— Почему моего сына? Он и твой тоже.
— Моему такие условия вряд ли предложили бы.
— Я тебя серьёзно спрашиваю, а ты всё шутишь.
— Хорошо, нашего сына.
— Я не про это. Я про райдер тебя спрашиваю. Это что, нужно выбрать сорт минеральной воды, которую ему станут подавать на съёмках?
— Нужно.
— И что они там предлагают?
— Ира, да какая разница?
— Если в официальном документе написано, значит, есть разница. Лёша, ты что выберешь?
— Я поставлю галочку напротив варианта «Любой сорт из вышеназванных».
— А вот здесь, про горячие напитки?
— Горячий шоколад.
— Лёш, а не боишься, что тебя забалуют? И минералка, и шоколад, и преподаватели, и учёба в интернате — тут мама наконец поняла, о чём идёт речь, и осеклась, — а где это ваше кино снимать будут?
— Тут написано, что некоторые места ещё не выбраны, но в основном в Москве.
— Долго?
— Полгода. Или немного больше.
Мама ничего не сказала, только стала очень грустной. А Лёшка с отцом продолжили обсуждение, но уже не так весело. Лёшка и сам до этой минуты не задумывался над тем, что в приятной в целом новости есть такой грустный момент, как долгая разлука.
Мама стояла за их спинами и некоторое время в разговор не вмешивалась.
— Я правильно прочитала вот эти цифры? — наконец спросила она. — Это Лёшкина зарплата?
— Гонорар, — поправил её отец.
— Что-то слишком уж много!
— Раздели на почти год работы, и много не покажется, — посоветовал Кузнецов-старший. — Но ты не туда смотришь. Вот сюда посмотри.
— Ну «ноль целых пять десятых процента от кассовых сборов и всех иных видов доходов»…
— Вот! Сейчас, сейчас… — отец что-то набрал в поисковике. — Вот оно. Помнишь, какой фильм мы смотрели в последний раз? Так вот этот самый фильм собрал почти пятьдесят миллионов долларов. Полпроцента от этой суммы будет двести пятьдесят тысяч. Не наших рублей.
— Ты так уверенно считаешь, будто знаешь, что у фильма будет такой же успех…
— Так там же мой сын будет сниматься. Причём в одной из главных ролей.
— Почему это твой сын? Володя, перестань меня сбивать с мысли.
— Ты знаешь, Тёмный, то есть Артём Зимин, если за что-то берётся, то делает на все сто. Я думаю, что он этот пунктик про проценты вставил без усилий, потому как мало кто верит в успех. А он верит.
Лёшка отправлялся спать, когда услышал мамины слова:
— Боюсь я этого, Володя. Ну как он там без нас будет? И денег этих боюсь.
— Это ты про человека, который свои первые заработки тратил больше на нас, чем на себя? Кстати, где моя трубка?
Лёшка улыбнулся, потому что трубку отцу подарил он, и тот нянчился с ней, как с любимой игрушкой.
Контракт обсуждали целую неделю. Раз сто созванивались с Серёгой и его родителями, сравнивали, кто как понял некоторые сложные моменты или места, требующие знания юридических тонкостей. Но даже Лёшка с его памятью не мог запомнить всё досконально, потому что каждый пункт имел множество подпунктов и ещё больше всяких оговорок.
Он, к примеру, вспомнил короткий пункт в своём первом контракте (то есть в трудовом соглашении, конечно), где оговаривались всякие запреты. Здесь запретам отводилось несколько страниц.
— Подумаешь, нельзя волосы стричь, — говорил по этому поводу отец. — Это направо и налево делается. Помню, читал где-то, что одной актрисе было запрещено полнеть и выходить замуж. Другой запрещалось худеть, разговаривать с журналистами и носить брюки. И выходить замуж тоже запрещалось.
— Ну я замуж не собираюсь.
— Так я и говорю, тебе легче.
Лёшка пытался разобраться в правах, которые ему предоставлялись. Им места было отведено тоже немало, но меньше, чем обязанностям и запретам. Много было написано о том, в каких случаях нарушения контракта он имеет право требовать исполнения условий, в каких — компенсации за неисполнение, в каких — может вовсе отказаться от участия в работе. При этом отличить один случай от другого было практически невозможно.
