Гумилеву показалось, что он ослышался. Подобную заботливость Катарина демонстрировала нечасто, если не сказать — никогда. А фраза «проведем остаток вечера вместе» вообще выбила его из колеи. Конечно, вполне возможно, что это произносилось с расчетом на чьи-то любопытные уши… но поблизости, как нарочно, никого не было.

—Что ж, — сказал он, поставив пустой бокал на поднос пробегавшего мимо официанта, — если ты настаиваешь, дорогая.

Спустившись с крыльца, он оглянулся на дом. В западном крыле горели несколько окон, но ни террасы, ни окна кабинета Беленина отсюда не было видно.

—Нравится? — спросила Катарина, по-своему истолковав его взгляд. — Настоящий дворец. Наш домик по сравнению с ним такой скромный…

«Наш», — отметил про себя Гумилев. Раньше она никогда так не говорила.

—Меня он вполне устраивает, — сказал он сухо.

В машине Катарина сразу же подняла перегородку, отделявшую заднее сиденье от шофера. Гумилев насторожился: это означало, что она хочет поговорить о чем-то, не предназначавшемся для ушей верного Бори.

—Расскажи мне, как прошла встреча, — велела Катарина.

—С каких пор тебя интересуют детали?

—Я должна знать. От этого зависит, что я напишу в отчете. А от моего отчета — увидишь ли ты свою дочь.

Она увидела, как изменилось лицо Андрея, и торопливо прижала палец к его губам.

—Послушай, я ведь тоже человек из плоти и крови. У меня есть сердце. Я вижу, что ты мучаешься без Маруси, и мне тебя очень жаль.

—Неужели? — язвительно спросил он.

—Представь себе. У меня, как ты знаешь, нет детей, но я могу себе представить, что это такое — быть разлученным со своим ребенком.

—Сомневаюсь.

—Пожалуйста, не перебивай. Это очень важно. Сейчас такой момент… Все решается именно в эти дни. Два года назад ты подписал контракт с моей бабушкой. Его срок истекает через двенадцать месяцев. Но то, что ты должен будешь сделать… то, ради чего ты встречался сегодня с теми людьми… имеет такое значение, что ты можешь получить Марусю назад гораздо раньше.

—Что ты говоришь? — Андрей почувствовал, как у него учащенно забилось сердце. — И когда же?

—Это зависит от того, как будут развиваться события. Но, насколько я могу судить, уже месяца через три-четыре.

—Повтори, — тихо сказал он. — Повтори еще раз.

Катарина вздохнула.

—Месяца через три-четыре. Если, конечно, ты выполнишь все, что от тебя требуется. А я, со своей стороны, обещаю сделать все, что от меня зависит.

—Зачем тебе это? — спросил Гумилев, внимательно глядя на девушку. — Тебе-то какая разница, когда я увижу свою дочь?

Она ответила не сразу. Отвернулась к окну и некоторое время смотрела на проносящиеся за окном поля.

—Потому что я живая, — произнесла наконец Катарина.

Дом был погружен во тьму. Лишь подъездная дорожка была окаймлена бледными огоньками ламп подсветки, заряжавшихся от солнечных лучей.

Гумилев напрягся. В доме всегда должен был оставаться кто-то из обслуживающего персонала. Он достал айфон, чтобы связаться с Саничем, но Катарина удержала его руку.

—Не стоит, Андрей. Я отпустила прислугу.

—Почему?

—Надоели посторонние глаза. Хочется побыть собой, а не разыгрывать чужую роль.

«Все страньше и страньше», — подумал Гумилев. Прислугу Катарина подбирала сама — по каким-то одной ей известным критериям. С горничными, поваром и даже уборщицами, которые работали у Гумилева до ее появления, пришлось распрощаться — правда, Андрей принял меры, чтобы всем им было выплачено пособие в размере полугодового жалования.

«Мерседес» подкатил к крыльцу. Боря грузно вывалился из машины и открыл дверцу перед Гумилевым.

—Можешь ехать, — сказал ему Андрей. — Понадобишься завтра в девять.

—Слушаюсь, — могучий Боря наклонил бычью шею. — До свидания, Андрей Львович. До свидания, Маргарита Викторовна.

