену, если ему немедленно не заменят гримера. Но публика всего этого не знала и знать не могла. Гости наслаждались едой и вином за расставленными вдоль стен зала столиками, а в центре разыгрывалось целое представление — смесь гала-концерта и показа мод.

— Ну вот и все.

Помощница костюмера расстегнула последнюю из дюжины обтянутых шелком пуговок на спине платья. Лив переступила через ворох опавших складок, радуясь, что наконец освободилась из этого роскошного подвенечного наряда.

Какая жестокая ирония судьбы! Знать, что тебя обманывают, а самой величаво вышагивать в волнах серебристо-белого шелка под невероятно романтическую, сладостно-щемящую душу музыку! На глазах Лив выступили слезы. В броне ледяного самообладания, которой она надежно окружила израненное сердце, была пробита первая брешь. В голову невольно лезли мысли о Грегори, о том, что все могло бы сложиться иначе.

Ничего, привыкай! — велела себе Лив, не обращая внимания на трескучую болтовню за спиной. Десяток манекенщиц одевались и прихорашивались перед зеркалами, обменивались последними сплетнями.

Предполагалось, что все участники показа присоединятся к гостям на званом обеде. Потом, когда с едой будет покончено, начнутся танцы. Ведь сливки общества заплатили огромные деньги за билеты не только ради того, чтобы повидать звезд, но и пообщаться с ними.

Кажется, я действительно становлюсь циничной, хмуро отметила Лив. Ну и пусть! Кто скажет, что у нее нет причин для цинизма?

Когда гримерная наконец опустела, она достала из сумки то самое темно-синее платье на бретельках, которым собиралась поразить Грегори. Теперь казалось — это было сто лет назад. Отражение ослепительной красавицы в облегающем, струящемся шелке не доставило ей никакой радости. Что толку, когда сердце разбито?

Но Лив все же собиралась выйти к гостям, улыбаться, танцевать. Это ведь ее долг. А Грегори она оставила записку у телефона: «Вечером я занята, не жди». И никаких тебе «прости, пожалуйста» или «мне очень жаль». Не жди — и все!

Ничего, что домой она вернется поздно. Сейчас ей как раз и нужна отсрочка перед последним объяснением, чтобы набраться сил и провести его с холодным достоинством. Нельзя раскисать у него на глазах. Нельзя, чтобы он видел, как больно ее ранило предательство. Грегори растоптал все — ее любовь, ее доверие. Так пусть хоть гордость ее не пострадает.

Лив снова бросила взгляд в зеркало. Да, платье хорошо, а вот она сама… Никакая косметика не могла скрыть мертвенной бледности щек, затравленного выражения глаз, казавшихся невероятно большими на осунувшемся лице.

Внезапно она поняла, что не выйдет к гостям. Сил нет… Как будто в ней что-то непоправимо надломилось, умерло. Но и переодеваться заново тоже не хотелось. Лив перекинула через плечо ремешок сумочки и устало побрела к выходу через фойе.

Что толку оттягивать неотвратимое? Несколько часов ничего не изменят. Легче не станет. Швейцар у двери кликнул такси, и Лив назвала домашний адрес. Однако на полпути, средь шумных вечерних улиц Лондона, вдруг остановила шофера:

— Я передумала. Остановите здесь. Я выйду.

— Вы уверены? — На лице пожилого мужчины читалось участие, быть может оттого, что руки пассажирки тряслись, пока она отсчитывала деньги.

Лив молча кивнула. Горло перехватила судорога от душевной муки. Отворачиваясь, она еще успела заметить, как пожал плечами таксист, выражая покорность судьбе.

Ею снова овладело смятение. Хотелось плакать. Как в таком состоянии она сможет поглядеть Грегори в глаза и сказать, что все знает, что сама видела обручальное кольцо на пальце той, что прежде звалась Кэтлин Дезерт, а теперь стала Кэтлин Стоун?

Надо найти в себе силы, а где их взять? Весь день Лив пребывала в уверенности, что чего-чего, а сил ей хватит, что она сумеет сохранить спокойствие даже в самый тяжкий момент. Но этот разнесчастный подвенечный наряд все испортил. Именно он стал последней каплей.

Глаза заволокло слезами. Окружающий мир сделался размытым и мутным. Воды Темзы казались темными и маслянистыми, в них дробились и расплывались отражения вечерних огней.

Ах, если бы только разлюбить Грегори, изгнать из сердца это бессмысленное чувство. Почему, почему она не может перестать страдать? Он ведь того не стоит. Не стоит, чтобы по нему так убивались.

Разумом Лив отлично понимала это, но вот сердце упрямо не хотело верить в предательство.

Ветер с реки холодил пылающее лицо Лив. Внезапно за спиной у нее раздался звук быстрых шагов… и через миг крепкие, сильные руки обхватили ее, развернули, сжали в объятиях.

Грегори! Колени у нее подогнулись. Презирая саму себя, Лив упала на грудь мужа. Да что это с ней? Как может она так цепляться за него теперь, когда знает о его жестоком поступке? Он ведь расчетливо сыграл на ее чувствах, заставил полюбить себя, а сам все время любил другую.

Ладони ее скользнули по широким плечам Грегори. Даже на ощупь чувствовалось, из какого дорогого материала сшит пиджак. Не веря себе, Лив отшатнулась и убедилась, что Грегори снова переоделся. Теперь на нем был шикарный белый смокинг и черный галстук-бабочка.

Охваченная новым приступом возмущения, Лив попыталась вырваться — но напрасно. Сильные руки не отпускали, держали крепко. Тогда она попыталась отвернуться, спрятать глаза, но Грегори заставил ее глядеть вверх, на него. В сумерках лицо его напоминало лицо пирата — такое же сумрачное, бесстрастное, темное. Однако, увидев на бледных щеках Лив дорожки от слез, он мигом утратил невозмутимость и тихонько чертыхнулся.