— Никогда об этом не задумывалась, — честно ответила Лина, — Вообще-то я не слишком много о них знаю.

— Вполне естественно бояться того, чего не знаешь, — сказал Гадес.

Он все еще говорил отеческим тоном и, как показалось Лине, с легкой снисходительностью. Она вскинула брови, глядя на него. Ну да, если смотреть на все с точки зрения здешних верований, последние события должны были основательно ее потрясти.

— Я не думаю, что это естественно; мне скорее кажется, что это признак незрелости, — сказала она.

Гадес снова фыркнул, и на этот раз Лина рассердилась, тем более что он сказал:

— И это говорит столь юная богиня?

— Зрелость не всегда измеряется годами, — возразила Лина.

Он, конечно, может быть мистером Высоким Темным Бэтменом, но она не позволит обращаться с собой как с юной глупенькой девчонкой.

Но Гадес лишь бросил на нее пристальный взгляд. И снова прикрикнул на коней, заставив их так прибавить ходу, что разговаривать стало невозможно. Лина покрепче ухватилась за поручни, чтобы не потерять маленькую призрачную Эвридику на ошеломляюще крутых поворотах.

Когда Лине стало уже казаться, что ее пальцы превратились в когти из-за того, что приходилось так сильно сжимать поручни, Гадес поднял над головой копье. Из зубцов хлынул ослепительный свет, и в потолке туннеля открылось широкое отверстие. С оглушительным грохотом колесница рванулась вверх, и жеребцы, выбив копытами фонтаны искр, замерли на месте.

Лина огляделась вокруг в безмолвном благоговении. Над ней сияло небо, яркое и радостное. И хотя солнца не было видно, небо переливалось целой палитрой нежных оттенков — от мягкого фиолетового до бирюзовой синевы и сливочного желтого. Лина услышала мелодичное пение птиц, а ветерок, коснувшийся ее лица, принес сладкий и очень знакомый аромат. Лина глубоко вздохнула. Откуда этот изумительный запах? Ее взгляд оторвался наконец от тонкой красоты бессолнечного неба — и она сразу нашла ответ.

Вдоль дороги, протянувшейся перед ними, росли высокие статные деревья, и Лине показалось, что она их узнала — это были кипарисы; под ними красовался сплошной ковер из цветов. Огромные чашечки лунного цвета, целые озера которых Лине приходилось видеть лишь однажды в жизни.

— Да это же нарциссы! — удивленно воскликнула она.

Гадес оглянулся на нее.

— Да, нарцисс — цветок Подземного мира. — Бог сделал глубокий вдох. — Я никогда не устаю наслаждаться их ароматом.

Лина промолчала, но в мыслях подивилась иронии судьбы: ведь Деметра воспользовалась именно цветком Подземного мира, чтобы поменять местами души Лины и Персефоны. Так, значит, богиня урожая просто откликнулась на заклинание? Она просто хотела помочь Лине с пекарней, то есть выступила в роли доброй самаритянки? И у нее не было никаких тайных планов вроде... ну, возможно... вроде замысла отправить Лину в ад вместо Персефоны? Ой ли? Она исподтишка посмотрела на бога, стоявшего в колеснице рядом с ней. Он как будто бы не собирался ее насиловать. Но он не был и таким ледяным, как описывала Деметра. За весьма короткое время он успел показаться и внимательным, и сексуальным, и пугающим, и добрым... И уж точно он не был скучным, бесчувственным, ничем не интересующимся богом. Интересно, что же на самом деле задумала Деметра? Ладно, в конце концов, Лина не была глупой молоденькой девчонкой, которая только что приехала в большой город на грузовике с репой. Она должна выполнить здесь кое-какую работенку. Она ее сделает — и отправится домой.

Гадес дернул поводья, и колесница снова двинулась вперед. На этот раз, как с облегчением поняла Лина, уже не с такой сумасшедшей скоростью. Деревья вдоль дороги были толстыми и выглядели очень старыми. Необычные птицы весело порхали среди ветвей, перекликаясь мелодичными голосами. Корни кипарисов переплетались в сложном узоре среди цветов. Лина слышала живой шепоток ручья, видела прозрачные пруды, отражавшие акварельное небо. Время от времени ей казалось, что она замечает прозрачные тени, мелькавшие тут и там, но когда она пыталась сосредоточиться на ускользающих образах, они исчезали. И ни единой души больше не было на дороге.

