Все союзники при вводе своих войск в Россию в сентябре 1918г. декларировали, что они делают это исключительно ради чехов. Вся интервенция от начала до конца проходила под вывеской чехо-словацкой. С чехами интервенция пришла, с ними и кончилась.

Конечно, чехи не виновны в том, что враги большевизма положились на них и втянулись в гражданскую войну. Но, как бы то ни было, выступление было совместное, а отступление — только одной стороны. Вторая — все лучшее офицерство, все искренние противники большевиков, солдаты, еще с Волги и Камы поднявшиеся против коммунизма, остались предательски брошенными на произвол судьбы и даже сознательно выдавались для последнего удара: «Добей его».

Итоги чешской интервенции таковы.

Выступление против большевиков оказалось преждевременным и бессистемным.

Города занимались и отдавались беспорядочно, безжалостно. Масса интеллигентной молодежи, примыкавшей к чехам в Самаре, в Казани, бессмысленно гибла от того, что чехам нужно было идти на восток, где находились их главные силы.

Сибирский бело-зеленый флаг, пользовавшийся чешским покровительством, ими же растоптан. Сибирское Правительство, обнаружившее наибольшую жизненность и силу, погибло благодаря вмешательству чехов во внутреннюю жизнь Сибири.

Слабость Директории проистекала от излишней поспешности ее избрания под давлением тех же чехов.

Роковая затяжка гражданской войны произошла из-за оставления чехами фронта в период, когда силы красных легко могли быть сломлены.

Развал тыла в немалой степени обязан пассивности интервентов в отношении к внутренним большевикам.

Крушение омской власти ускорилось и приобрело характер политической катастрофы благодаря содействию чехов и безразличию прочих интервентов.

Катастрофа фронта стала непоправимой благодаря захвату транспорта чехами и покровительству восстаниям в тылу.

Россия разорена, но в ней просыпается национальное чувство, а с ним и злоба против тех, кто безнаказанно хозяйничал в стране. Немезида рано или поздно подымет свой меч.

Этого ли хотело Омское Правительство, стремившееся к скорейшему свержению большевизма для воцарения международного мира? Этого ли хотели чехи?

ГЛАВА XXIX

ПОСЛЕ ПЕРЕВОРОТА(РАЗВЯЗКА ИРКУТСКОЙ ДРАМЫ)

Омское Правительство пало.

Как это лаконично и как много в этом трагического содержания. Сколько надежд рухнуло, как много погибло упорных, но бесплодных усилий.

Полуторагодовая работа не только пропала даром — она принесла столько вреда, что население, которое в случае победы вознесло бы вождей движения на высоту национальной известности и славы, ныне шлет им проклятия.

Почему?

Да потому, что оно справедливо спрашивает: зачем загублено столько человеческих жизней, зачем столько разрушений, столько бесполезных трат?

Вникнуть в смысл иркутской драмы с полной отчетливостью, оценить ее разнообразные последствия легче будет спустя некоторое время, в исторической перспективе, но попытаться сделать это важно теперь, когда выводы если не принесут практической пользы, то, по крайней мере, могут облегчить понимание и предвидение предстоящего.

Исторические события имеют своих персонажей, и, подобно эпилогу в романе, обзор событий должен завершиться указанием судеб действующих лиц.

В иркутской драме ja фигура, торжеством которой все кончилось, не принимала явного участия в событиях. Эта фигура — большевизм. Она как будто стояла в стороне. Действовали правительство, эсеры, чехи и многочисленные союзники, а в конце концов большевизм, этот «некто в красном», выступив на первое место, сказал: «Мое!» — и все сразу стушевалось.

Бессилие социалистического блока

5 января Политический Центр объявил, что власть принадлежит ему, 21 -го он сдал ее совету рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Всего семнадцать дней существования, и из них ни одного самостоятельного.

