Ухватившись за перила, я начал спускаться по ступеням. Я уже собирался что-то сказать, но всего через пару шагов она вдруг так внезапно остановилась и повернулась ко мне, что я чуть не налетел на нее.

— Интересно, — сказала она, задорно взглянув на меня, — много ли вам известно о легендарном Эльдорадо?

Глава 8

Запах, витавший в библиотеке, резко отличался от лабораторного. Все в этом похожем на пещеру помещении осталось в точности таким же, как мне запомнилось, только теперь приятный затхловатый дух старых книг смешался с привычными для меня ароматами кедрового и ланолинового масла и резким смолистым запахом свежей древесины: и неудивительно — в глаза бросались несколько отремонтированных полок и починенные перила на галерее. Эти запахи навеяли мне воспоминания о моем собственном магазине, ведь никакие другие раздражители не возвращают нас в прошлое с такой легкостью и остротой, как запахи. И внезапно я почувствовал себя таким же несчастным, как в то последнее утро в таверне «Полумесяц». Я покинул свой дом совсем недавно, а казалось, что я не видел его уже много лет.

Алетия предложила мне присесть у окна в одно из обитых кожей кресел. Они также были новыми, как и стоявший между ними столик орехового дерева и лежавший под ними на полу ручной выделки ковер с множеством обезьян и павлинов. Прошаркав по полу, я послушно опустился в одно из этих скрипучих кресел. Финеас как сквозь землю провалился. Даже его кровавый след исчез. Как бы мне хотелось, чтобы наша постыдная потасовка оказалась лишь плодом моего возбужденного воображения.

Я закинул ногу на ногу, потом снова вытянул ноги, ожидая объяснений Алетии. В те дни я мало знал о мифической стране Эльдорадо, или Золотой земле, — о том призрачном огоньке, на который уже почти столетие устремлялись бесчисленные искатели приключений в коварные джунгли бассейна Ориноко. Эта страна упоминалась такими летописцами испанских завоеваний, как Фернандо де Овиедо, Сьеза де Леон и Хуан де Кастеллано, — с их записями я бегло ознакомился в первые же дни по возвращении из Понтифик-Холла, причем все их истории противоречили друг другу. Слухи об Эльдорадо достигли ушей конкистадоров вскоре после того, как Франсиско Писарро [187] в 1530 году завоевал Перу: некий город золота, управляемый отважным одноглазым вождем, el indio dorado [188], который каждое утро по обычаю разрисовывает свое тело золотоносным песком, выловленным в Ориноко или, возможно, в Амазонке… или в одном из их бесчисленных притоков, змеившихся через джунгли. Испанцев заинтересовали слухи о золотоносных реках, и в 1531 году некий капитан по имени Диего де Ордас получил от германского императора Карла V [189]capitulation подняться в верховья Ориноко и отыскать этого нового Монтесуму [190] и его золотой город. Он не нашел ровным счетом ничего, но тем не менее будущие исследователи проявили редкостное упорство, и в течение нескольких последующих десятилетий конкистадоры постоянно отправлялись в эти джунгли подобно странствующим рыцарям из столь популярных в то время романов. Один из них, по имени Хименес де Кесада, подвергал пыткам всех встречных индейцев, поджаривая им пятки на углях и поливая кипящим свиным жиром животы. Поощряемые такими действиями, его жертвы вдохновенно рассказывали истории о тайном городе золота — его порой теперь называют Омагуа или Маноа — в дебрях гвианских джунглей или даже, по аналогии с Теночтитланом [191], в центре озера.

