Но не одни дипломатические соображения заставляли большевиков бережно отнестись к кооперации. По свидетельству прибывшего в Омск из совдепии профессора Макарова, опыт показал, что огромная часть индустриальных предприятий, находившихся в руках государственного управления социалистической России, закрывалась, в то время как те фабрики и заводы, которые попадали в руки кооперативов, действовавших по испытанным правилам торгового расчета и капиталистического хозяйства, продолжали хоть как-нибудь работать («Русское Дело», 24 окт. 1919 г., № 16).

Кроме того, русская кооперация, как преимущественно крестьянская, могла служить единственным органом экономической связи советской власти с деревней. Большевизм с его чисто городской природой, чуждый и непонятный крестьянству, поневоле должен был прибегать к посредничеству кооперации.

Перемена отношения к кооперации зафиксирована речью Ленина на съезде Советов народного хозяйства осенью 1919 г.

«Когда я вижу членов совнархозов, заявляющих, что кооперация — дело лавочное, что там стоят меньшевики, что там белогвардейцы и потому от них надо держаться подальше, я утверждаю, что эти лица проявляют полное непонимание дела. Они абсолютно не понимают задачи момента, когда вместо того, чтобы указывать годных кооператоров, как специалистов, указывают на них, как на людей, протягивающих руку белогвардейцам. Я утверждаю, что они занимаются не своим делом; для уловления белогвардейцев у нас есть «чрезвычайки», им и следует предоставить делать свое дело. Кооперативы же — единственный аппарат, созданный империалистическим обществом, который мы должны использовать».

Заботы о повышении производительности

Речь большевистского вождя показывает, что советские власти обеспокоены были вопросами возрождения экономики.

Укрепив авторитет центральной власти и усилив свое фактическое влияние после организации дисциплинированной армии, московские комиссары заговорили со своими подданными языком властным и требовательным. Они предписали повысить производительность, не останавливаясь перед удлинением рабочего дня хотя бы вдвое.

Большевистские газеты осени 1919 г. были полны восторженных отзывов о так называемых «субботниках». Это, говорили газеты, великий почин рабочих, обещающий окончательное торжество социализма. Сущность «субботников» заключалась в том, что рабочие добровольно отдавали свой труд в субботние вечера на служение государственным нуждам, усиливая, таким образом, производительность наиболее жизненных предприятий или выполняя общественно-полезные работы. Начало этим субботникам было положено 10 мая 1919 г. на Московско-Казанской железной дороге. Что и говорить, почин этот заслуживал восхищения, но, по-видимому, подъема рабочей энергии и готовности к жертвам на благо социалистического отечества хватило ненадолго. Известия, дошедшие из советской России позже, засвидетельствовали, что одного добровольного рвения оказалось недостаточно, и советские власти перешли к обычной системе принудительного удлинения рабочего дня. Это могло быть продиктовано не разумным расчетом, а только отчаянием. Политическая экономия достаточно твердо установила, что за известным пределом рабочего дня начинается переутомление, которое понижает, а не повышает производительность. Это хорошо знают социалистические и демократические партии, требующие введения восьмичасового рабочего дня. Социализм, да еще в голодной стране, чудес совершать не может.

Принуждение, и притом самое суровое, беспощадное, было единственным средством, которое оставалось в распоряжении советской власти, чтобы возродить разрушенную ею же промышленность. Кроме причин общего характера, т. е. плохого питания, плохих условий в мастерских, в квартирах, недостаточности специальной подготовки и неграмотности, успешному развитию промышленности препятствовала полная распущенность рабочих, результат революционной деморализации и без того недостаточно дисциплинированных людей. Чтобы устранить эти препятствия путем культурно-воспитательным, требовалось слишком много времени. Его не было в распоряжении народных комиссаров. Они пошли другим путем.

«Вы служите теперь не буржуям, а государству, оно имеет право требовать от вас не только труда, но и жизни», — таков основной мотив новейшей проповеди Ленина.

12 июня 1919 г. народный комиссариат труда издал приказ, который с возможной только при методах советского управления решительностью установил во всех предприятиях новые начала строжайшей трудовой дисциплины.

Вот некоторые из правил этого замечательного приказа.

Почти повсеместно вводится контроль прихода и ухода рабочих на работу и в магазины с помощью особой системы марок. Опоздание на 5 минут прощается, опоздание на 15 минут равносильно noтepe рабочего дня.

За пропущенные без уважительных причин рабочие дни жалованье не уплачивается. Повторяющееся опоздание на работу, преждевременный уход с работы, 3-дневный прогул в течение одного месяца имеют своим последствием увольнение из предприятия.

Если принять во внимание, что жалованье рабочего — это его пропитание, то суровость мер, устанавливающих трудовую дисциплину страхом голодной смерти, приобретает еще более яркий характер.

Коллегиальное управление

Тон распоряжений московских властей осенью 1919 г. свидетельствует о прогрессирующем развитии в советской России централизма. Постоянные войны наложили свою печать на рабоче-крестьянское правительство. Советская конституция, согласно которой верховная власть принадлежит съездам, т. е. органу коллегиальному, а все управление построено на началах коллегиального обсуждения и коллегиального контроля, на практике свелась к олигархии. Но все же волокита исполнительного аппарата вследствие сложности начала коллегиальности, бесконечных прений и разговоров, достигла неимоверных размеров.

И вот Ленин на том же осеннем съезде Советов народного хозяйства сурово осуждает коллегиальность.

«Коллегии необходимы, но коллегиальное управление не должно обращаться в помеху практическому делу.

Переход от коллегиального исполнения к ответственности личной составляет задачу дня.

От совнархозов, главков и центров мы безусловно будем требовать, чтобы коллегиальная система управления не выражалась в болтовне, писании резолюций, в составлении планов и областничестве (то есть в отстаивании местных интересов в ущерб общим). Это недопустимо.

Мы должны знать, какой член, какого именно коллегиального управления занимается волокитой, и мы должны сказать, что этот член за волокиту отвечает и будет отвечать с точки зрения обороны, т. е. с точки зрения немедленного ареста и военного суда, хотя бы он был представителем самого важного союза в важнейшем главке».

Не заключается ли в этих словах признание тяжелого положения советской России, в которой, несмотря на все усилия центра, хозяйственная разруха становится все ощутительнее и грознее?

Ставка на «средняка»

Возрастающие продовольственные затруднения, сокращение запашек, понижение урожайности заставили большевиков сделать еще одну уступку жизни — отказаться от комитетов бедноты и пойти на примирение с «богатеями». Комитеты успешно производили дележ старых запасов хлеба, но когда они оказались съеденными и встал вопрос о сборе нового урожая, надежда на бедноту рухнула.

Советские газеты заявили, что опорой красной России должен считаться «средняк», то есть тот самый «богатей», средний зажиточный крестьянин, которого раньше беспощадно травили.

Наиболее популярным в советской России стал автор идеи «средняка» Калинин. Он ездил по всей России, проповедуя свою идею и организуя средних крестьян для защиты их интересов. Нечего говорить, что это новшество несколько примирило крестьянскую массу с большевиками и внесло на время некоторое успокоение. Калинин был избран в председатели ЦИКа, органа верховной власти, т. е. занял место, равнозначное с положением президента.

Однако примирить окончательно деревню с социализмом и эта новая система управления не могла. Оставалось много сомнений: поверит ли «средний» крестьянин большевикам? Захочет ли он давать что-либо городу за деньги, на которые нельзя ничего купить?