Пусть говорит, что хочет. Он и его сынок наверняка вдоволь посмеялись над ее глупостью и доверчивостью. Что ж, не надо лишать людей их маленьких развлечений.

– Может быть, ты, наконец, согласишься выслушать меня? – Говард был мрачнее тучи.

Да-да, что-то подобное она и ожидала услышать. Выставит ее виноватой во всем, потешет свое самолюбие!

– О, если я должна это сделать… Но надеюсь, ты понимаешь, как тяжело мне верить твоим словам. Практически невозможно, Говард.

– Что ж, звучит достаточно честно. – Голос ее собеседника несколько смягчился. Наверное, он был озадачен такой реакцией на свою просьбу. – Просто дай мне все объяснить, ладно? Не убегай. Не проси Дороти говорить, что тебя здесь нет. Выслушай меня.

Филиппа вздернула подбородок.

– Моя сестра сделала только то, что я ее попросила!

Говард скрестил руки на груди.

– Я это понял.

– Неужели? – Филиппа заставила себя взглянуть собеседнику в глаза и не задрожать при этом. – Ты должен признать, что тоже частенько говорил то, чего нет.

– Филиппа! – Он с мольбой посмотрел на нее. – Я понимаю, что ты потрясена происшедшим, но, прошу, не уверяй, что все то, что было между нами, ничего для тебя не значит! Это же не так. И я никогда не обсуждал с моим сыном наши с тобой отношения, клянусь!

– Нет? – В голосе молодой женщины прорезались горькие нотки. – Значит, ты их со своей матерью обсуждал, и она сказала Альфреду о том, как сильно ты меня жалеешь. Видимо, так. Но учти: я не нуждаюсь в твоей жалости!

Говард с тяжелым вздохом опустился на табурет, стоящий рядом с кухонным столом. Разговор обещал быть долгим и трудным.

– Если я скажу, что никогда не говорил о тебе и с матерью, ты мне поверишь? Все, что она сообщила Алфреду, было ее собственными домыслами. Это она так считает, не я. Понимаешь?

– Да-да, конечно. – Голос Филиппы был холоднее льда.

– Это правда. Ради Бога, ты должна мне верить! Я пришел сюда не для того, чтобы ты снова отдалилась от меня! Да, то, что произошло, – неприятная, несчастливая случайность, но не более того. Я же не знал, что Алфред собирается вернуться!

– О, в это я легко верю. Вряд ли ты хотел, чтобы сын застал тебя в такой… компрометирующей ситуации.

– Она вовсе не была компрометирующей, – зло бросил Говард. – Не для меня, по крайней мере. – Он помолчал несколько секунд, затем продолжил: – Я уже говорил тебе, что тем вечером беседовал с сыном по телефону. Он был тогда в Нью-Йорке, понимаешь? Естественно, я предположил, что он вряд ли прилетит той же ночью. Это немного далеко, знаешь ли. Вот только Алфред рассудил иначе: понадеялся, что если явится ко мне сам, то сможет повлиять на уже принятое решение.

– Какое решение? – недоуменно спросила Филиппа, не особенно надеясь на правдивый ответ.

– О, он хотел денег. Все очень просто: денег, и побольше!

– Хочешь сказать, что твой сын летел черт-те откуда ночью только для того, чтобы сказать тебе это? – Молодая женщина усмехнулась. – Ну, хорошо, допустим, я тебе поверю.

– Видишь ли, проблемы Алфреда не имеют к тебе никакого отношения, – нервно произнес Говард, глядя куда-то сквозь собеседницу, порядком раздраженную его сбивчивыми оправданиями.

– О, спасибо, что напомнил! Конечно, как я могла забыть о своем ничтожестве… Вся твоя семья не имеет ко мне никакого отношения! Как и ты сам!

– Я не это имел в виду!

– Можешь не оправдываться. Я прекрасно все поняла, не маленькая. Так вот, настоятельно тебя прошу, решай проблемы твоего сына сам. Без моей помощи, понимаешь? Я не хочу знать, как так получилось, что твой сын прилетел из Нью-Йорка – если он там действительно был – и застал нас вдвоем в постели. Возможно, ты просто не позаботился о том, чтобы этого не произошло. Возможно, это что-то вроде соревнования между отцом и сыном. И отец набрал больше очков. Вот только я не желаю в этой игре участвовать!

