Сменивший Щелокова на посту министра внутренних дел Виталий Федорчук рассказывал потом профессору Владимиру Некрасову, автору книги «МВД в лицах»:

— Когда я стал разбираться с обстановкой в МВД, то у меня сложилось впечатление, что Щелоков последнее время по-настоящему делами не занимался. Я застал развал. Преступность росла, однако этот рост скрывали. В МВД развилось много взяточников, особенно в службе ГАИ. Все это мы начали активно разгребать, и тогда посыпа­лась куча заявлений о злоупотреблениях. Я доложил в ЦК в установ­ленном порядке о сигналах, связанных со злоупотреблениями Щелоко­ва. Тогда этот вопрос вынесли на рассмотрение политбюро. Вел засе­дание Андропов. Когда встал вопрос, возбуждать ли против Щелокова уголовное дело, то Тихонов и Устинов возражали, Громыко колебался, другие также были за то, чтобы спустить все на тормозах. Но Андро­пов настоял, чтобы дело возбудить и поручить расследование Главной военной прокуратуре...

В июне 1983 года Главная военная прокуратура возбудила уго­ловное дело, основываясь на материалах ревизии хозяйственного управления МВД. Следствие пришло к выводу, что начальник ХОЗУ ге­нерал-майор Виктор Калинин организовал «преступную группу расхити­телей социалистической собственности и путем злоупотребления своим служебным положением систематически похищал государственное имуще­ство, обращая его в свою собственность и собственность других лиц».

По материалам этого дела собирались посадить и Николая Ще­локова.

6 ноября 1984 года указом президиума Верховного Совета СССР он был лишен воинского звания «генерал армии».

12 ноября в квартире Щелокова был обыск. Изъяли сто два­дцать четыре картины — Саврасов, Бенуа, Куинджи...

7 декабря персональное дело бывшего министра рассматрива­лось на заседании Комитета партийного контроля. Щелоков отрицал предъявленные ему обвинения. Но члены КПК проголосовали единоглас­но: «За грубое нарушение партийной и государственной дисциплины, принципов подбора, расстановки руководящих кадров, злоупотребление служебным положением в корыстных целях и бытность министром вну­тренних дел СССР члена КПСС Щелокова Николая Анисимовича из партии исключить».

Таков был порядок, унаследованный еще со сталинских времен: сначала отобрать партбилет, а потом сажать, чтобы за решеткой не оказался член партии... Председателю КПК Соломенцеву потом доложи­ли, что Щелоков, выйдя из зала, зашел к нему в приемную, спросил у дежурного секретаря, вернется ли Михаил Сергеевич в свой кабинет после заседания. Видима, хотел поговорить. Но ждать не стал, ушел.

12 декабря указом президиума Верховного Совета Щелоков был лишен звания Героя Социалистического Труда и всех наград, кроме полученных на войне. Щелокову позвонили из наградного отдела пре­зидиума Верховного Совета СССР и предупредили, что надо сдать на­грады, которых его лишили. Таков порядок. Николай Анисимович ска­зал, чтобы приходили в три часа.

Он уже знал, что ордена не отдаст.

Он находился на даче в Серебряном Бору, В полдень 13 дека­бря 1984 года Щелоков надел парадный мундир с «Золотой Звездой» Героя Социалистического Труда. На мундире было одиннадцать совет­ских орденов, десять медалей и шестнадцать иностранных наград. Он зарядил двуствольное охотничье ружье и выстрелил себе в голову. Ему было семьдесят четыре гада.

Он оставил записку, адресованную генеральному секретарю Черненко:

«Прошу Вас не допустить разгула обывательской клеветы обо мне. Этим невольно будут поносить авторитет руководителей всех рангов, это испытали все до прихода незабвенного Леонида Ильича. Спасибо за все добро и прошу меня извинить.

С уважением и любовью

И. Щелоков».

О самоубийстве бывшего министра немедленно уведомили Чер­ненко.

Помощник генерального секретаря Виктор Прибытков вспомина­ет: «На Черненко это известие не произвело никакого впечатления. Похоже, он давно мысленно вычеркнул этого человека из списка ре­ально живущих на земле. После всего, что он успел натворить, без­удержно пользуясь властью, Щелоков для него был совершеннейшим ну­лем, пустым местом...»

Юрий Чурбанов пишет: «Я хорошо помню тот день, когда застрелился Щелоков... Удивился ли я такому финалу? Пожалуй, все-таки нет. Самоубийство для Щелокова было в известной степени выхо­дом».

