Смерть Эгона потрясла Полака – и заинтриговала: Полак знал, что Эгон знаком с Акселом ван де Графом, а в сообщениях ничего не говорилось о наркотиках. Кроме того, скоро стало известно, что Роза Зингер, другая жертва, оказалась фальсификацией.

Полак позвонил в Ратанак и отправился в Амстердам. Он узнал, что Вахтер преподавал географию, был женат, но не имел детей, а жена незадолго до убийства от него ушла. Полак ошарашил ее новостью в офисе гостиничного предприятия, где она работала; удивительно привлекательная женщина, которая не пожелала с ним говорить, но все-таки уделила ему несколько минут в коридоре. Она слезно умоляла его не делать из Эгона контрабандиста. Она не имела представления, кем могла быть та женщина, с которой его нашли на парковке. Директор школы, где преподавал Эгон, рассказал, что тот нуждался в деньгах для участия в геологической экспедиции. Недалеко от школы находился дом, где купил квартиру Эгон. На табличке в холле значилось: Э. ВАХТЕР, ГЕОЛОГ. Сквозь тюлевую занавеску на веранде третьего этажа Полак разглядел опрятную кухню и маленькую спальню.

Все сходилось. Уход жены, денежный кризис, крохотная квартирка на окраине города – классическая новая жертва для повторения пути Доорненбоса. Полак написал статью об убийстве в Ратанаке, где упомянул Доорненбоса, «Грим» и Аксела ван де Графа.

На следующее утро в дверь позвонили. На пороге стоял Аксел ван де Граф. Небритый, в старом плаще, один. Впервые после «Грима» Полак видел его так близко. Всю свою жизнь он писал о нем, и сейчас его воображаемый герой воплотился в реальность.

– Полак, – сказал Аксел хриплым голосом, – старый скандальный журналист.

– Зачем ты пришел?

– Тебя напугать.

– А. Тогда входи.

Аксел проковылял в гостиную и сел за большой стол.

Вести себя как ни в чем не бывало, когда в твоем доме сидит живая легенда, не получалось. Странно было находиться рядом с тем, кто наверняка замышлял тебя убить. Ощущалась его власть. Плесни ты ему в лицо кофе, и в течение недели тебя непременно пристрелят на улице.

Аксел изменился с тех пор, как Полак видел его в последний раз. Совсем не тот, каким он себе его представлял. Медлительный, отнюдь не хозяин положения, забитый.

– Не для печати, – сказал он.

– Хорошо, – согласился Полак.

– Что ты опять пишешь, Полак? Тебя что, жизнь ничему не научила? «В старом здании клуба на улице Гримбюрхвал Вахтер познакомился с будущим международным наркодельцом Акселом ван де Графом». Как ты додумался до такого бреда?

– Тебя смущает слово «международный»?

– Не остри. Ты пишешь, что Вахтер познакомился со мной в «Гриме».

– Я пишу о том, что вижу.

– Ты интерпретируешь увиденное.

– Он рассказывал, что попал в «Грим» благодаря тебе.

– Значит, к тому времени мы уже друг друга знали. И значит, ты не должен писать, что мы познакомились в «Гриме».

Полак молчал. Аксел пришел не за этим. То были лишь фразы вежливости, вступление к тому, что он действительно хотел сказать.

Из внутреннего кармана Аксел достал конверт и вынул оттуда фотографию.

– Вот когда мы познакомились.

Он протянул фотографию Полаку. Выцветший любительский снимок: группа детей у руин замка, где проходила соколиная охота. Полак сразу узнал обоих по характерным позам. Аксел стоял на краю, театрально протянув руки к девочке, державшей на запястье сокола и казавшейся немного испуганной. Эгон наблюдал за ними, сложив руки на груди, как всегда делал это в «Гриме».

Значит, Аксел тоже был ребенком, подумал Полак. И это почему-то потрясло его больше всего.

– Могу я опубликовать эту фотографию? – спросил он. – Я верну тебе ее потом в целости и сохранности.

– Эгон был моим давним другом, – сказал Аксел. – Я не часто с ним встречался, но я любил его. А он меня нет. Что ж, нельзя иметь в этой жизни все. Я знал его с четырнадцати лет. Мы познакомились во время каникул, в бельгийском молодежном лагере «Дави Йохтрейзен». Во время таких каникул складываются отношения на всю жизнь. Я дико потрясен. Ты единственный, кто его знал и с кем я еще общаюсь.

