— А вы чувствовали особый интерес со стороны англичан? За вами следили больше обычного?
— Меня без внимания не оставляли. Бывали случаи, когда в слежке участвовали одновременно до девяти машин британской контрразведки, и мы имели возможность выявить все девять. Я работал в посольстве, но у меня не было дипломатического прикрытия, потому что в 1969 году англичане уже ограничили наш дипломатический состав, и я поехал не с дипломатическим, а со служебным паспортом. Так что был уязвим для местной контрразведки.
— Лялин занимал крупный пост в резидентуре?
— Он был рядовым оперативным сотрудником, официально работал в торгпредстве старшим инженером. Но так сложилось, что он знал об одной моей важной связи, которая довольно успешно разрабатывалась нами…
— А что послужило поводом для его ухода к англичанам?
— Позднее, когда я занялся вопросами безопасности разведки, мы работали над портретом потенциального перебежчика из нашей среды, используя и информацию, которой у нас, к сожалению, было уже очень много по этой части.
Лялин, в отличие, скажем, от Гордиевского, не был сложившимся агентом. Он был очень импульсивным человеком, много пил. А когда человек постоянно пьет, вся психическая структура подвергается изменениям. Ему свойственны неадекватная реакция, повышенная возбудимость.
Лялина задержала британская полиция за нарушение правил уличного движения. Думаю, что это был предлог. Если речь идет о сотруднике иностранного посольства, такие задержания редко происходят без участия контрразведки. Или же контрразведчики тут же ставятся в известность и подключаются.
Английская контрразведка могла знать — да наверняка знала! — о его романе с сотрудницей торгпредства, замужней женщиной…
Они его задержали и поговорили с ним, я думаю, основательно. Такие разговоры строятся по обычной схеме. Вот мы знаем, что у тебя роман на стороне. Если об этом станет известно, тебя вернут домой, уволят из КГБ, выбросят на улицу, вся карьера рухнет…
Не думаю, что он сразу принял решение. Скорее он обещал подумать. Его продержали в полиции до утра. Если бы он решился, его бы сразу отпустили. Потому что время имеет значение: нельзя, чтобы агент выпал из поля зрения своей службы, чтобы его начали искать сотрудники резидентуры.
А его продержали до утра. За ним ездил наш консул, забрал его, привез в посольство. Как назло, не оказалось на месте руководителя резидентуры человека, которого Лялин уважал. А его заместитель к нему относился предвзято — бывает, не сошлись люди характерами. Это был явно тот случай.
И заместитель резидента сказал ему то, о чем Лялина предупреждали англичане: «Ты такой-сякой, тебе здесь делать нечего, собирай вещи, в двадцать четыре часа мы тебя вернем на родину». Это было как раз то, чего делать нельзя. Даже если человек попадает в беду, даже если он оказывается на крючке, надо отнестись к нему по-человечески. Моя работа показала, что в таких ситуациях нужно больше доверия, это оправдывает себя. А после такого разговора Лялин принял окончательное решение — ах так! И ушел…
Англичане выслали из страны сто пять советских граждан. Лялин выдал всех, и резидентуру пришлось формировать заново. Англичане ввели квоты на советских работников, и направить в Лондон столько же людей, сколько там было, не удалось. Вслед за англичанами выслали большую группу разведчиков французы, а потом и некоторые другие страны.
Вины Крючкова в провале не было. Напротив, эта история открыла ему путь к креслу руководителя разведки. Генерала Сахаровского раньше времени отправили на пенсию. Начальником Первого главного управления назначили Федора Константиновича Мортина, который пришел из аппарата ЦК КПСС, но стало ясно, что это промежуточное решение.
Крючков пробыл заместителем три года — столько ему понадобилось для того, чтобы освоиться и разобраться в новом деле. А история с массовой высылкой из Англии помогла ему понять, какой ущерб его ведомству и ему лично может нанести всего один перебежчик.