Мягко заурчал мотор «Мерседеса», машина описала полукруг перед крыльцом и устремилась к воротам. Когда стальные створки сомкнулись за нею, Гумилев отчетливо понял, что в доме кроме него и Катарины никого нет.

—Пойдем, — девушка потянула его за рукав, — ты голоден?

—Нет. — Андрей за целый вечер съел, быть может, пару оливок, но голода, как ни странно, не чувствовал. — А вот бокал коньяка выпил бы с удовольствием.

—Я, пожалуй, тоже. — Голос Катарины звучал непривычно мягко. — У тебя был, кажется, хороший армянский.

Через крытую веранду прошли в гостиную. Гумилев приготовился уже дать команду умному дому, чтобы включил освещение, но Катарина опередила его.

—Я зажгу свечи, а ты доставай коньяк.

—Просто романтический вечер, — усмехнулся Андрей и пошел к бару.

Пока он выбирал коньяк, девушка зажгла три свечи и расставила их по периметру низкого журнального столика из полированной яшмы. Огоньки свечей таинственно отражались в завитках и спиралях полудрагоценного камня, создавая удивительную игру света и тени.

Гумилев поставил на столик бутылку и два пузатых бокала.

—Если уж мы собрались пьянствовать, — сказал он, — то следует позаботиться и о закуске. Дорогая, достань, пожалуйста, из холодильника лимон.

Наполнил бокалы темным, терпко пахнущим напитком. Протянул один Катарине.

—Надо сказать тост, — спохватилась девушка, уже поднеся бокал ко рту. — Давай выпьем за тебя… и за то, чтобы твои мечты однажды сбылись.

«У меня лишь одна мечта, — хмуро подумал Андрей, — и я не уверен, что тебе понравится, когда она сбудется».

—Согласен, — сказал он, чокаясь со своей надзирательницей. Певуче запели столкнувшиеся бокалы.

—Я давно хотела тебе сказать, — Катарина подвинулась поближе к нему, — ты очень привлекательный… в смысле, как мужчина.

«Соблазняет она меня, что ли?» — удивился Гумилев.

—Спасибо, дорогая. Но мне всегда казалось, что у нас с тобой чисто деловые отношения.

Девушка не смутилась.

—Конечно. Но это не мешало тебе два года назад пытаться уложить меня в постель.

—Когда это? — возмутился Андрей.

—В Париже, а потом в Риме. Жаль, что ты этого не помнишь, — со стороны смотрелось довольно комично.

—Комично? У тебя странные представления о том, что такое комедия.

—Комедия — это то, что ты тогда ломал передо мной. Ты что же, и вправду думал, что девушка не может отличить настоящую страсть от искусственной? Да и кто бы тебе поверил, зная, что ты только что перенес такой удар…

—Что же ты сразу не сказала? Я бы не потратил столько времени зря.

Она забавно сморщила носик.

—Во-первых, полузнакомому мужчине такие вещи не говорят. Во-вторых, вполне возможно, что для тебя это было не потерянное время.

Андрей вопросительно взглянул на нее.

—Ты привыкал ко мне. Привыкал жить рядом со мной. Бабушка предупреждала, что это будет сложнее всего. Ты мог меня возненавидеть, и я бы тебя поняла.

—Тогда почему ты не попыталась перевести наши отношения в другую плоскость? В Париже это было возможно…

—Потому что тогда ты возненавидел бы меня наверняка, и очень скоро. А так у меня был шанс.

Катарина откинулась в кресле, короткое черное платье еще больше задралось, открыв гладкое загорелое бедро. Андрей поймал себя на том, что ему трудно отвести взгляд от ее красивых сильных ног, золотисто отблескивавших в неверном свете свечей.

Он отпил немного коньяка и покатал жидкость на языке. Почувствовал вкус мягкого, обволакивающего огня и тут же вспомнил о Син.

«Син, — сказал себе Андрей, — это все из-за нее. Она разбудила во мне давно забытые желания… расколола панцирь, в котором я жил последние два года. На самом деле я хочу вовсе не эту холодную нацистку, а ее, загадочную незнакомку из бара. Они совсем разные: Син — это пламя, а Катарина — лед. Я и так слишком замерз, мне нужен огонь…»

—Я уважаю сильных мужчин, — продолжала между тем Катарина. — А ты сильный, Андрей. Ты справился со своими эмоциями, научился жить по правилам, которые навязали тебе твои враги…