Серёга и все остальные ребята, которые не были сегодня заняты на площадке, собрались в павильоне поболеть за них троих: Жана, Лёшку и Лену. Она тоже участвовала в этом эпизоде, и даже в самой схватке.

Хлопушка стукнула как-то буднично, и они отработали первую часть эпизода, сняв семь или восемь коротких кадров по три дубля. Жан при этом смешно коверкал русские слова, но никто не смеялся — все знали, что озвучивать его будет другой актёр, да и ситуация к смеху не располагала.

Сделали короткий перерыв, и Артём Николаевич снова скомандовал «Мотор!»

Схватка была разбита на двенадцать небольших фрагментов, так что у Лёшки даже дыхание не сбивалось, хотя ритм Жан задавал бешеный и ему приходилось не реагировать на движения его клинка, а заранее выставлять руку туда, куда должен был быть направлен удар. Ошиблись они всего раз. Точнее, Жан ошибся, атаковал в незащищённое место, но вовремя смягчил удар, и Лёшка его едва почувствовал.

Снова сделали перерыв. Лёшка удивился, что перерывы такие частые, но ему сказали, что необходимо изменить наклон пола и что они работают уже три часа, — этому он удивился ещё больше. Лёшка попил воды и попросил у Жана посмотреть его шпагу, которую принесли сюда перед самым началом съёмок. Шпага по сравнению с его выглядела нарядной, гарда украшена стразами, клинок разрисован узорами.

Оставалось снять самую длинную связку, в конце которой Лёшка должен был поймать противника на тот самый трюк, которому Филипп научил его в первый день. По сценарию, его противник был разозлён неуступчивостью мальчишки, хотел расправиться с ним побыстрее, атаковал с особой яростью, вкладывая в удары всю силу, но в конце попадался на приём и падал, истекая кровью.

Жан начал свою атаку, обозначив сначала удары слева и справа, а затем ударив сверху. Лёшка поднял руку в защиту. Его оружие по классическим канонам должно было бы находиться не прямо над головой, а чуть впереди, но для трюка пришлось подать его сильно назад, почти к затылку. Лёшкино оружие приняло удар Жана, но клинок сломался, а оставшаяся в руках Жана часть с острым сколом полоснула Лёшку от верхней части лба до самой брови. Лёшка попробовал утереть залившую левый глаз кровь, но от резкой боли опустился на пол.

Несколько секунд он ничего не слышал, в глазах потемнело, но постепенно боль утихала. Было очень странно, но глазом, который не заливала кровь, он видел всё вокруг чётко-чётко. И слышал каждый звук, даже те, которые доносились с дальнего конца павильона.

— Лена, отойди, весь костюм перепачкаешь, — сказал Ленке, склонившейся над ним, Артём Николаевич. Филипп с Жаном присели на корточки возле Лёшки. Остальные толпой сгрудились за их спинами.

— Да пропустите же врача, — потребовал суровый женский голос.

Доктор, к Лёшкиному удивлению, оказалась молодой и уж никак не грозной.

— Парень, подержи ему голову, — попросила она Жана. Тот понял без перевода, опустился на колени и двумя ладонями подхватил Лёшкин затылок. Лёшке стало легче, оказалось, что на держание собственной головы затрачивается уйма сил.

— Всем отойти, мне свет нужен.

Все сделали пару шагов назад, а Арон ещё и крикнул:

— Добавьте сюда свет!

Лёшке слишком яркий свет, бьющий в глаза, не понравился, но он промолчал.

Врач чуть приподняла его голову за подбородок, протёрла лёгкими движениями лоб и глаз.

— Скажите, чтобы принесли носилки.

— Зачем носилки? — испугался Лёшка. — Не надо носилок.

— Тебя не спросили.

Похоже, что врач всё же была грозной, но посмотрела на него ласково:

— Да не бойся, я тебя сейчас перевяжу, а вот швы лучше наложить в больнице. Ну и на сотрясение мозга проверить нужно.

— Нет у меня никакого сотрясения.

— Ну да, конечно. И мозгов нет.

Пришлось подчиниться. Пока Лёшку забинтовывали, в павильоне появился господин Тихонов. Арон взял его за грудки и оттащил подальше в сторону. Но Лёшка всё слышал, настолько у него слух обострился.

— Ты где взял эту хрень? — ласково спросил Арон.

— Какую?

