XXV. Когда Гелимер прибыл на равнину Буллы, которая отстоит от Карфагена на четыре дня пути для пешехода налегке и расположена недалеко от пределов Нумидии [137], он стал собирать сюда вандалов и тех маврусиев, которые дружески к нему относились. (2) Однако немногие маврусии пришли к нему на помощь, и те без ведома своих властей. (3) Дело в том, что те, кто правили маврусиями в Мавретании, Нумидии и Бизакии, отправив послов к Велисарию, объявили себя подданными василевса и дали обещание сражаться в союзе с ним. (4) Некоторые из них предлагали ему в качестве заложников своих детей и просили прислать им по древнему обычаю знаки их власти. (5) Ведь у маврусиев был закон, что никто не имеет права властвовать над ними, прежде чем василевс римлян не пришлет ему, пусть даже будет он врагом римлянам, знаков его власти. (6) Получая их от вандалов, они не считали, что власть их имеет прочное основание. (7) Атрибуты эти были таковы: серебряный с позолотой жезл и серебряный головной убор, покрывающий не всю голову, но, как венок, отовсюду поддерживаемый серебряными пластинками; белый плащ, застегивающийся золотой пряжкой на правом плече наподобие фессалийской хламиды; белый хитон с вышивкой и золоченая обувь. (8) Велисарий все это им послал и каждого из них одарил большими деньгами. (9) Однако на помощь ему они не пришли, хотя и вандалам помогать не решались, но, будучи в стороне, выжидали, каков будет исход войны. В таком положении были дела римлян.

(10) Тем временем Гелимер послал одного из вандалов в Сардинию с письмом к брату своему Цазону. Посланник, поспешив на берег моря и застав отплывающее торговое судно, поплыл на нем к заливу Караналии и вручил письмо Цазону. (11) Оно гласило следующее: «Остров Сардинию отнял у нас не Года, а, думаю, некий рок, ниспосланный небом на вандалов. (12) Отняв у нас тебя и самых славных вандалов, он похитил сразу все благополучие дома Гизериха. (13) Не для того, чтобы вернуть нам остров, ты уехал от нас, но для того, чтобы Юстиниан стал владыкой Ливни. О том, что судьбой это было предопределено раньше, можно судить по случившемуся. (14) Велисарий прибыл против нас с небольшим войском; доблесть тотчас же покинула вандалов, унеся с собой все их счастье. (15) Аммата и Гибамунд пали, так как вандалы смалодушничали; кони, верфи, вся Ливия и, более того, сам Карфаген уже в руках врагов. (16) Вандалы бездействуют, променяв своих детей, жен, богатства на то, чтобы только не проявлять в трудах своего мужества. У нас осталась только равнина Буллы, где нас удерживает одна надежда на вас. (17) Перестань же думать об этом мятежном тиране и о Сардинии, оставь эти заботы и со всем флотом возвращайся к нам. Тем, у кого самое главное подвергается опасности, нет нужды заниматься мелочами. (18) Дальше мы будем вместе сражаться с врагами, и либо вернем себе прежнее счастье, либо будем иметь то преимущество, что не будем врозь переносить посланные Божеством бедствия» [138].

(19) Когда Цазон прочел доставленное ему письмо и сообщил о нем вандалам, все обратились к слезам и стенаниям, хотя и не явно, но насколько возможно, скрытно и незаметно для островитян; молча между собой они оплакивали случившееся. (20) Тотчас устроив, как получилось, необходимые дела, они сели на корабли. (21) Отплыв отсюда, они всем флотом на третий день пристали к берегам Ливии на границе Нумидии а Мавретании. (22) Двинувшись пешком, они прибыли к равнине Буллы, где и соединились с остальным войском. Тут у вандалов произошло много трогательных сцен, которые я не в силах как следует передать. (23) Думаю, если бы зрителем пыл бы даже их враг, то и он, наверное, пожалел бы вандалов и судьбу человеческую. (24) Гелимер и Цазон бросились друг другу на шею и никак не могли оторваться друг от друга; не говоря ни слова, они плакали, сжав руки; и каждый из вандалов, находившихся с Гелимером, обняв прибывшего из Сардинии, делал то же самое. И долго, как бы приросши друг к другу, они предавались этому наслаждению: ни бывшие с Гелимером не спрашивали о Годе (поразившее их ныне несчастие побудило их считать крайне ничтожным то, что прежде казалось им самым важным), ни прибывшие из Сардинии не считали нужным задавать вопросы о событиях в Ливии: самое место в достаточной мере служило доказательством всего случившегося. (26) И не было речи ни о женах, ни о детях, так как они знали, что если кого тут нет, то ясно, что она или умерли, или находятся в руках врагов. Вот в каком положении были тогда там дела.

