Под руководством стажёров – старшин с буквой «Т» на погонах, крепко сбитых, выносливых выпускников училища морской пехоты, зарабатывающих первую практическую характеристику своей офицерской службы, они были расквартированы по палаткам – отделениям, накормлены, ознакомлены с распорядком дня и правилами поведения в лагере.

Из всей полученной информации, строгих изучающих взглядов новых начальников – старшин, каждый из них понял, что обещанную «Кузькину мать», наступив на горло собственного «Я», придётся упорно и трудолюбиво искать, пролив не одно ведро пота.

Требования воинских уставов, дисциплина понятий: «нельзя», «не положено», «делать всё по команде» - с одной стороны, из разрозненной публики сколачивали коллектив, с другой – заставляли личность определиться со своим характером отношения к ним. Для того чтобы еле различимые личности просматривались чётче, на всю одежду, постель пришивались и навешивались бирки с фамилиями владельцев. Всё остальное: ремень, яловые ботинки – именуемые в курсантском сленге «гадами», подписывалось. Неотъемлемой курсантской принадлежностью стали десятизарядные карабины СКС, чистота и исправность которых воплощалась в одну из святых обязанностей на все годы учёбы в училище.

Ежедневная побудка в шесть ноль-ноль громкими командами старшин хватала за шиворот их сонные тела, выстраивала в строи взводов, и бросала в пятикилометровые пробежки физической зарядки. Мягкая, покрытая опавшими прошлогодними иглами лапника сосен и елей лесная дорожка трассы утренней пробежки, стала первым и далеко не последним пунктом перечня трудностей, который нужно было научиться преодолевать. Воздух, пропитанный свежестью запахов бодрящего, умытого росой леса, врывался в курсантские лёгкие, раскрывал шире их слипшиеся сонные глаза, готовя тело и разум для работы в рассвете нового дня. Старшина по фамилии Чертков, единодушно прозванный «чёртом косолапым», сокращённо – «Черкосом», здоровенный амбал, легко и непринуждённо, бухая действительно косолапыми ногами, рассекая утреннюю дымку лёгкого тумана, мчался впереди взвода. Он периодически оглядывался, осматривая и пресекая стремление некоторых «рационализаторов» нырнуть в кусты и сократить пробежку до минимальных размеров. Коля Суриков в шапке перегретого пара и пота, выдохшись, плелся в конце бегущего взвода. Он пытался разжалобить и умоляюще заверить своего командира:

- Товарищ старшина! Больше не могу. Вы бегите, а я вас догоню….

- Ча-че-го?! – последовал угрожающий ответ Черкоса. – Суриков, ко мне! Будете возглавлять пробежку взвода.

Уменьшив темп бега, старшина шаг за шагом вывел таки постепенно выровнявшего дыхание Николая во главу взвода, обеспечив преодоление пятикилометровой дистанции пробежки всеми участниками в первое же утро. На подведении итогов дня Чертков втолковывал:

- Коллектив обязан заботиться и оказывать всяческую взаимовыручку отстающим и слабым. Но, возглавляющему и бегущему впереди – орден, последнему – наряд на работу!

Азы воинского воспитания посыпались на новоиспечённых курсантов, как из рога изобилия, к сожалению, сначала чаще в виде наказаний, как правило, внеочередных нарядов на работу и редких похвал – в виде благодарностей. Проступки были мелкими и обуславливались слабым сопротивлением тела и духа их дальнейшему житию в мундире воинских уставов и наставлений. Курсанты были вечно голодными, разбитые некалорийной пищей их желудки кричали: хочу кушать, дайте маминого борща, маминых блинов или хотя бы хлеба, но много! Здоровое тело на свежем воздухе, в поте труда постижения воинской наукой, требовало пополнения энергии и непрерывно громко вопило: хочу есть!

Немного в стороне от палаточного лагеря на небольшой возвышенности размещался столовая – камбуз. Далее, сквозь зелень леса, просматривались несколько домов дачного типа для жилья офицеров. Один рукав раздвоившейся местной дороги упирался в этот своеобразный городок, второй – струился вниз и заканчивался блестящем на солнце, просторным и прозрачным водным зеркалом лесного озера.

Сохраняя мимолётные ощущения о завтраке, немного насытясь обедом, участники лагерного сбора подвергались соблазнам дармового стола даров леса – обильного августовского урожая ягод черники, голубики и малины, кусты которых росли прямо у дороги.

