– Это уже слишком, говорить сейчас о моем личном деле, вы ведь не забыли, о чем я вас просил тогда? – Юноша горячился все сильнее, словно здесь и не было Минако.

Тогда девушка, сделав над собой усилие, обратилась к мачехе:

– Простите, мама! Я пойду пройдусь немного, а вы пока поговорите.

Юноша ухватился за эти слова, как утопающий за соломинку, и, не помня себя, воскликнул:

– Да, госпожа! Может быть, это и невежливо, но если вы хотите говорить со мной, разрешите Минако-сан на время удалиться, поскольку речь пойдет о деле, касающемся нас двоих.

Но госпожа Рурико была неумолима:

– Нет, пусть Мина-сан останется. Знай я наперед, о чем мы будем говорить в тот вечер, я непременно уговорила бы Мина-сан пойти с нами. Такие разговоры лучше не вести с глазу на глаз. И без того обо мне ходят всякие нелепые слухи. Так вот, я хочу внести в этот вопрос ясность, чтобы после сегодняшнего разговора не оставалось больше никаких сомнений. Надеюсь, Мина-сан, вы согласитесь быть свидетельницей нашего разговора.

– Ах, госпожа! Вы… вы… – Юноша вскочил как безумный и затопал ногами.

Но госпожа Рурико, словно ничего не замечая, продолжала:

– Мина-сан, я не успела вам сказать, что позавчера вечером Аоки-сан неожиданно сделал мне предложение и я обещала дать ему сегодня ответ. Весьма сожалею, что получила это предложение без свидетелей, но хочу, чтобы, по крайней мере, сейчас вы присутствовали при нашем разговоре.

Минако, растерявшись, молчала. Видимо, мачеха заметила, как Минако бежала из сада в отель, и таким образом узнала, что девушке все известно. Не исключено, что при своей проницательности мачеха догадалась о чувствах Минако. Стоило девушке подумать об этом, как она потеряла дар речи.

Юноша побледнел как воск, в глаза его злобно сверкнули в темноте.

– Прошу вас, Аоки-сан, успокойтесь! Мне очень жаль, но, поразмыслив, я должна сообщить вам, что не могу принять вашего предложения.

Словно пораженный громом, словно бык, получивший смертельный удар, юноша попятился назад, обеими руками обхватил голову, тихо застонал и покачнулся. Не будь здесь мачехи, Минако бросилась бы к нему и стала бы его утешать. Минуты две юноша не мог прийти в себя, потом брови его сурово сдвинулись, глаза вспыхнули мрачным огнем.

– Вы оскорбили меня! Но не своим отказом, нет, а тем, что ведете со мной разговор при свидетеле. Вам Минако-сан – дочь, а мне – чужой человек. И вы оскорбили меня в ее присутствии! Это сущее издевательство! Впервые мне пришлось вынести подобное оскорбление.

Госпожа Рурико оставалась невозмутимой. Она дала юноше выговориться, а потом продолжала:

– Напрасно вы на меня рассердились, Аоки-сан. По-моему, слишком жестоко с вашей стороны пренебрегать моей любовью к вам. Я не солгала, когда сказала, что люблю вас. Только люблю я вас как младшего брата и вряд ли смогла бы полюбить как мужа. Вы самый близкий мой друг, и мне хотелось бы, чтобы вы надолго им оставались. Мина-сан, вы понимаете меня? – Госпожа Рурико бросила многозначительный взгляд на Минако.

И в беспросветном мраке для девушки блеснул вдруг луч надежды. Кажется, она начинала понимать мачеху. Но юноша стал в бешенстве кричать:

– Вы настоящий вампир! Я смело могу это сказать теперь! Как глубоко я заблуждался, считая вас порядочной и благородной! Зачем я приблизился к вам?! Простить себе не могу, что все ваши нежные слова считал искренними и старался заслужить ваше расположение своей горячей любовью. Вы соблазняли меня не только сладкими речами, но и всеми известными вам способами. Когда же я оказался во власти ваших чар и сделал вам предложение, вы оскорбили меня! Но я отомщу вам за это! Запомните, отомщу! – Юноша кричал как безумный.

Наконец Минако поняла, какие мачеха питала чувства к юноше, поняла, что должна была она испытывать все эти дни. То, что она чересчур резко обошлась с юношей, объяснялось ее глубокой любовью к Минако. И девушка чувствовала стыд и раскаяние и в то же время безграничную благодарность к мачехе.