Сам Юрий Михайлович предпочел сесть на скамью подсудимых, был приговорен к длительному тюремному заключению и отбыл срок.

Следственное управление Главной военной прокуратуры подвело итог своей работы:

«Всего преступными действиями Щелокова государству причинен ущерб на сумму свыше 560 тысяч рублей. В возмещение ущерба им и членами его семьи возвращено, а также изъято органами следствия имущества на сумму 296 тысяч рублей, внесено наличными деньгами — 126 тысяч рублей. Щелоков Н.А. систематически из корыстных побу­ждений злоупотреблял своим ответственным служебным положением, причинив государству значительный вред.

13 декабря 1984 года Щелоков Н.А. покончил жизнь самоубий­ством, поэтому уголовное дело в отношении его возбуждено быть не может».

Николая Анисимовича Щелокова похоронили на Ваганьковском кладбище рядом с матерью и женой. На похороны мало кто решился прийти. Надзирателей из КГБ, которые отмечали всех, кто пришел, оказалось больше, чем пожелавших проводить бывшего министра в по­следний путь.

В конце жизни, наверное, самым ужасным было для него ощуще­ние, что его все бросили и предали. Если бы Николай Анисимович Ще­локов больше всего не боялся позора, он бы дожил до наших дней, работал бы консультантом в Министерстве внутренних дел, выступал на встречах с ветеранами и рассказывал, как его оклеветали. Но что бы он ни совершил в своей жизни, он за это жестоко расплатился. И что бы о нем ни говорили, своей смертью он опроверг многие обвине­ния.

ПОДАРКИ ТОВАРИЩА РАШИДОВА

В один из дней осени 1983 года генеральный секретарь ЦК КПСС Юрий Владимирович Андропов позвонил своему выдвиженцу — ново­му руководителю отдела организационно-партийной работы ЦК Егору Кузьмичу Лигачеву:

— Не могли бы зайти?

— Конечно, Юрий Владимирович!

Всегда энергичный и целеустремленный, в те годы Егор Кузь­мич не ходил, а бегал по цековским лестницам, перепрыгивая через две ступеньки. Андропов дал ему особое поручение, имевшее далеко идущие последствия. Этот разговор в кабинете генсека решил судьбу многих людей.

Егор Кузьмич рассказывал мне:

— Андропову стало известно, что в Узбекистане неладно. А еще до этого заведующий сектором среднеазиатских республик несколько раз докладывал: неладно у нас в Узбекистане. Сотрудники сектора принесли несколько сотен писем о злоупотреблениях. Страш­ные письма! Я их читал несколько вечеров. Трудно было заснуть по­сле этого. Это был настоящий крик души.

В Москву из Узбекистана шли тысячи писем с жалобами на то, что у местных начальников невозможно добиться правды, что без взятки в республике ничего не делается.

Андропов спросил у Лигачева:

— Егор Кузьмич, вы не считаете нужным проявить какой-то интерес к Узбекистану? Я давно знаю, что там происходит. Так много писем, надо этим заняться.

Лигачев сразу откликнулся:

— Мы готовы немедленно подключиться. И тогда Андропов неожиданно сказал:

— Вы знаете, что сделайте: пригласите Рашидова и поговори­те с ним.

Лигачев выразительно посмотрел на Андропова. Новый гене­ральный секретарь понял, что смущает Лигачева: Егор Кузьмич — всего лишь заведующий отделом ЦК, а первый секретарь ЦК компартии Узбекистана Шараф Рашидов — кандидат в члены политбюро, то есть почти небожитель. Строгий порядок взаимоотношений в партийной иерархии не позволял заведующему отделом приглашать к себе человека, входящего в политбюро.

Но Андропов успокоил Лигачева:

— А вы не стесняйтесь. Считайте это моим поручением. Раши­дов в ближайшее время сам зайдет к вам.

Егор Кузьмич понял, что Рашидов, который был любимцем Бреж­нева, больше не в фаворе. И действительно, вскоре Шараф Рашидоаич появился в здании ЦК. Ему сообщили, что с ним хотел бы поговорить новичок — Лигачев. Удивленный Рашидов пришел к Лигачеву. Вошел к нему в кабинет как хозяин — что это какой-то завотделом решил с ним побеседовать? Вначале он абсолютно не воспринимал слова Лига­чева. А Егор Кузьмич, отбросив дипломатию, с присущими ему напором и прямотой стал говорить: