Вечером в палатке после сигнала гонга, означавшего, что пора гасить свет, Аксел собрался уходить.

– Ты куда? – спросил Эгон.

– К Вере.

– К Вере? Сейчас? Зачем?

– Трахаться, – сказал Аксел и вылез из палатки.

Эгон просто обалдел. Его приятель только что покинул палатку и ушел «трахаться»! Звучало невероятно, но Эгон чувствовал, что это правда. Как же все это произошло? Эгон не заметил, чтобы Аксел слишком часто бывал в обществе Веры. Его, кстати, это удивляло: Вера была отличной девчонкой, а Аксел постоянно кичился своими подвигами, хотя Эгон и воспринимал это как простое бахвальство. Но как же удалось Акселу ее соблазнить? Наверное, не зря они шептались в поезде? Или ее впечатлила история с трактором? Но как? Если, к примеру, он сам бы завел этот трактор, то где гарантия, что в данный момент он был бы на месте Аксела? И к тому же, это ведь Вера! Семнадцатилетняя девчонка! Она перечисляла им марки машин, в которых мальчики отвозили ее на вечеринки. Настоящая женщина! А Акселу всего четырнадцать – на несколько месяцев старше Эгона!

Эгон откинул тент и выглянул наружу. Было туманно и темно. Он видел силуэты в центральной палатке, освещенные фарами неслышимой машины, которая повернула где-то в горах, и стоявшие вкруг маленькие палаточки. Дальше – черный лес. Это казалось невероятным: Аксел трахался. Сейчас. Трахался с Верой.

Еще не успев до конца отдышаться, Аксел вернулся на удивление быстро, глаза горели. Все произошло за лагерем, возле тропинки, откуда начинались лагерные прогулки, сказал он. У Веры груди, в которых можно заблудиться. Нет, они договорились об этом еще до грозы. Просто он сказал ей, чтобы в полдвенадцатого приходила к тропинке. Нет, он не сказал, для чего. Но для чего же еще? Чтобы смотреть на звезды?

– Но почему Вера согласилась? Она влюблена в тебя?

– Откуда я знаю? Потому что парни для того и существуют, чтобы трахаться с девчонками, а девчонки – с парнями.

Они не предохранялись. По крайней мере он. Выбрасывать его бесценное семя в мешочек? Ну уж нет – в женщину, там его место.

– А вдруг Вера забеременеет?

– Тогда забеременеет Вера. Не я. Парашют нужно иметь, если хочешь прыгнуть из самолета. Когда-нибудь видел человека, прогуливающегося с парашютом? Нет, потому что он не может упасть. Все, я пошел спать.

Он тут же заснул. Эгон вспомнил Веру, лежавшую на стоге сена с соломинкой во рту в предвкушении вечера, когда они займутся любовью.

Холм на другой стороне речки был густо усыпан черничными кустами. Следуя лагерной традиции, ребята, разбившись на пары, в один из последних вечеров отправлялись по ягоды. После чего варилось варенье, и в зависимости от урожая каждый увозил одну-две баночки домой. Но главное, по словам мальчика, уже отдыхавшего в лагере раньше, заключалось в том, что влюбленные парочки наконец получали возможность побыть наедине.

После ужина и вечерней уборки стали компоновать пары. Эгон рассчитывал пойти за черникой с Марьоке, но только собрался ей об этом сказать, как Аксел, который сам шел в паре с Флорри, подвел к нему Веру.

С корзинками, сумками и пакетами, они по камням перебрались через речку, и в труднопроходимых местах мальчики обязаны были подавать девочкам руку. Они рассеялись по холму. Эгон и Вера залезли почти на самый верх. С высоты была видна речка Урт, построенная ими в тот день дамба, лагерь на другой стороне, где вожатая Мария выставляла на стол из коробки баночки для варенья (если внимательно прислушаться, можно было даже услышать их стук). На секунду у подножия холма он увидел голову Марьоке. Эгону показалось, что она тоже на него смотрит. Он улыбнулся ей, но не мог понять, улыбнулась ли она ему в ответ. Ее голова снова исчезла за кустами.

Эгон и Вера собирали чернику молча, иногда останавливаясь, чтобы поесть ягод. Эгон не понимал, почему Аксел не пошел с ней сам. И что, интересно, она чувствует, когда тот гуляет сейчас с ее сестрой? Их нигде не было видно.