— Сабельку вот эту, — Арон ткнул обломок шпаги под нос представителю спонсора.

Тихонов икнул и, наверное, проглотил язык.

— Ты чего в молчанку играешь? Не хочешь со мной говорить? Хорошо, в прокуратуре объяснения давать будешь.

Арон отпустил Тихонова и даже шагнул от него в сторону. Но тот вцепился ему в рукав.

— Я же в мастерской заказал! Богом клянусь!

— Вот я тебя и спрашиваю, в какой такой мастерской заказал?

— В сувенирной, — выдохнул Тихонов.

Арон молча ткнул ему кулаком в нос. Тихонов взвыл и заорал благим матом:

— Я всех вас засужу! У меня свидетели!..

— Что случилось? — наигранно удивился Арон. — И где ты видишь свидетелей?

— Господа, вы видели, как он меня ударил? Видели? Свидетели есть? Я в долгу не останусь.

Все молчали. Вдруг откуда-то из-за спин вышел Стёпка.

— Дяденька, я свидетель. Я всё видел.

— Э-э-э… — чуть растерялся Арон. — И что ты видел?

— Я, дяденьки, видел, как этот гражданин шёл-шёл и как вдарится носом об угол. Он это специально сделал, чтобы страховку получить. Страховка у него на миллион долларов.

Тихонов, уже успевший обрадоваться поддержке, снова взвыл.

— Утихомирьте этого гражданина, — сказала доктор. — А то его усыпить придётся.

Она стала завязывать бинт узлом, у Лёшки в глазах снова потемнело, и в следующий раз сознание вернулось уже в машине «Скорой помощи».

В больнице ему сделали два укола прямо в лоб. Лёшка всегда боялся уколов, и, наверное, по этой причине шприц показался ему огромным и страшным. Но боли он почти не почувствовал, а вскоре начало действовать обезболивающее. Швы оказались металлическими скрепками и вставляли их каким-то блестящим медицинским степлером. Больно не было, а вот противно было до дрожи: собственный лоб казался ему стеклянным, и в это стекло с жутким скрежетом втыкали скрепки. Потом ему дали выпить что-то пахнущее валерьянкой, очистили тампонами лицо от крови, руки он вымыл сам.

Процесс мытья рук, как ни странно, взбодрил его, и Лёшка даже засобирался покинуть больницу. Но не тут-то было: его проводили в кабинет и велели лежать на кушетке.

— И сколько мне тут валяться?

— А сколько понадобится.

Лёшка решил хотя бы на время быть послушным, а то упекут его в палату и будет он там неделю куковать.

Пришёл невропатолог, помахал перед носом молоточком, порадовал, что сотрясения нет, пообещал пару уколов от бешенства и ушёл. И почти сразу в дверях объявился Серёга.

— Чего разлёгся? Там съёмки срываются!

— Так я это, знать не знаю, где нахожусь. И все деньги в гримёрке остались.

— Мы тут с Иванычем за тобой прибыли. Пойдём. Постой, я дорогу проверю.

— Так мы что, нелегально?

— Да ты представляешь, сколько бумажек нужно подписать, чтобы тебя на законных основаниях выпустили? Нет, если хочешь, оставайся.

— Да не хочу я. Пойдём уже.

В машину они прошмыгнули незамеченными.

— Травмоопасная у нас с вами, мужики, работа, — сказал Иваныч. — Ну что, едем?

По дороге Серёга рассказал, что ситуация сложилась неважная. Жан должен был улетать из Москвы сегодня ночью, попробовал по телефону договориться, чтобы ему разрешили задержаться ещё на день, но не получилось. Стали искать дублёра, новый костюм и шпагу. Вот тут Серёга и решил навестить друга.

— Думаю, если жив, нужно тебя привезти. Уж как-нибудь доиграешь. Потихоньку. Не нужны нам дублёры, правильно? Опять же когда с ними репетировать, если времени в обрез? Ой, Лёш, у тебя фингал под глазом расплывается!

— Серёга, возьми в бардачке термос и чаю пару пакетиков, — велел Иваныч. — Ты чай в кипятке подержи, потом, как примочки, Лёшке поставь. Остудить не забудь, а то ему ещё и от ожогов лечиться придётся.

Лёшка кивнул и понял, что зря он раскивался. Наркоз отходил, и в голове сразу застучали молоточки. А про то, как доиграть эпизод, он даже думать не хотел.