О состоянии Жданова каждый день по телеграфу докладывали в Кремль.

29 августа у Жданова повторился приступ. Тимашук опять доставили из Москвы на Валдай, но кардиограмму не сделали. В тот же день, по ее словам, «больной встал и пошел в уборную, где у него вновь повторился тяжелый приступ сердечной недостаточности с последующим отеком легких, резким расширением сердца, что и привело больного к преждевременной смерти». Жданов умер 30 августа.

А 7 сентября Тимашук написала письмо секретарю ЦК ВКП(б) Алексею Александровичу Кузнецову. На сей раз она писала совершенно определенно. Электрокардиограмма показывала, что Жданов перенес инфаркт миокарда. Но врачи не согласились с ее диагнозом, Жданову «не был создан особо строгий постельный режим, который необходим для больного, перенесшего инфаркт миокарда, ему продолжали делать общий массаж, разрешали прогулки по парку, просмотр кинокартин».

Впоследствии историки попытаются понять мотивы такой настойчивости Лидии Феодосьевны. Одни увидят в этом желание свести счеты с коллегами, другие — стремление снять с себя ответственность за неоказание должной медицинской помощи члену политбюро. Она боялась, что за смерть Жданова захотят наказать кого-то из врачей, и не хотела попасть в их число.

Результаты вскрытия подтвердили, что Тимашук была права. Начальник Главного управления охраны генерал Власик сообщил о письме Тимашук Сталину, тот отправил послание в архив: смерть Жданова его вполне устраивала.

Тогда Власик переправил письмо Тимашук ее начальнику и своему другу Петру Ивановичу Егорову, который с 1947 года возглавлял лечебно-санитарное управление Кремля. Руководство лечебно-санитарного управления Кремля было недовольно жалобами Тимашук. Ее перевели в филиал больницы. Казалось, эта историй забыта.

Но почти одновременно затевается новое политическое дело, котором вскоре всплывет имя Жданова.

20 ноября 1948 года политбюро поручило министерству госбезопасности «немедля распустить Еврейский антифашистский комитет… органы печати этого комитета закрыть, дела комитета забрать. Пока никого не арестовывать». Аресты начнутся в 1952 году. Тогда и понадобится Тимашук.

О ней вспомнили в августе 1952-го. Ее письмо не пропало: в ведомстве государственной безопасности всегда была чудесная картотека. Письмо Тимашук достали из архива, и оно легло в основу дела «врачей-убийц».

Ее вызвали в следственную часть по особо важным делам министерства государственной безопасности и попросили подробно описать обстоятельства смерти Жданова. Ее допрашивали несколько раз, а 20 января 1953 года ее пригласил к себе в Кремль секретарь ЦК Георгий Максимилианович Маленков и от имени товарища Сталина и советского правительства поблагодарил за бдительность.

На следующий день, 21 января, в очередную годовщину смерти В. И. Ленина, в центральных газетах был опубликован указ Президиума Верховного Совета СССР: «За помощь, оказанную Правительству в деле разоблачения врачей-убийц, наградить врача Тимашук Лидию Феодосьевну орденом Ленина».

Почти до самой смерти Сталина все газеты будут писать о враче-патриоте. В один день она стала самым популярным человеком в стране.

Тем временем арестовали всех, кто лечил Жданова: начальника лечсанупра Кремля Егорова, академика Владимира Никитовича Виноградова, который с 1934 года заведовал терапевтическим отделением Кремлевской больницы, профессора-консультанта больницы Владимира Харитоновича Василенко, лечащего врача Гавриила Ивановича Майорова.

Арестовали и нескольких других знаменитых врачей. Всех обвинили в том, что они по заданию иностранных разведок путем вредительского, неправильного лечения убивали советских руководителей.

Письмо Тимашук оказалось поводом для начала всесоюзной кампании по выявлению убийц в белых халатах — изуверов-врачей. Дело сразу приобрело антисемитский характер, поскольку большинство арестованных были евреи. Страну охватила настоящая истерия. Люди отказывались лечиться, принимать лекарства. Каждый врач был под подозрением.