Эгон то и дело смотрел на покрытую нежным пушком верхнюю часть ее бюста, выступающего из-под свитера. А когда она наклонялась вперед, ему открывалась еще более волнующая картина. Аксел же видел эти груди обнаженными. И держал их в руках!

И, конечно же, находясь рядом с ним, соседом Аксела по палатке, так близко, она не могла об этом не вспоминать. Перед ним была девушка, которая думала о сексе и о том, как сама недавно занималась «этим».

Она посмотрела на него, держа две ягодки на кончике пальца, и ему почудилось, что она вот-вот положит их ему в рот, но она съела их сама. От всей уже съеденной черники у нее были черные губы.

– Ты ведь влюблен в Марьоке Хеффелс, правда? – спросила она. – Почему же ты не пошел с ней?

– Я не влюблен в нее.

– Нет, влюблен.

– С чего ты взяла?

– Я вижу это по твоему носу, – сказала она и, рассмеявшись, раздавила ягоду о кончик его носа. – Хорошая девчонка.

– Да.

– И влюблена в тебя.

– Нет, – сказал Эгон, глядя вниз, на подножие холма. Было уже слишком темно, чтобы пытаться разглядеть голову, торчавшую из-за кустов. Ему вдруг непонятно почему стало грустно.

– А Аксел – что он за парень? – спросила Вера.

– Псих.

– И всегда таким был?

– Не знаю. Я только здесь с ним познакомился.

– Правда? Я-то думала, вы давние друзья.

– Нет, – сказал Эгон. – А ты что, влюблена в него?

– Нет, – сказала Вера и посмотрела перед собой. – Умеешь хранить тайны? Я убью тебя, если ты ему расскажешь. Я действительно влюблена в него. Но как человек он мне не нравится. Я даже и не представляла, что такое возможно.

Они продолжали собирать ягоды, пока не стемнело окончательно и до них не донесся сигнал лагерного гонга. Все собрались у подножия холма, освещая друг друга карманными фонариками, и отправились по камням в обратный путь. В лагере ягоды ссыпали в миски. Аксел и Флорри набрали меньше всех. Все, включая Веру, смеялись над ними, но Эгону было интересно, о чем она думает на самом деле.

Получилось четыре большие миски ягод. Разведя огонь, они дружной толпой уселись вокруг костра, и Кейс, которому самому было всего лишь двадцать два года, начал разглагольствовать о сексе. Поход за черникой и проповедь на тему секса были своего рода ежегодным лагерным ритуалом. Секс, по словам Кейса, играл важную роль в жизни человека, и естественно, что сейчас, в их возрасте, каждому из них предстояло открыть его для себя. К тому же, как они уже наверняка заметили, лагерь предоставлял им достаточно свободы. И все-таки стоит прислушаться к такому опытному человеку, как он. Все рассмеялись. Потому что в жизни, продолжал он, есть нечто большее, чем просто «трахаться или не трахаться». Он прямо так и сказал, и в группе захихикали. Рука, гладящая тебя по щеке, катание вдвоем на лодке, нежданное письмо, прогулка за руку вдоль реки – подобные моменты способны придать тебе колоссальный импульс, стать наградой и остаться с тобой навсегда – пусть сейчас это и кажется невероятным. Больше, чем секс как таковой.

– На том холме, где вы собирали ягоды, есть только одна вершина. Но чтобы до нее добраться, каждый находит собственную тропинку.

Эгон вдруг заметил, что Кейс не отрывал взгляда от Аксела. Возможно, он что-то заподозрил. Аксел же не смотрел в сторону Кейса. Позже, когда костер уже стал догорать, Кейс прошелся по кругу и расспросил каждого о его планах на будущее. Амбициозные хирурги, пианисты и самолетостроители, оказавшиеся в лагере, вызвали смешки. Вера хотела стать модельером, Флорри – ветеринаром, а Марьоке – археологом.

– Геологом, – впервые сказал Эгон, отвечая на вопрос.

– А ты, Аксел, кем ты хочешь стать? – спросил Кейс.

– Неудачником, – сказал Аксел.

В группе снова засмеялись, скорее испуганно. Ответ прозвучал жестко и грубо – несправедливо по отношению к добряку Кейсу. Тот стоял, открыв рот и чуть не плача. Позже Эгон часто рассказывал эту историю, когда кто-то спрашивал его об Акселе, – и все как один говорили: «Ну, в этом он как нельзя лучше преуспел». Что-то именно в этом роде наверняка хотел сказать и Кейс, но нашел в себе силы промолчать.