Такие массовые высылки случались и позднее. В апреле 1983 года из Франции по обвинению в шпионской деятельности в одночасье были выдворены почти полсотни советских дипломатов. Акцию одобрил тогдашний президент Франции Франсуа Миттеран. Говорят, что он даже сам отобрал сорок семь фамилий из сотни «кандидатур», представленных ему контрразведкой.
От ответной акции Москва воздержалась. Удар был сильным, но портить особые отношения с Францией не хотелось. Когда речь шла о других странах, советские руководители не были столь снисходительны.
В 1976 году, открыв очередной номер популярной тогда «Литературной газеты», молодой пресс-атташе посольства ФРГ в СССР Эберхард Хайкен увидел свое имя. Газета сообщала, что немецкий дипломат — разведчик, укрывшийся за дипломатической неприкосновенностью.
Но Эберхард Хайкен не работал на западногерманскую разведку! И в КГБ об этом знали: ни одно посольство не в состоянии сохранить в секрете, кто настоящий дипломат, а кто замаскированный шпион. Хайкен был принесен в жертву шпионско-дипломатической игре между Москвой и Бонном.
Западногерманское телевидение сняло тогда фильм «Московские шпионы» о советских дипломатах. О его предстоящем показе в Москве знали. Одного известного советского журналиста, германиста по образованию, КГБ попросил съездить в западногерманское посольство и уведомить посла от имени советского руководства, что появление фильма на телеэкранах будет истолковано как враждебный акт. Предупредить, что будут последствия.
Немало удивленный журналист сказал, что для исполнения столь деликатной миссии ему нужно письменное поручение. Он получил из КГБ неподписанный текст, в котором говорилось: «Вам поручается побывать в посольстве ФРГ в Москве и информировать посла…»
Журналист приехал в посольство поздно вечером. Бдительный милиционер у ворот, который в те времена, сверяясь с заранее составленным списком, проверял документы каждого, кто желал войти в посольство, на сей раз, ничего не спрашивая, мгновенно пропустил посетителя, проводив его любопытным взглядом.
Посол, знавший и высоко ценивший журналиста, выслушал его со вниманием. Сказал, что передаст его слова в Бонн. Но министерство иностранных дел ФРГ не властно над телевидением. Фильм был показан. КГБ захотел искупительной жертвы. Пресс-атташе Хайкен был объявлен шпионом.
Злая ирония судьбы состояла в том, что Хайкен почти что дружил с тем самым советским журналистом, которого просили воздействовать на немцев…
Почему выбор пал именно на Эберхарда Хайкена? Почему не назвали шпионом какого-то реального сотрудника Федеральной разведывательной службы, работавшего в то время в Москве?
Такова частая практика. Вопреки распространенному мнению, контрразведка редко обращается в МИД с просьбой выслать выявленного разведчика. Куда практичнее следить за ним, определять его методы работы, связи, пытаться с ним играть. Если уж принято решение устроить небольшой публичный скандал, то на роль жертвы подбирают человека, не имеющего отношения к разведке.
Эберхард Хайкен в любом случае должен был вернуться в Бонн, потому что истек четырехлетний срок его командировки в Москву. Дата его отъезда была известна заранее. Вот его и выбрали в жертву. КГБ и МИД СССР даже не стали торопить немецкого пресс атташе. А раз так, то у немцев не было оснований делать ответный шаг, высылать советского дипломата. Обмен ударами состоялся.
Но каково было самому Хайкену, по которому катком проехался мстительный КГБ?
Он хотел навсегда забыть о России, заняться чем-то другим. И все же заставил себя считать эту печальную историю несчастным случаем на производстве. Хайкен провел четыре года в немецком посольстве в Вашингтоне. И все-таки вернулся к российским делам. В 1989 году он вновь приехал работать в Москву. Его назначили полномочным министром немецкого посольства в Москве — это второй после посла человек. Визу ему дали сразу. О той истории никто и никогда не заикался. Впрочем, извиниться тоже желающих не нашлось.