– Мы с тобой не общаемся.

– Разве? Все те убийства, которые ты мне приписываешь, – разве это не общение?

– Ты знаешь, кто была та женщина? – спросил Полак и тут же заметил раздражение Аксела, смешанное с печалью. Это было объяснимо: Аксел хотел показать, что, как у любого, у него тоже есть чувства, но заданный Полаком вопрос обнажал его сущность – наркодельца, человека, владеющего тайнами преступного мира, сенсационного ньюсмейкера. И в то же время простейший, самый очевидный вопрос, который напрашивался сам собой, привел Аксела в замешательство – у него не было готового ответа.

Он знал.

– Какая тебе разница? – сказал он.

– Для ее семьи есть разница.

– А какое тебе дело до ее семьи?

– Это ты отправил Эгона Вахтера в Ратанак?

– Да, – сказал Аксел. Он покачал головой и снова взял фотографию. – Думаю, мне пора завязывать. Послушай, что я тебе расскажу. Через мое тело прошло несколько пуль. У меня две дочери. Знаешь, что из этого следует? Ты мудреешь. Но эта мудрость совсем не такая, какой я себе ее всегда представлял. Я думал, это своего рода безразличие, невозмутимость, осознание того, что ничто в этой жизни не имеет значения. Но это не так. Мудрость – это искусство случайно говорить правду. Так же как заводить детей. Сколько насчитывается миллионов сперматозоидов? Десять? Двадцать? Все они разные, и нельзя определить, какой из них приведет к зачатию и кто в результате родится на свет. И что оказывается: волею судеб ты обретаешь самое любимое существо на свете. Я много шутил в своей жизни, но лишь сейчас мои шутки стали правдой. Случайно. Вот это мудрость.

Он отказался пояснить, что именно хотел сказать, не назвал имя женщины и ударился в воспоминания о «Гриме» и о каникулах, проведенных в Арденнах. Часом позже он поблагодарил Полака за кофе и за то, что в свое время тот не упомянул его фамилию в статье о торговле людьми. Хромая, Аксел с трудом дошел до входной двери, а надежда Полака, что фотография осталась лежать на столе, развеялась как дым.

На старой лодочной пристани реки Тонле-Конг, под балдахинами, располагался оживленный ресторан. Вокруг пристани, глубоко врезавшейся в реку, и под ней покачивались лодки. Складывалось впечатление, что посетители ресторана восседают на троне.

Они ужинали вчетвером: посол Кейс Схилп с супругой Дороти, Мейнсхейренланд и Полак. На закуску они по совету Джоржа заказали рыбную пасту.

– Свежайшая, еще сегодня утром ее мяли чьи-то ноги в Рассей Кео.

К супругам Полак должен был обращаться по именам, что было не совсем удобно, поскольку Джорж этого не делал. Он просто молчал. Единственный, кто хотя бы немного знал Ратанакири, он проделал колоссальную работу, но плоды его трудов пожинали другие. Полак получил хороший материал для статьи, а Схилп – рупор (хотя Полак не совсем понимал, какой в этом смысл). Однако Полак не сомневался: все, что Мейнсхейренланд ему показывал или рассказывал, делалось с ведома Схилпа.

Полака не покидало чувство, что за их столом незримо присутствует кто-то еще. Пусть сейчас его и нет с ними, но в любой момент он может материализоваться. Ум Пен. Человек, чьи железы старательно вырабатывали здоровые соки и направляли их в нужные органы. Ему оставалось жить несколько часов. Возможно, он спал. И видел пророческий сон о том, что ждет его после смерти, что непременно сбудется.

В качестве главного блюда принесли тарелку с маленькими, зажаренными целиком птичками. Дороти держала их за голову и откусывала от их тельца, Джорж и Схилп следовали ее примеру. Немного поколебавшись, к ним присоединился и Полак.

Кейс Схилп, маленький белобрысый мужчина, был одним из тех немногих шестидесятилетних старичков, кто сохраняет детское выражение лица. Ратанак – его последнее место службы, и если они с женой и мечтали о пенсии, то лишь потому, чтобы когда-нибудь еще раз покататься на коньках в Голландии (оказывается, в молодости они совершили множество прогулок по тем же маршрутам, что и Полак).