В итоге он плюнул на все тонкости, решив, если что, просто заглянуть в эту бумагу и тогда уже разбираться, а в голове оставил только то, что им с Серёгой через месяц, сразу после Нового года, предстоит переезжать в столицу. Надолго. Лёшка очень надеялся, что скучать ему там не придётся. Хотя, конечно, скучать по дому, по родителям, может даже по школе, он всё равно будет.
Новый год был хорошим. Было тепло, и валил крупный красивый снег. Было весело и шумно. Мама, конечно, немного поплакала, но на следующий день успокоилась и целую неделю занималась сборами Лёшки в дальнюю дорогу.
В аэропорту их встретил не Арон, а какая-то девушка. Представилась Сашей и тут же затрещала по мобильному. И не прекращала трещать, пока они получали багаж, шли к машине и ехали до Москвы. Перерывы у неё случались, но настолько краткие, что она сказать ребятам ничего не успевала, к машине дорогу показывала жестами, не слишком заботясь, чтобы они не отстали.
Водитель оказался куда разговорчивее, целую тираду произнёс:
— Привет, пацаны. Меня все зовут Иваныч. А полностью Андрей Иванович. Всю жизнь артистов возил. Знаменитых и очень знаменитых. Так что вы меня не подводите и тоже становитесь знаменитыми.
Потом он уставился на дорогу и молчал, пока не подъехали к странному сооружению. Как позже выяснилось, это была пристройка к гостинице. На первом этаже её располагались магазины, на втором, куда вела наружная крутая лестница в два пролёта, — многочисленные офисы.
Девушка Саша, не отрывая от уха телефон, проводила их к невыразительной двери без всяких табличек или вывесок. За дверью оказалось светлое и просторное помещение, откуда направо и налево вели ещё две двери. Одна из них была распахнута. Саша заглянула туда, помахала кому-то рукой, указала мальчишкам на вешалку и стулья у стены и прикрыла дверь. Сама вышла в коридор продолжать своё суперэнергичное телефонное общение.
Судя по всему, их привели в приёмную. Напротив входа за столом сидела немолодая женщина и с невероятной скоростью стучала по клавиатуре. Мышью при этом она почти не пользовалась, а периодически изгибала пальцы самым невероятным образом, нажимая по две-три клавиши сразу.
— Здравствуйте, — сказала она, закончив печатать. — С приездом! Артём Николаевич через минутку освободится. Чаю хотите?
От чая они отказались. Женщина взяла распечатанные листы и скрылась за дверью. Вернувшись, затворять её за собой не стала. От этого пахнуло чем-то родным: дома, на ГТРК и на любом другом телевидении большинство дверей были вечно распахнуты. А здесь, в Москве, в том же Останкино, такого не водилось. Из-за двери послышались голоса.
— Если там, на заводе, ставить всё оборудование, то это обойдётся нам… — сказал неизвестный мужчина с оттенком раздражения в голосе.
— Ещё раз доступным языком повторяю, — перебил его Артём Николаевич. — Арендованный тобой павильон на киностудии обходится в очень кругленькие суммы. Нам же нужна будет почти неделя, чтобы сменить декорации. Так ты умножь стоимость часа на восемь, ещё раз на семь и получишь сумму заметно меньшую, чем аренда этого заводского корпуса вместе со всеми прочими затратами. Раза в два меньшую. Твоя задача проследить, чтобы обещанные силовые кабели были реально запитаны. Чтобы не заниматься этими вопросами, когда съёмки начнутся.
— Но, Тёмный…
— Не зови меня Тёмным.
— Но Валька же тебя так зовёт.
— Вальке можно. Кстати, ты его Валькой не называй.
— Вы ж его так сами с Арой зовёте!
— Про Арона говорить или сам дойдёшь?
— И как же мне к вам обращаться? На «вы» и с пришёптыванием?
— Можно на «ты». Мне можешь говорить просто Артём. Всё, вали отсюдова. Да не запирай ты двери!
В приёмную вышел мужчина приятной в целом наружности. Но было в нём что-то такое, что сразу портило впечатление. Может, бесцветные глаза, скользнувшие по Лёшке, как по пустому месту?