— Как здесь прекрасно! — сказала Эвридика тихо и благоговейно, как ребенок, попавший в церковь.

— Да, действительно, — согласилась Лина. Потом посмотрела на шарик света, все так же висевший над плечом. Протянув к нему руку ладонью вверх, она сказала: — Похоже, нам больше не нужна твоя помощь.

Огонек тут же опустился на ладонь и с негромким хлопком впитался в кожу Лины. Лина ощутила покалывание, и ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы не вытереть руку о подол платья. Она улыбнулась Эвридике и сделала вид, что для нее вполне обычное дело — поглощать собственным телом полуразумные шарики света.

— Видишь, — сказала она девушке, — ты была права, бояться тут нечего. Ничего здесь нет ужасного или угрожающего.

Темнокожий бог, стоявший рядом с ними, согласно кивнул и улыбнулся маленькому бледному духу.

— Для таких, как ты, дитя, смерть не содержит в себе ничего страшного. Ты проведешь вечность, наслаждаясь радостями полей Элизиума, или, если захочешь, можешь испить вод Леты, реки забвения, и переродиться, чтобы прожить еще одну жизнь.

Лина постаралась скрыть удивление. Души могут сами выбирать путь перерождения? Она посмотрела на девушку, неподвижно стоявшую под защитой ее рук. Эвридика умерла такой молодой; наверняка ей захочется переродиться в смертном теле и прожить другую, долгую и насыщенную жизнь.

— Это звучит просто замечательно, Эвридика. Ты можешь отдохнуть какое-то время. Может быть, прогулка по полям будет для тебя чем-то вроде каникул... как для меня. — Лина усмехнулась. — А потом выпьешь воды, дающей забвение, и у тебя будет новая, полная жизнь.

Однако улыбка Лины угасла, когда она увидела, что и без того бледное лицо Эвридики побледнело еще сильнее, став почти совершенно белым. В глазах девушки вспыхнул откровенный ужас.

— В чем дело, милая? — спросила Лина.

— А почему мне нельзя остаться с тобой, Персефона? — с отчаянной мольбой в голосе произнесла Эвридика. — Я не хочу перерождаться. Я этого не хочу... ведь если я забуду прошлую жизнь, я могу совершить те же ошибки, могу выбрать то же самое...

Девушка умолкла, разрыдавшись, и закрыла лицо руками.

Лина, крепко обняв девушку, растерянно посмотрела на Гадеса. Бог изучал девушку понимающим взглядом.

— Успокойся, дитя, — сказал он. — До тех пор пока твоя богиня остается в Подземном мире, ты сможешь быть поблизости от нее. Не надо плакать. Элизиум для каждой смертной души свой, и твой Элизиум будет просто местечком рядом с Персефоной.

Лина благодарно улыбнулась Гадесу. Эвридика была такой молодой, такой напуганной... И если Гадес позволит девочке оставаться рядом с ней, у Эвридики будет по меньшей мере шесть месяцев, чтобы прийти в себя. И к тому времени, когда Лине пора будет уходить, Эвридика привыкнет к Подземному миру. Может быть, Лина даже уговорит ее переродиться. Лина пыталась угадать, что же такого могло произойти в коротенькой жизни этой девочки, из-за чего она испытывает такую боль, и мысленно сделала заметку: поговорить об этом с Эвридикой, когда маленький призрак немного успокоится.

Эвридика подняла голову и посмотрела на бога.

— Правда? Я могу остаться с Персефоной? — спросила она Гадеса.

— Правда. Тебе дал слово сам бог Подземного мира, — серьезно ответил Гадес.

Лицо Эвридики осветилось радостью.

— О, спасибо тебе, Гадес! Я обещаю хорошо служить моей богине!

Лина покачала головой.

— Друзья не служат друг другу, Эвридика.

Девушка немножко подумала, прежде чем заговорить.

— Если ты не позволишь мне прислуживать тебе, то позволишь ли ты мне заботиться о тебе и следить, чтобы за тобой должным образом ухаживали?

Лина открыла было рот, чтобы сказать девочке: она более чем в состоянии сама позаботиться о себе... но отчаянное выражение в глазах Эвридики заставило ее промолчать. Девушка явно нуждалась в том, чтобы сосредоточить на ком-то свое внимание. Возможно, это будет и к лучшему, если она найдет себе занятие, хотя бы на первое время.