Но Кесада не нашел ничего; так же как и муж его племянницы, Антонио де Беррио, многоопытный исследователь Ориноко и ее притоков, которого сэр Уолтер Рэли захватил после разграбления Тринидада в 1595 году. В том же году теперь уже этот англичанин, воодушевленный услышанными легендами, поднялся по Ориноко с сотней людей и месячным запасом провизии. Только когда эти запасы истощились, он вернулся в Англию, захватив с собой сына одного из индейских вождей и оставив в джунглях для дальнейших исследований речных просторов двух своих самых доверенных членов экспедиции. Один из них был захвачен испанскими солдатами, хотя успел-таки отослать в Англию приблизительную карту с указанием места предположительных золотых рудников на слиянии рек Ориноко и Карони. Но минуло еще двадцать лет, прежде чем Рэли вернулся в Гвиану, чтобы пуститься в свое последнее гибельное путешествие, на сей раз в компании с сэром Амброзом Плессингтоном.

Молодая служанка, Бриджет, вошла в комнату с чайником, от которого пахнуло ароматом душистого чая. Прикусив нижнюю губу, я удобно устроился в кресле и разглядывал стоявшие наверху атласы. Среди них, насколько я видел, имелись Universalis Cosmographia [192] Мартина Вальдсимюллера, несколько изданий Птолемеевой «Географии» и один из атласов Герарда Меркатора. Перехватив мой взгляд, Алетия поставила на стол чашку и оттолкнула назад свое кресло.

— Многие из этих карт и атласов — исключительно редкие, — поднимаясь на ноги, заметила она. — Некоторые относятся к редчайшим и самым ценным экземплярам всего здешнего библиотечного собрания. Вот этот, к примеру. — Встав на цыпочки, она вытащила один из томов, который с глухим стуком опустился на столик, бодро откликнувшийся звоном наших чашек. Я вздрогнул, увидев поврежденный водой атлас Theatrum orbis terrarum Ортелия, тот самый, что я смотрел в лаборатории: ведь из него-то я и выдрал листок с шифровкой. — Вы узнаете его?

— Да, я продаю такие книги, — ответил я, а она открыла фолиант, переплетенный клееным холстом. Вытянув шею, я попытался прочесть колофон [193]. — Пражское издание?

— Да, опубликовано в тысяча шестисотом году. — Она начала перелистывать покоробившиеся от воды страницы. — Исключительная редкость. Их напечатали всего несколько экземпляров. Император Рудольф пригласил Ортелия в Богемию. К несчастью, он умер в тысяча пятьсот девяносто восьмом году, вскоре после своего приезда в Прагу. Некоторые врачи утверждали, что он умер от язвы почек, которая, по мнению Гиппократа, почти всегда имеет роковой исход у пожилых мужчин. — Она медленно перевернула еще одну страницу. — Другие полагали, что великого Ортелия отравили.

— Неужели? — Я взглянул на этот атлас, вспоминая слухи, упомянутые господином Барнаклем. Книга была сейчас открыта на странице с надписью «Mare Pacificum» [194] — том самом месте, где я обнаружил шифровку. — Но из-за чего? — Я пытался припомнить, что мистер Барнакль говорил о путешествиях по островам в высоких широтах. — Из-за нового способа картографических проекций?

Она отрицательно покачала головой.

— Ни один из ныне существующих способов проекций нельзя назвать совершенным. Я понятия не имею, кто распространял эти слухи, если только не сам убийца Ортелия.

— Значит, Ортелия убили?

Она кивнула.

— После его смерти из типографии исчезли медные печатные формы, с которых делали эти карты. Или, вернее сказать, исчезла одна форма, та самая, с которой сделали вот эту гравюру. — Она постучала указательным пальцем по волнистой странице. — Вы понимаете, данная карта Нового Света из Пражского издания Theatrum orbis terrarum отличается от таких же карт, имеющихся в любых других его переизданиях.

Я все еще внимательно разглядывал эту гравюру, сомневаясь, должен ли я верить ее рассказу больше, чем мистера Барнакля. На карте имелся затейливый картуш «AMERICAE SIVE NOVI ORBIS, NOVA DESCRIPTIO» [195] и изображался Тихий океан с четко прорисованными островами и галеонами, развернувшими все свои паруса. Эта карта выглядела точно такой же, какой запомнилась мне в тот овеянный грезами день в лавке «Молитор и Барнакль», — включая систему долгот и широт.