Уйти в лес без разрешения старшин курсанты не имели права. Их время было плотно расписано и подлежало обязательному поминутному исполнению в строгом соответствии с распорядком дня. Послеобеденный часовой отдых, общепринятый на Флоте, и известный как адмиральский час, образовывал некоторую временную щель, сквозь которую, плюнув на все запреты, можно было устроить набег на лес и вдоволь насладиться вкушением чудных ягод. Применяя все навыки хитростей постигаемой воинской науки, мимо дежурных и часовых, мелкими перебежками позади палаток, они молча проскальзывали в сень густых зарослей малины и черники. Слушая тишину леса, эхом входящую в уши, поражённые щедростью и красотою окружающей природы, широко открытыми глазами они засматривались на гроздья, светящихся на солнце ягод. Бережно, растопыренными пальцами рук, они поддевали их и горстями отправляли в рот. Вкус…! Разве можно передать вкус светлых лучей солнца, просеянных лаской зелёной листвы деревьев, сконцентрированных животворными усилиями земли в чудо рубиновых ягод малины и чёрных жемчужин черники? – Ни – за – что!

За прелесть вкушения ягод охотники наслаждения этим чудом природы расплачивались сине-фиолетовыми губами, дёснами, зубами и пальцами рук, на которых неизбежно оставлял свою метку сок черничных бусинок. По этому признаку беглецов выявляли на послеобеденном общем построении. Набравшись опыта, несколько погодя, они научились нейтрализовывать предательскую черноту соком ягод рябины – это потом! Но пока, при осмотре, можно было услышать диалог, напоминающий сказку о белом бычке.

Особой непосредственностью мнимой глуповатости придурка, в талантливом исполнении этой роли уже в то время, выделялся Подколзин Валера.

Черкос: - Подколзин! Покажите зубы.

Валера: - Не открывая рта, кулаком, вопросительно тыкал себе в грудь?

Черкос: - Ага, и ладонь у вас чёрная!

Глядя преданно в глаза Черкосу, Валера мычал: - У кого?

- И зубы явно чёрные! – радовался своему открытию старшина.

- Не может быть! – следовал ответ Валеры.

- Не заговаривайте мне зубы. Откройте глаза и посмотрите сами.

- Я смотрю широко открытыми глазами и ничего не вижу.

- А зубы и губы?

- Чьи?

- Ваши!!! - Да, у меня они ещё есть, ну и что?

- А руки?

- Чьи?

- Ваши!!!

- А у вас разве нет рук? – парировал Валера.

- Есть, ну и что?

- Покажите! – наступал курсант.

- Зачем?

- Посмотрим, - загадочно моргал глазами Валера.

- Замолчите, когда вас спрашивает начальник!

- Молчу….

- Объясните, почему у вас чёрные зубы и руки?

Валера, не торопясь, молча вынимал из кармана химический карандаш, слюнявил, размазывая его по руке, и показывал старшине. Его цвет действительно напоминал цвет сока черники.

По лагерю прошёл слух, что завтра у курсантов будут принимать зачёты по плаванию. Без учёта времени нужно будет проплыть 400 метров водной дистанции. Липовецкого Антона это мероприятие ничуть не волновало: плавать он умел, и продержаться на поверхности воды мог довольно длительное время. Особенно нервничал Козлов Пётр.

- Ребята! Самое большое количество воды в жаркую пору жатвы, у себя в степной деревне я выпивал не более ведра. А тут воды целое озеро! – взмолился он. Товарищи его успокаивали, как могли:

- Мол, не дрейф! Утонуть тебе всё равно не позволят. Вода здесь чистая и сладкая, не то, что морская – пить одно удовольствие. Главное не захлебнуться!

Кто-то заинтересованно, убеждая самого себя, добавил:

- Нужно не трусить и самому прыгнуть в воду. А там уж, как повезёт….

Спали курсанты привольно, но некоторый дискомфорт чувствовался. Даже разухабистый храп обладателя мощного баса маленького росточком Микулина Володи, звучал, как тревожное сопрано. Правда, Козлов вечером с отходом ко сну пытался, было петь песню «Раскинулось море широко». Допел до слов: «он напился воды – воды опреснённой, нечистой». На него заворчали: - Дай поспать! До слов: «Напрасно старушка ждёт сына домой» он не дотянул и под покровом летней ночи уснул. Утром, с подъёмом, кто-то, балуясь, плеснул холодной водой прямо на голову продолжавшего спать Козлова. Тот вскочил, ошалевшими глазами обвёл палатку, и дурным голосом спросил: