Счета Басадоны сохранились и были опубликованя в итальянском издании «Побега». Однако первый от 1 августа 1755 года отсутствует, но Р.Фуллен нашел, что последний счет выставлен от 1 октября 1756 года. Общий расход составляет 768 венецианских лир. Ежедневная еда обходилась вначале в две лиры, позднее лишь в тридцать су.

Казанова заказал рисовый суп, жареную говядину, жаркое, хлеб, вино, воду. Басадона был удивлен тем, что Казанова ни на что не жаловался и не потребовал ни постель, ни других необходимых принадлежностей. Если он думает, что будет находиться здесь лишь один день, то жестоко заблуждается.

«Так принесите мне все необходимое!»

«Где мне это потребовать? Напишите мне все!»

Казанова указал, где он должен получить рубашки, брюки, постель, стол и стул, напоследок потребовал книги, которые забрал мессир Гранде, а также бумагу, перья, зеркало, бритву и т.п.

Ему пришлось прочесть все это тюремщику, потому что тот не мог читать. «Вычеркните, вычеркните, господин, вычеркните книги, перья, зеркало, бритву и так далее; все это запрещено. Теперь давайте мне деньги, чтобы купить вам обед!»

У Казановы было при себе три цехина, он дал один. В полдень тюремщик пришел с пятью сбирами, обслуживающими государственную тюрьму. Они принесли белье, мебель и обед, оставили постель в нише и еду на маленьком столике. В качестве столового прибора он получил ложку величиной в локоть, которую купил Лоренцо. Любые острые инструменты, нож или вилка, были запрещены. Тюремный служитель спросил, что он хочет есть утром. Секретарь принесет подходящие книги: те, которые просит Казанова, запрещены.

«Поблагодарите их за милость запереть меня в одиночку.»

«Зря острите.»

«Разве не лучше быть одному, чем вместе с преступниками?»

«Преступники? Здесь лишь порядочные люди, которые должны быть изолированы от общества по основаниям, известным только их превосходительствам. Смахивает на наказание, что вы посажены в одиночку».

Он скоро это заметил. Когда в камере сидишь скрючившись, раз в день видишь только тюремщика, не можешь ничем заняться в темноте, то пожелаешь общества самого дьявола. Скоро он захотел разделить свое одиночество с убийцей, с заразным больным, с медведем. Если литератор получит бумагу и чернила, его мучения уменьшаются на девяносто процентов; но палачи отказали ему.

Он едва мог съесть пару ложек супа. Он чувствовал себя больным. День он просидел в кресле. Ночью он не смог сомкнуть глаз от ужасного шума крыс и часов Сан Марко, которые слышал в камере. Тысячи блох пили его кровь и доводили его до спазматических подергиваний.

В начале каждого нового дня приходил начальник тюрьмы. «Заметка» от 10 июня 1757 года свидетельствует: «Лоренцо Басадона, бывший начальник тюрьмы „Piombi“, которой сидит в Камеротти (тюрьме мягкого режима), за пренебрежение долгом, выразившимся в возможности побега монаха отца Бальби и Джакомо Казановы 1 ноября прошлого года, из-за незначительного разногласия совершил убийство Джузеппе Оттавиани, который тоже был приговорен к заключению в Камеротти. После судебного разбирательства и признания виновного случай оказался очень тяжелым. Хотя он заслуживает более тяжелого наказания, мудрость трибунала сотворила милость: Лоренцо Басадона приговорен к десяти годам в „Pozzi“ (тюрьма строгого режима)».

Лоренцо устроил постель Казановы, перевернул все в камере, почистил, сбир принес воду для мытья. Казанова тем временем хотел походить по чердаку, это было запрещено. Лоренцо принес две толстые книги, которые Казанова из боязни выдать возбуждение открыл, только когда Лоренцо оставил его. Он быстро съел суп, прежде чем тот остыл, и жадно открыл книги, подойдя к окошку, где было достаточно света для чтения. Название одной книги гласило: «Мистический Град Божий сестры Марии, называемый Агреда», впервые напечатанный в Виго в 1690 году, в четырех томах. (Французский перевод попал в Индекс.). В ней автор доказывал, что святая дева обладала способностью мышления уже в чреве своей матери.

Другую книгу написал иезуит Винсент Каравита (1681—1734), который доказывал, что сердце Иисуса было ценнейшей частью его тела и поэтому должна почитаться наибольшим образом, для этого он предлагал совершенно новую манеру обожания. Книга была чудовищно скучной.

Через десять дней у Казановы не осталось денег; когда Басадона спросил, где ему брать деньги, Казанова ответил: нигде. Лаконизм Казановы рассердил болтливого, жадного до денег и любопытного начальника тюрьмы; но на следующий день он сообщил, что трибунал предоставил ему пятьдесят сольди (по акту лишь тридцать) ежедневно, для чего Басадона в конце каждого месяца будет давать ему счет; сэкономленные деньги Казанова может тратить по своему усмотрению.

Казанова хотел дважды в неделю получать «Лейденскую газету», которая выходила с 1680 года и пользовалась авторитетом в Европе; это было запрещено.

Казанове не надо было семьдесят пять (или сорок пять) венецианских лир в месяц, так как из-за страшной жары, недостатка движения и воздуха, плохого питания и изнурения у него не было аппетита. Это были собачьи дни. Он сидел, как в парилке, голым на стуле, пот ручьями тек с него справа и слева.

После четырнадцати дней в этом аду он не мог больше сидеть на стуле. Природа требовала свое. Он чувствовал, что наступает его последний час. Геморроидальные вены так распухли, что причиняли непереносимую колющую боль. Начиная с этого времени он страдал геморроем.

На пятнадцатый день у него началась сильная лихорадка. На следующий день он не прикоснулся к еде. Лоренцо привел врача.

«Если Вы хотите остаться здоровым», сказал врач, «то отгоните печаль!» Врач обещал оздоровительные книги, приготовил легкий лимонад, прописал бульон и лекарства, дал клистирный шприц, и послал хирурга, сделавшего кровопускание. Кавалли прислал Боэция, римского философа, который в темнице перед казнью написал «Утешение философа». Казанова говорит благодарно, что Боэций более ценен, чем Сенека, воспитатель Нерона, которого Нерон принудил к самоубийству.

В один из дней Лоренцо разрешил ему выйти на чердак, пока убирали камеру. Десять минут Казанова ходил взад-вперед так резво, что разбегались крысы. Лоренцо посчитал, что должен ему тридцать лир, на которые Казанова просил заказать мессу. Казанова предполагает, что Лоренцо заказал мессу в остерии.

Со дня на день Казанова надеялся на свободу, в конце концов он начал ждать ее к первому октябрю, когда вступают в должность новые инквизиторы. Это были Алвизо Барбариго, Лоренцо Гримани, Франческо Сагредо — тот Сагредо, который позже разрешил Казанове вернуться из изгнания. Секретарь инквизиции должен представить своим новым господам записку об их предшественниках и персонале, о тюремщиках и заключенных, и об отпускаемых на них средствах.

Секретарь Казанову не допрашивал, не проверял, не уличал и не объявлял ему приговора; поэтому Казанова думал, что с новыми инквизиторами его заключение окончится. Он считал невероятным, что его могли приговорить без его участия и не сказав ему причины. Достаточно, что инквизиторы пошли на то, чтобы сделать его виноватым. О чем с ним говорить? Раз он приговорен, зачем сообщать ему приговор? Мудрость не дает отчета; венецианский трибунал приговаривает и осуждает молча. Казанова знал, каков этот суд, но впервые выступал жертвой его тирании.

Первого октября Лоренцо пришел, как обычно, и ушел как обычно. Через пять дней бушующих сомнений Казанова наконец понял, что его приговорили к пожизненному заключению. Это понимание заставило его рассмеяться; он почувствовал себя свободным: бежать или умереть, «deliberata morte ferocior», как говорит Гораций в «Одах».

В начале ноября он окончательно решил силой вырваться с того места, куда заключен силой. Это стало его идей фикс. Он составил сотни планов. Однажды он стоял в камере, глядел на чердачное окно и толстые балки, и увидел, что они колеблются, толчком смещаясь вправо и медленно равномерно возвращаясь на свое старое место. Он потерял равновесие и понял, что это удар землетрясения. Лоренцо и сбиры, которые были на службе, тоже покинули свои каморки, чувствуя колебания. Он почувствовал радость, но не позволил ее заметить. Через четыре-пять секунд толчок повторился. Казанова закричал невольно: «Un altra, un altra, gran Dio! ma рiu forte! — Еще, еще, великий боже, только сильнее!»