Более того, Брежнев прямо спросил, кого он предлагает. Андро­пов от ответа ушел:

— Это вопрос генерального секретаря.

Брежнев предложил Федорчука. Андропову было совершенно оче­видно, что предложение исходило от Цинева. Председатель украинско­го КГБ не входил в число любимцев Андропова, но Юрий Владимирович не посмел не только возразить, но и даже выразить сомнение.

В КГБ собрали членов коллегии — попрощаться. Виталий Васи­льевич Федорчук уже был назначен, но отсутствовал. Старшим на це­ремонии прощания был первый заместитель председателя Георгий Кар­пович Цинев, Он благодарил Андропова за совместную работу, он вру­чил подписанный членами коллегии адрес. Ему и отвечал Юрий Влади­мирович:

— Дорогой Георгий Карпович, дорогие товарищи члены колле­гии и все собравшиеся здесь! Мы проработали вместе пятнадцать лет, и Виталий Васильевич успел побывать здесь, поработать, поехать на Украину и там поработать. Пятнадцать лет — ведь это срок немалый. Мы с кем-то подсчитывали — это почти треть активной трудовой жизни мы с вами были вместе...

Андропов несколько слов сказал о чекистской работе:

— Мы боремся, мы же сами говорим, что мы — на передовой линии борьбы. А всякая борьба, тем более передняя линия борьбы, связана с тем, что приходится и наступать, и отступать, и отхо­дить, и всякие обходные маневры делать, и при всем этом соблюдая вид такой, что мы ничего не делаем. Мы же в глазах других не выпя­чиваем свою деятельность. Я думаю, что если и дальше держать курс, чтобы нам не шибко хвалиться тем, что мы делаем, без нужды (когда надо, ну тогда надо), — это было бы правильно...

Уже бывший председатель КГБ ни слова, не сказал ни о борьбе со шпионажем, ни о каком-то ином направлении деятельности комите­та. Только о диссидентах. Суда по его словам, это был главный и единственный враг государства:

— Я вам прямо скажу, что у меня такое впечатление, что был такой момент в нашей деятельности, в начале шестьдесят седьмого года, когда обстановка складывалась таким образом: все эти длинно­волосые, всякие поэты-диссиденты и так далее под влиянием всяких нелепых мыслей Хрущева активизировались, вышли на площади, а у нас в арсена­ле, понимаете, одна мера — арест. И больше ничего нет. А теперь вы знаете, говорят, что КГБ все-таки диссидентов и врагов напрочь разгромил, Я думаю, что переоценивать себя тоже не надо, работа еще осталась и по линии диссидентов, и по линии любых врагов. Как бы они там ни назывались, они врагами остаются. Андропов не мог не сказать о Брежневе:

— Сегодня Виталий Васильевич меня спрашивал — как часто, говорит, ты бываешь? Я сказал, ну сейчас пореже бываю, а ведь в начале деятельности, бывало, не было недели, когда бы либо я не просился, либо Леонид Ильич меня не звал и не разбирался в наших делах. Поэтому, конечно, огромное ему спасибо...

И последнее слово — о сменщике, о Федорчуке:

— Я рад, что выбор пал на него. Это со всех сторон хорошо. Он поработал в военной контрразведке, поработал здесь в централь­ном аппарате, по-моему, двенадцать лет поработал на Украине. Так что знает другую работу. Это — основание к тому, чтобы ему здесь продуктивно еще поработать... Поэтому расстаемся мы так: с одной стороны, грустно, с другой стороны, нужно. Но все-таки для комму­нистов всегда на первом месте было «нужно». Так и будем поступать.

Все зааплодировали.

На пятом этаже главного здания ЦК находились всего три ра­бочих кабинета. Один занимал Брежнев, второй Суслов, третий Кири­ленко. Это символизировало их место в руководстве партии. Юрий Владимирович занял сусловский кабинет, что подчеркивало его поло­жение второго человека в партии. Но курировал он — в отличие от Михаила Андреевича — только международный отдел и чувствовал себя на новом месте неуверенно, потому что плохо знал партийный аппа­рат.

«Такое впечатление, что Ю.В. растерян, — писал хороню знав­ший его Александр Бовин. — С одной стороны, он вроде бы кронпринц. Но с другой, не все это понимают и не всех это радует. Там он опи­рался на могучую машину, которая слушалась его беспрекословно. Здесь же он только один из многих узлов в сложной сети взаимоотно­шений. И ветры здесь дуют не всегда попутные».

Перейдя в ЦК, Юрий Владимирович, как ни странно, лишился постоянного контакта с Брежневым. И не знал, что делает новый председатель КГБ Виталий Васильевич Федорчук.

Федорчук в 1936 году поступил в Киевское военное училище связи и с тех пор не снимал погоны. После училища его взяли в во­енную контрразведку. Военная контрразведка была недреманным оком госбезопасности в войсках. Агенты иностранных разведок военным контрразведчикам попадались редко и обычно в Москве, где у агента есть возможность вступить в контакт со своими нанимателями. В ар­мейских частях, раскиданных по всей стране, расквартированных в медвежьих углах, шпионы не попадались. Поэтому контрразведчики следили за порядком, за поведением офицеров на службе и дома — благо жилой городок рядом с частью.

Так что служба в военной контрразведке накладывала на офи­церов определенный отпечаток: они привыкли, что товарищи по службе считают их церберами и не любят. Кроме того, суровый армейский быт и простота гарнизонных нравов лишали особистов того лоска, который присутствовал у чекистов в других оперативных управлениях, где учили умению найти подход к человеку, расположить его к себе, улы­баться и рассказывать анекдоты.

Виталий Васильевич успешно продвигался по служебной лестни­це, но карьерный взлет начался, когда он подружился с другим про­фессиональным контрразведчиком Георгием Карповичем Циневым. Уйдя на повышение, Цинев посадил на свое место в военной контрразведке Федорчука. Он проработал в третьем главном управлении до 1970 года, когда его назначили председателем КГБ Украины. Считается, что его отправили в Киев, чтобы он выжил Шелеста и освободил место для Щербицкого.

«Принял Федорчука, — записал тогда в дневник Шелест. — Он начал заниматься несвойственными делами: превышением власти, контрольными функциями за советским и партийным аппаратом. Звонит утром на работу министрам и проверяет, находятся ли они на работе. Проверяет, как поставлена учеба министров и какая тематика заня­тий.

Брежнев делает ставку на КГБ как «орудие» всесторонней ин­формации и укрепления своего личного «авторитета» и партии... За всем следят, все доносят, даже ты сам не знаешь, кто это может сделать. Установлена сплошная прослушка и слежка. Как это все от­вратительно!»

Федорчук был крайне недоволен работой своего предшественни­ка: «Почему не было настоящей борьбы против националистов?» По его мнению, сделал вывод Шелест, борьба — это когда просто без разбора сажают в тюрьму. Федорчук заявил: «Мы работаем на Союз, мы интер­националисты, и никакой Украины в нашей работе нет*.

Шелест записывал: «Федорчук очень интересуется, чем занима­ется ЦК и Совет министров. Научный отдел в КГБ упраздняется. Фе­дорчук недопустимо груб с аппаратом комитета, высокомерен с това­рищами по работе».

Федорчук требовал то одного исключить из Союза писателей, потому что он придерживается антисоветских взглядов, то другого не выбирать в члены-корреспонденты Академии наук, потому что он сын жандарма, требовал арестов.

Новый хозяин Украины Владимир Васильевич Щербицкий по идее должен был испытывать симпатию к Федорчуку. В реальности он чув­ствовал, что и сам в определенной мере находится «под колпаком» КГБ: ни один шаг Щербицкого не оставался без внимания Федорчука и Цинева. Так что Щербицкий к Федорчуку относился с настороженно­стью, понимая его крепкие связи в Москве. А Цинев, в свою очередь, обо всем происходящем на Украине напрямую сообщал Брежневу.

Виталий Врублевский, бывший помощник Щербицкого в книге «Владимир Щербицкий: правда и вымысел» пишет:

«Федорчук внимательно присматривался к окружению Киапимира Васильевича и его помощникам... Несколько paз он приглашал меня вместе с женой на обед. Федорчук оказался интересным собеседником. Однако во время встречи я ни на минуту не забывал, что передо мной матерый контрразведчик. И хотя понимал: война — дело суровое, но все равно точила мысль, что на совести собеседника десятки, если не сотни расстрелянных людей. И вряд ли все они были шпионами и диверсантами.