- Сейчас ты полетишь, — буркнул Кит.

 Он тогда еще не занимался особо — так, баловался пару раз в неделю с грушей да висел на турнике. Поэтому его неумелый удар в грудную клетку не причинил гуиму, кажется, никакой боли.

 - Хороший! — пропел снукер. — Уолетели! Тау хорошо!

 Кит двинул его под ложечку, другой рукой ударил в печень.

 Гуима отбросило к кирпичной стене, но состояние кайфа после дозы не давало ему почувствовать что–нибудь кроме радости.

 Потом Кит бил его долго и сосредоточенно, целясь в самые уязвимые, как он тогда полагал, места, делая серию за серией. Снукера мотало из стороны в сторону как мешок с грязным бельем, относить который в прачечную было обязанностью Кита. Но он только улыбался и повторял свое идиотское «Хорошо! Уолетели, уальчики!»

 Его улыбка — это было самое ужасное. Через какое–то время Киту казалось уже, что снукер просто издевается над ним, что на самом деле ему больно, но он просто издевается, смеется над его жалкими попытками причинить боль.

 До какого–то момента ни Кит, ни его собратья по шайке, стоявшие вокруг и молча созерцающие происходящее, не знали точно, будут ли они убивать гуима. Но в тот момент, когда изможденный и запыхавшийся Кит остановился, потряхивая разбитыми в кровь кулаками, снукер вдруг обнял его, прижался к его щеке своим слюнявым ртом и пропел: «Люйю тия! Уальчик! Хороший уальчик! Уолетели, а? Уог ждет нас!»

 И тогда стало ясно, что снукера придется убить. Потому что иначе отмщение было невозможно. Он улыбался. Он не чувствовал боли. И он их любил.

 Кит словно сошел с ума.

 - Улыбаешься? — спросил он. — А что так не широко–то, а? Что так не широко улыбаешься, тварь? Давай шире, а?! Шире!

 Он повторял это «Шире!» раз за разом, пока скрюченными пальцами разрывал щеки гуима, зацепив их изнутри, растягивая к ушам. Пальцы скользили по скопившейся во рту снукера слюне и крови, срывались с расползающихся как жвачка щек, но Кит снова и снова погружал их чуть ли не в самое горло и рвал плоть гуима в лохмотья, сжимая зубы так, что они хрустели и вот–вот готовы были рассыпаться.

 - Шире, сука, шире! — кричал он в истерике. — Улыбайся шире, тварь!

 

 Кит зябко повел плечами от этих воспоминаний. Потом они узнали, что тот гуим был когда–то одним из лучших преподавателей колледжа Эккерсли. Угасающее сознание настойчиво, каждый день, приводило его к зданию, где он отработал всю свою жизнь, где провел свои лучшие годы, где его любили студенты, бегавшие за ним и жадно ловившие каждое его слово.

 Они отомстили. Они глумились над снукером больше часа, изуродовав его до неузнаваемости, превратив в изорванный, изломанный мешок мяса и костей. Они убивали его тупо, жестоко, истерично, напрочь забыв о мести и просто убивая, чтобы убить, чтобы не видеть счастливой улыбки, которая не сползла с его лица даже тогда, когда он стонал от боли…

 Кит открыл дверь и вошел в прихожую.

 В квартире пахло ужином.

 Как это здорово–то, а! Приходить в свою маленькую, убогую, холодную квартирку и чувствовать теплый и живой запах еды, а не затхлую вонь пустого помещения и пыли.

 - Джесс! — позвал он. — Я принес. Извини, только фотографий не нашел, они их…

 Он не договорил, потому что заглянув в комнату, не увидел никого.

 А! Ну да, она же возится с обедом…

 Метнулся в кухню, еще не зная, но уже понимая, что не увидит Джессики и там.

 

Глава 11

 

 Прежде всего, он тщательно осмотрел квартиру.

 Ничего в ней не изменилось, ни один стул не был повален, ни один шкаф не оставлен открытым, никаких следов борьбы и вообще никаких следов. Такое ощущение, что Джессика либо ушла сама, не смотря на его строжайший запрет, да и свой страх, либо ее увел кто–то хорошо ей знакомый, с кем она пошла без раздумий. И где ее теперь искать, Кит даже представить себе не мог. Единственный вариант, который пришел ему в голову — это то, что она ушла домой. Но понятно, что этого не было, потому что быть этого не могло.