Уже в период вооруженной борьбы с правительством народно-революционная армия достаточно ясно преобразовалась в Красную армию: начиналось с разложения регулярных войск путем заманчивого обещания мира; затем происходило выступление, во время и после которого к солдатам присоединялись рабочие, военнопленные, красноармейцы, и к ним переходила руководящая роль.

Если командующий народно-революционной армией капитан Калашников в первые три дня был свободен в своих действиях, то на четвертый рядом с ним уже сидел комиссар-солдат, без которого никто не мог быть принят командующим и не могло состояться ни одно решение.

Если в первые дни солдаты по привычке козыряли и становились в строй, то в последующие дни они растворились в массе вооруженных рабочих, которые быстро отучали их от этих внешних проявлений военной дисциплины.

Офицеры, вошедшие в состав народно-революционной армии, по большей части были втянуты в нее массовым движением, перед которым они чувствовали свое бессилие. Эти офицеры чистосердечно сознавались, что они не смогут противостоять большевизации.

Переворот в Красноярске произошел под лозунгом поддержки фронта впредь до заключения мира с большевиками. Во главе гарнизона стал генерал Зиневич. А кончилось тем, что большевики высмеяли Колосова, предлагавшего им переговоры о мире, а генерал Зиневич бежал, признав занятую им позицию ненадежной, не заслужив признания большевиков и создав себе смертельных врагов среди бывших соратников.

В то время как 5 января Политический Центр рассылал своих комиссаров по правительственным учреждениям, рабочие-коммунисты прислали свои телеги к зданию гостиницы «Модерн» и увезли оружие, разбросанное уходившими с фронта солдатами. Это было практичнее. Они организовывали силу, в то время как эсеры ее теряли: призывные солдаты после переворота считали свою службу оконченной и устремлялись домой. Оставались, следовательно, во-первых, солдаты по призванию, жаждавшие стать господами положения, а во-вторых, вооруженные коммунисты. Нетрудно было догадаться, к кому перейдет власть.

В официальных своих выступлениях Политический Центр пыжился, как лягушка, захотевшая стать волом. Так, например, в «манифесте Политического Центра» выражалась глубокая уверенность, что последовательная демократическая политика Центра будет обеспечена солидарной поддержкой трудовых слоев деревни и города.

Насколько сильна и длительна должна была оказаться эта поддержка в мечтах авторов манифеста, видно из того, что Политический Центр не только обещал гарантировать самоуправление областей, освобожденных от реакции и занятых армией Совета народных комиссаров, но и «приступить к немедленному осуществлению договорных взаимоотношений с демократическими государственными образованиями, возникшими на Российской территории» (п. 5 манифеста).

Таким образом, Политический Центр мечтал о государственном суверенитете, о независимости от советской России, о договорных отношениях с Эстонией, Латвией, Польшей и т. д.

Но это было только в официальных заявлениях, приготовленных заранее и проникнутых дерзостью замысла. Более откровенные эсеры еще до завершения переворота сознавались, что они ставят себе целью способствовать безболезненному переходу власти к большевизму, чтобы, как прибавляли комментаторы, спасти себя, свалив власть «колчаковцев».

Поэтому в первый же день воцарения Политического Центра в чрезвычайном заседании Иркутской городской думы командующий армией капитан Калашников, учитывая очередные задачи момента, на первое место поставил «окончание гражданской войны, разбивающей демократию на два лагеря». Здесь уже не заметно было идеи раздельного существования от советской России. Еще яснее сказалась готовность недавних победителей покориться советской России в их инструкции лицам, командированным для мирных переговоров с большевиками. Делегатам предписано было заключить мир во что бы то ни стало, т. е. дано в скрытом виде разрешение идти на полную капитуляцию.

Дело, впрочем, значительно упростилось, так как на фронте с посланцами мертворожденной власти разговаривать никто не стал, а в Иркутске совдеп водворился раньше, чем могла бы произойти капитуляция на фронте.