Вспомним также, что параллельно со всеми этими химико-фармацевтическими препаратами не менее интенсивно изобретались и испробовались всевозможные специфические сыворотки и вакцины. Наконец, не обошлось и без настойчивых попыток убивать или парализовать микробов в ране или воспалительных очагах воздействием рентгеновых лучей, видимых фиолетовых и невидимых красных лучей, а также токов высокой частоты.
Итак, поиски и эксперименты велись в двух направлениях: по линии микроорганизмов, то есть, стараясь подыскать химико-фармацевтические препараты или специфические сыворотки, губительные для самих зародышей, и по линии макроорганизма, то есть, стремясь вооружить и усилить средства самозащиты. Упорные неудачи решительно всех испробованных средств и методов невольно порождали отчаяние и все более укрепляли мысль, что сама задача внутритканевой стерилизации принципиально неразрешима.
Мотивировка столь пессимистического вывода была та, что никакой антисептик и никакие защитные антитела не могут достигнуть главных очагов развития инфекции, кои как бы изолированы от всего организма вследствие перерыва кровообращения и секвестрации, где, таким образом, в некротических очагах микробы самой смертью оказываются, защищены от действия любых антисептиков или специфических антител, которые все могут действовать только через кровеносные сосуды, то есть в живых тканях с ненарушенной васкуляцией.
Рассуждения эти казались настолько логичными, что они действительно подрывали веру в полезную роль каких-либо антисептиков, по крайней мере, при тяжелых огнестрельных переломах или раздроблениях конечностей при травме.
Высказанные соображения установили четкую границу, дальше которой не могли идти надежды на могущественные действия будь то сульфамидных препаратов, появившихся перед самым началом второй мировой войны, бактериофагов, испытанных еще в период финской кампании, или, наконец, замечательных антибиотиков – грамицидина, пенициллина, стрептомицина, вошедших в строй в конце второй мировой войны, но получивших широкое распространение только в послевоенные годы.
Ни одно из этих средств творить чудеса, разумеется, не могло, а потому роль тщательной обширной обработки ран с обязательным иссечением и всех нежизнеспособных тканей и фрагментов сохранилась в полной мере. Зато местная и общая сульфамидотерапия, а позднее пенициллино- и стрептомицинотерапия позволяли полностью локализовать нагноительный процесс в очагах некроза, то есть в тех участках, кои по своему анатомическому расположению не допускали широкого профилактического иссечения, а следовательно, обрекались в дальнейшем на секвестрацию, и в конечном счете польза этих бактериостатических средств, то есть и сульфамидных препаратов и антибиотиков, оказалась огромной. Ее, конечно, невозможно точно учесть, ибо судьба огнестрельных ранений и самих раненых определяется множеством других факторов, из коих почти любой может иметь решающее значение. Однако можно уверенно утверждать, что многие тысячи конечностей и жизней были спасены нашим раненым воинам благодаря ранней и обильной сульфамидотерапии.
Выше я упоминал, что современные успехи интраторакальной хирургии превзошли самые смелые надежды. Можно ли было думать 25 лет назад, что операция иссечения долей легкого или даже удаление целого легкого станут столь же обычными вмешательствами, какими в те годы были, например, резекция желудка?
Далее, можно ли было полагать, что иссечения пищевода при раке его станут массовыми, повседневными операциями в репертуаре не только столичных клиник, но почти каждой крупной республиканской или областной больницы? Наконец, кто мог вообразить, что станут десятками производиться успешные операции в абсолютно безнадежных состояниях при врожденных пищеводно-трахеальных свищах с полным перерывом проходимости пищевода? Ведь при этих феноменальных реконструктивных операциях на однодневных младенцах, при которых производится разделение пищеводно-трахеального свища и прямой анастомоз слепых концов пищевода, используется тот заднебоковой экстраплевральный метод, который был подробно разработан и впервые опубликован русским хирургом Насиловым больше полувека назад!
В течение свыше 50 лет операции Насилова не могли найти систематического применения, а ныне благодаря пенициллину инфекция средостения при разделении пищеводно-трахеального свища и устройство пищеводного соустья перестала быть смертельной угрозой, парализующей стремление и волю хирургов. Вот область, где эффективность пенициллина или стрептомицина не может отрицать ни один скептик; и каждому ясно, что без особых эксквизитных антисептических возможностей подобные реконструктивные операции неизменно заканчивались бы неудачей.
В заключение упомяну, что триумфальное развитие внутригрудной хирургии привело к методическому и возрастающему производству операций на самом сердце и главных сосудах вплоть до резекции аорты и сложных операций при врожденных сужениях аорты и легочной артерии.
Если при операциях на легком и пищеводе применение новейших антибиотиков оказалось чрезвычайно ценным, то необходимой страховкой при сложных операциях соустьев и резекций на больших сосудах являлись трансфузии крови. Нет сомнения, что только благодаря неограниченным переливаниям крови стали мыслимы эти большие вмешательства, угрожающие значительной кровопотерей, а также очень опасным шоком, сопровождающим все продолжительные внутриплевральные операции, особенно на сердце.
Здесь я вкратце упомяну лишь, что вся современная легочная хирургия, нейрохирургия, хирургия пищевода и больших сосудов не могли бы существовать без переливания крови. В общей хирургии трансфузии крови также произвели форменный переворот, и дело не столько в частных, хотя и таких важных показаниях, как, например, внематочная беременность или острые желудочные кровотечения, сколько в том, что трансфузии крови позволили понять патогенез шока и тем самым организовать каузальную, эффективную борьбу с этим опасным осложнением.
Трудно преувеличить значение переливания крови в организации надлежащей экстренной помощи в таком ответственном деле, как борьба с уличным и промышленным травматизмом. Точно так же оказалось огромной и благодетельной роль трансфузий консервированной крови при всех тяжелых военных ранениях, как то показал грандиозный опыт Великой Отечественной войны.
Трансфузия крови сыграла решающую роль в спасении очень многих категорий раненых, начиная с полковых перевязочных пунктов и медсанбатов. И на путях эвакуации, в полевых госпиталях, фронтовых базах, поездах, и в глубоком тылу трансфузии крови бывали первостепенным фактором при лечении раненых с опасными вторичными кровотечениями, септическими состояниями и раневыми истощениями.
Напомним, что в осажденных городах трансфузии крови раненым часто имели несравненные, полезные значения, в частности при алиментарных дистрофиях.
Не будет преувеличением сказать, что если массовое возвращение раненых в строй было одним из главных факторов нашей победы, то трансфузии консервированной крови можно приравнивать к ценнейшим видам оружия и боевой техники. И как военные академии, артиллерийские и авиационные заводы обеспечили Красную Армию оружием и опытными офицерами, так и институты переливания крови со своими филиалами задолго до начала войны подготовили необходимые кадры, выработали сложную технику заготовки и рассылки крови.
Что касается процесса и способов консервации крови, то, хотя самый факт появления метода цитратной обработки крови мог бы подсказать мысли о хранении и заготовках крови впрок, однако выводы эти и практическое испытание были сделаны лишь гораздо позже.
И если переливание посмертной крови не нашло применения в условиях большой войны, зато сам по себе этот метод в свое время натолкнул на мысль о консервации крови. Это оказалось тем более реальным, что благодаря фибринолизу трупная кровь может заготовляться и храниться без лимоннокислого натрия и других антикоагулянтов.