– Все твои предположения не имеют ничего общего с истиной! – рявкнул Говард, окончательно выйдя из себя. – Ну, хорошо, я скажу тебе, зачем Алфред прилетел ко мне!

Филиппа демонстративно зажала уши руками.

– Не желаю ничего знать!

– Нет, ты все-таки выслушаешь меня! – Говард шагнул к ней и, схватив сильными пальцами за запястья, попытался развести ее руки в стороны. – Ты выслушаешь меня добровольно или я заставлю тебя это сделать!

– Пусти!

– Не сейчас.

– Сюда скоро придут!

– Ничего, пусть тоже послушают. Давно всем пора понять, что ты не единственная жертва сложившейся ситуации!

Филиппа отчаянно пыталась вырваться.

– Ты не жертва!

– Неужели?

– Нет! Знаешь, кто ты? Ты не лучше, чем Джонатан Сидней!

Это был нечестный ход. Как только фраза была сказана, Филиппа сразу же пожалела о ней. Но слово, как известно, не воробей…

Несмотря на все дурные качества характера, этот мужчина отнюдь не походил на Джонатана Сиднея. И если между ними сейчас исчезнут даже остатки доверия, то в этом будет и ее вина.

Говард бессильно опустил руки, и они, словно неживые, повисли вдоль тела. Медленно он отстранился.

– Наверное, ты права. Мои проблемы действительно не имеют к тебе никакого отношения. Я зря тратил время, надеясь, что ты попытаешься понять меня. А на самом деле тебя заботит только то, что подумает о тебе Алфред.

– Неправда! Мне плевать на твоего сына и на то, что он думает!

– Беда в том, что и на меня тебе тоже плевать, – печально заметил Говард, подходя к двери и поворачивая ручку. – Прощай, Филиппа. И поцелуй от меня Ребекку.

Прошло еще две недели. Молодая женщина плохо помнила, что произошло за это время. Она жила как во сне. В дурном сне. Механически обслуживала посетителей, готовила еду, размещала вновь прибывших по комнатам…

Дороти понимала, что с сестрой творится неладное, пыталась поддержать ее как могла. Если бы не это, все могло бы быть гораздо хуже.

Филиппа постоянно вспоминала, какую глупость совершила, заведя роман с Алфредом. Ведь первое, что он сделал, – потребовал, чтобы Ребекку отдали в интернат. Он заявил, что будет встречаться с Филиппой только на таких условиях. Ему нужна была красивая свободная женщина, не обремененная ребенком. Как хорошо, что она нашла в себе силы разорвать отношения! И тут же попала в следующую ловушку, еще более хитрую. Что за невезение! Дни тянулись, беспросветные, безрадостные, пустые.

В конце второй недели все-таки произошло нечто, позволившее Филиппе выплыть из того моря тоски и безысходности, в которое она постепенно погружалась, не имея сил сопротивляться судьбе.

Ей позвонили из школы, где училась Ребекка. Учительница, Сара Милтон, попросила Филиппу приехать, но не стала уточнять зачем, сказала только, что с девочкой все в порядке. Несмотря на это, мать разнервничалась.

– Зачем я им понадобилась? – размышляла она вслух. – Может быть, все-таки что-то случилось?

– Ты всегда предполагаешь худшее, – прокомментировала Дороти.

– Нет. Ничего подобного!

– Да. После всего, что произошло между тобой и Говардом… Не могу сказать, что это были лучшие две недели в твоей жизни. Ты всегда все усложняешь!

– Ничего, я выживу, – криво усмехнулась Филиппа.

– И это все, что ты можешь сказать? А надо ли выживать? Может быть, лучше просто жить? И я уверена, что с Бекки все в порядке. Ну, может, упала или порезалась. Всякое бывает.

Нельзя сказать, чтобы слова сестры сильно успокоили Филиппу. Они не выходили у нее из головы, пока она вела машину, вписываясь в крутые повороты узеньких переулков недалеко от школы святой Терезы. Но Ребекке и раньше случалось упасть или порезаться, однако из-за этого не вызывают в школу родителей.

Терпеливо ожидая в учительской окончания уроков, Филиппа продолжала терзаться самыми ужасными догадками. Наконец учебное время закончилось, и в дверях появилась невысокая хрупкая женщина, учительница Ребекки.

– Добрый день, – приветствовала она гостью. – Выпьете со мной чашечку чаю?