«Да, она любит меня! Ради меня она готова на любую жертву!» – думала Минако. Когда же госпожа Рурико снова заговорила, Минако еще больше уверилась в этом.

– Аоки-сан! – продолжала госпожа Рурико. – Вы слишком молоды и увлеклись мною, совершенно не зная моего сердца, не имея понятия о том, что таится на дне моей души. Вы даже не уверены в том, что я люблю вас, а сделали мне предложение. Уайльд сказал, что брак – это взаимное недоразумение. Эти слова прямо относятся к вашему предложению.

Юноша, казалось, не слышал, что говорила госпожа Рурико. Он весь дрожал от гнева, совершенно утратив дар речи.

– Вы не понимаете не только меня, но и остальных людей, окружающих вас, вы не познали по-настоящему человеческой души. Вы неспособны оценить любовь девушки с сердцем чистым, как жемчуг, который не следует менять на самый драгоценный камень. Вам надо твердо стать на ноги и научиться понимать то, что вас окружает.

Слушая мачеху, Минако вся горела от стыда, но проникалась к ней все большей и большей любовью и чувством горячей благодарности. Юноша между тем встал со своего места:

– Хватит с меня, госпожа! Мало того что вы оскорбили меня и унизили как мужчину, вы еще пытаетесь читать мне нравоучения. Мне нужно от вас все или ничего! А любить меня как младшего брата – такими словами забавляйте детей! Интересно, долго ли вы собирались надо мной потешаться? А теперь, госпожа, прощайте! Вряд ли мы увидимся с вами когда-нибудь. Правда, мне хотелось бы знать, как долго вы будете безнаказанно издеваться над своими жертвами. Вы были моей первой любовью, ради которой я готов был на все, но вы… – Хлынувшие из глаз слезы помешали юноше говорить, однако он справился с собой и закончил: -…но вы так жестоко втоптали ее в грязь! Вы еще вспомните меня, госпожа!

Минако сидела, низко опустив голову. Но вдруг, выпрямившись, она решительно обратилась к мачехе:

– Мама! – Голос ее звучал хрипло. – Пожалуйста, подумайте еще! Я не все поняла из того, о чем говорил Аоки-сан, но прошу вас подумать! Я… я…

От волнения Минако так и не договорила. Тут юноша, уже совсем было собравшийся уходить, вдруг оглянулся п посмотрел на Минако.

– Я глубоко тронут вашим вниманием! – сказал он. – Но теперь госпоже Рурико не о чем больше думать, все кончено между нами. Моя любовь растоптана, и в сердце не осталось ничего, кроме обиды и боли. Прощайте! И простите за все те неприятности, которые я невольно причинил вам! – С этими словами юноша резко повернулся и быстро побежал вниз по аллее. Вскоре скрылось из виду и его белевшее в темноте кимоно.

Проводив юношу взглядом, Минако почувствовала невыразимую тоску. Какое-то время госпожа Рурико тоже взволнованно смотрела вслед юноше, но потом быстро пришла в себя и совсем близко придвинулась к Минако.

– Вы расстроены? – ласково спросила госпожа Рурико, положив руку девушке на плечо.

– Да. Мне очень жаль Аоки-сан! – чуть слышно ответила Минако.

После короткой паузы госпожа Рурико сказала:

– Я чувствую себя очень виноватой, и не столько перед Аоки-сан, сколько перед вами. Пожалуйста, простите меня! – с неподдельной искренностью произнесла госпожа Рурико.

Минако никогда еще не видела мачеху в такой растерянности.

– Возможно, я ошибаюсь, тогда простите меня. Но мне кажется, что я вас поняла… ваши чувства к Аоки-сан.

Минако вспыхнула и опустила голову.

– Вы, вероятно, слышали позавчера в саду наш разговор с Аоки-сан. Нет, вы не подслушивали, просто так получилось. По когда, возвращаясь в отель, мы столкнулись с вами в дверях и я посмотрела на ваше лицо, я сразу обо всем догадалась. Я и раньше кое о чем догадывалась, но когда догадка моя подтвердилась, поняла, что совершила непоправимую ошибку.

Госпожа Рурико говорила очень серьезно, с нотками трагизма в голосе. Минако чувствовала себя преступницей па скамье подсудимых. Сердце ее разрывалось от боли и стыда.

– События последних дней перевернули всю мою жизнь, мое презрение к мужчинам обернулось теперь против меня самой. Прошу вас, Мина-сан, выслушайте мою исповедь!