 Да, она ушла не домой. И кажется, она ушла не по своей воле, потому что мобильник — вот он, лежит на подоконнике, в кухне. Она не могла уйти без него. Не должна была.

 Метро мчится все быстрее и быстрее… Одна за другой мелькают незнакомые пустынные станции…

 Кто знал, что Джессика у него дома?

 Только любовница Хилмана и Эрджили. Но Эрджили ни за что не стал бы предпринимать каких–либо действий, не предупредив Кита. Да и Джессика не согласилась бы отправиться в приют. По крайней мере, сейчас.

 А вот эта дамочка… С ней Джессика наверняка пошла бы. Но как та могла оказаться у Кита дома раньше его самого, при этом не зная адреса? Если только на машине…

 И что ему теперь делать?

 Искать девочку бессмысленно. Он даже не знает, с чего начать поиски, потому что не представляет себе, куда она могла отправиться. В полицию обращаться бессмысленно вдвойне.

 А через час на улице начнет смеркаться.

 А завтра ему идти на работу.

 И еще этот саквояж. Нельзя оставлять его у себя, здесь. Ему нужно найти более надежное место…

 Кит умылся, морщась, любуясь на поплывшую разбитую губу и огромный рог над левой бровью.

 «Гаденыши! Надо было, все–таки, навешать им еще…»

 Потом переложил всё из приметного кейса в небольшую серую сумку, сунул в карман телефон Джессики и вышел из дома.

 Кейс он бросил в мусорный контейнер на тридцать восьмой.

 Поднялся к маме.

 В тихой и пустой квартире, в которой попрежнему стоял густой запах ацетона, задернул шторы, включил небольшой ночник у маминой кровати, открыл сумку.

 Пролистал тетради в синей обложке — не с целью что–то понять, а — так, на всякий случай: вдруг что–нибудь было спрятано между страниц. Пошуршал печатными листами, даже не всматриваясь в текст: бесконечные таблицы и диаграммы. Повертел в руках странную упаковку снука, посмотрел ампулы на свет — вполне обычный на вид наркотик: золотистые кристаллы плавают, поблескивая, в желтоватой жидкости.

 Достал голубой запечатанный конверт, надорвал краешек, открыл. Внутри — три конверта поменьше, на каждом, в поле адресата, надпись. На первом — «Джессика!». На втором — «Лайза!». На третьем — «Тебе!».

 Повертел в руках послание к Лайзе. Лайза — это, скорей всего, любовница, та самая, которая отдала ему кейс. Бросил его обратно в сумку. Сунул конверт, адресованный Джессике в карман ветровки. Потом, подумав, вернул в сумку и его.

 Конверт с надписью «Тебе!» открыл. Достал сложенный вчетверо стандартный лист бумаги с напечатанным на двух его сторонах текстом. Развернул. Начал читать.

 

 «29 мая, 2052 года, Локвуд–сити, Стив Хилман.

 Если ты нашел этот кейс, где бы ты его ни нашел, значит, я уже мертв.

 Меня зовут Стив Хилман, я бывший сотрудник отдела по исследованию перспектив медицинского применения препарата «снуксил» при корпорации «Снуксил Кемикалз Хайпауэр». Единственная моя надежда сейчас, что ты, читающий эти строки, не имеешь отношения ни к «Снуксил Кемикалз», ни к спецслужбам. И еще хочется верить, что ты находишься в здравом уме и тебе не безразлична судьба человечества.

 На протяжении последних трех лет я, в числе других сотрудников, официально и по заданию корпорации, занимался изучением препарата «Снуксил» и возможностью разработки на его основе медицинских средств–анестетиков высокой степени эффективности. К сожалению, работы не дали сколько–нибудь значимых результатов вследствие невозможности получения бета–снуксилоцина–6 в чистом виде, с отделенной прантавазиновой кислотой.

 Зато в процессе исследований снуксилоцина мною было выявлено и доказано опытным путем положительное воздействие компонентов препарата «Снуксил» на раковую опухоль, заключающееся в подавлении деления больных клеток. Побочным эффектом использования снуксила на больных раком мышах оказалась их почти полная невосприимчивость к действию прантавазиновой кислоты вследствие ее поглощения раковыми клетками с последующим разложением на составляющие — 2О12 (диоксивазин–12) и MSD (мета–снуксилон–дигидратат), обнаруженные мною в крови подопытных животных.