В советском представительстве в Париже посольского врача посадили под домашний арест, хотя ее муж был сотрудником госбезопасности. А тут, как назло, заболел заместитель министра иностранных дел Андрей Андреевич Громыко, который был в Париже проездом. Пришлось все-таки позвать врача. Она осмотрела больного — грипп. Протянула Громыко лекарство. Будущий министр резко отстранил ее руку:

— Вашего лекарства я принимать не буду!

Академик Борис Васильевич Петровский, один из крупнейших советских хирургов, вспоминает, что в день, когда появилось сообщение о «врачах-убийцах», он собрал коллег-хирургов и они решили отменить все назначенные на этот день операции. В палатах больные жарко обсуждали сообщение ТАСС.

Петровский сказал больным, что в коллективе вредителей нет, тем не менее, учитывая происходящее, решено отменить операции. Больные твердо ответили:

— Мы вам верим и просим операции не отменять.

Через два дня Петровскому позвонили из ЦК. Инструктор прочитал письмо рабочего, которого Петровский три года назад успешно оперировал по поводу рака желудка. Рабочий писал: «Видимо, профессор Петровский тоже является вредителем. Он зашил мне во время операции какую-то опухоль под кожу».

Инструктор ЦК попросил принять рабочего и поговорить с ним. Петровский осмотрел пациента: все было в порядке, в месте пересечения, а затем сращения реберного хряща прощупывалось небольшое уплотнение. Петровский объяснил ему, что к чему, и предложил сделать маленькую операцию, чтобы ликвидировать уплотнение.

На следующее утро пациент оказался в кабинете Петровского с кровоподтеком под глазом: это в палате, когда он рассказал свою историю, ему таким образом выразили свое отношение к доносчикам.

Петровского в ЦК попросили в составе комиссии срочно выехать в Рязань. Секретарь обкома Алексей Николаевич Ларионов позвонил в ЦК и попросил прислать комиссию для расследования «преступлений хирургов». Группа врачей приехала в Рязань. Они остановились в Доме колхозника и на троллейбусе поехали в обком. Рядом сидели пожилые женщины. Одна рассказывала другим:

— А Жмур вчера опять зарезал больного!

Петровский прекрасно знал хирурга В. А. Жмура, ученика академика Бакулева.

В обкоме Ларионов сообщил, что вредительством занимаются четыре руководителя кафедр Рязанского мединститута — профессоры В. А. Жмур, М. А. Егоров, Б. П. Кириллов и И. Л. Фраерман. Причем по инициативе обкома Егоров уже арестован. На очереди остальные.

Петровский стал беседовать с рязанскими врачами. Очень быстро у него возникло подозрение, что все четыре хирурга стали жертвой доноса, а доносчик — некий врач, который работал у каждого из этих профессоров и отовсюду был отчислен как плохой хирург. Потом устроился в обкомовскую поликлинику, поближе к начальству, и стал сводить счеты с обидчиками.

Две недели Петровский обследовал работу рязанских хирургов и пришел к выводу, что это прекрасные специалисты, которые работают в очень трудных условиях — нет медикаментов, инструментов, шовного материала.

Опытный Петровский ввел вероятного жалобщика в состав комиссии, которая подписала заключение. Итоги работы комиссии рассматривались на бюро обкома. Оно началось в три часа ночи.

Секретарь обкома Ларионов был крайне недоволен, услышав, что в действиях врачей отсутствует состав преступления, а городские власти, напротив, не проявляют внимания к медицине. Ларионов прервал Петровского:

— А вот у нас имеется другая информация. Мы знаем, что профессоры Кириллов и Жмур плохо оперируют. Из-за них пострадала женщина — член партии, которая после плохо проведенной операции погибла от метастазов рака грудной железы.

Этот случай Петровскому был известен. Он сказал, что рак был очень запущен и печальный исход предотвратить было невозможно. Петровский попросил назвать фамилию врача, который информирует обком. Ларионов без желания назвал имя. Тогда Петровский с возмущением произнес:

— Очевидно, вы не знаете, что этот врач был введен в состав нашей комиссии и подписал акт, который я только что огласил? Иначе как двуршничеством поведение этого, с позволения сказать, врача назвать нельзя.