Книга вторая

Увидев, что все вандалы собрались вместе, Гелимер повел свое войско на Карфаген. (2) Оказавшись поблизости от него, они разрушили водопровод, замечательное сооружение, по которому шла вода в город; простояв там некоторое время лагерем, они удалились, так как никто из неприятелей не выступил против них. (3) Бродя по тамошним местам, они стерегли дороги, полагая, что таким образом они осаждают Карфаген; при этом они не совершали грабежей и не опустошали земли, но заботились о ней, считая ее как бы своей. (4) В то же время они питали надежду на измену со стороны как самих карфагенян, так и римских солдат, исповедовавших арианскую веру [1]. (5) Они послали и к предводителям гуннов с обещанием, что они увидят со стороны вандалов много хорошего, и просили их стать им друзьями и союзниками. (6) Гунны и раньше не обнаруживали большой преданности делу римлян, так как прибыли к ним союзниками не по доброй воле (они не раз говорили, что римский стратиг Петр [2]дал им клятву и таким образом заманил в Визáнтий, впоследствии же сам ее нарушил). Поэтому они охотно внимали речам вандалов и соглашались вместе с ними обратить оружие против римского войска, когда примут участие в сражении. (7) Обо всем этом Велисарий подозревал (он получил эти сведения от перебежчиков), но, поскольку круг городских укреплений не был еще полностью завершен, он считал, что в данное время римлянам выступать против врагов преждевременно и приводил все внутри города в как можно больший порядок. (8) А одного карфагенянина по имени Лавр, уличенного в измене и разоблаченного его домашним секретарем, он посадил на кол на одном из холмов перед городом, вследствие чего другие пришли в ужас и воздержались от попытки измены. (9) Что же касается массагетов, то ежедневными подарками, угощением и всякого рода лестью он склонил их к тому, чтобы они рассказали ему об обещаниях Гелимера, если они предадут во время сражения. (10) И варвары признались, что у них нет никакой охоты принимать участие в битве; они говорили, что боятся, как бы после победы над вандалами римляне не отказались отправить их назад в их родные места, принудив их состариться здесь в Ливии и окончить тут свои дни; да и что касается добычи, у них большое сомнение, как бы римляне не отняли ее у них. (11) Тогда Велисарий дал им твердые заверения, что, если вандалы будут побеждены в войне, он тотчас же возвратит их домой со всеми пожитками и захваченной добычей. На этих условиях он получил от них клятвенное обещание, что они со всем рвением до самого конца будут помогать римлянам в войне.

(12) Когда все было приведено в полный порядок и стены завершены, Велисарий, созвав все свое войско, рек следующее: (13) «Не знаю, римляне, нужно ли обращаться со словами увещания к вам, недавно одержавшим над врагами столь блестящую победу, что благодаря вашей доблести и этот Карфаген, и вся Ливия оказались в вашей власти, ибо совершенно излишне словами побуждать вас к доблести, поскольку мысли победителей меньше всего склонны к слабости. (14) Я лишь считаю уместным напомнить вам: если теперь вы будете действовать храбро, оставаясь похожими на самих себя, то для вандалов быстро придет конец надеждам, у вас же отпадет надобность воевать. (15) Итак, вне сомнений, вы выступите в предстоящее сражение с большой решимостью. Сладко людям, когда они видят завершение своего труда. И пусть никто из вас не подсчитывает численности этой толпы вандалов. (16) Война обычно решается не числом людей, не ростом их, но душевной доблестью. Прежде всего я хотел бы, чтобы вами овладело чувство уважения к себе – этот результат совершенных подвигов. (17) Позорно человеку, имеющему разум, быть хуже, чем он есть на самом деле, и в глазах людей считаться недостойным своей природной доблести. Что же касается врагов, то я убежден, что страх и память о понесенных несчастиях заставят их быть трусливыми; страх будет пугать их тем, что было, воспоминание же отнимет надежду на то, что дело улучшится. (18) Злая судьба тотчас порабощает мысли того, кто подпал под ее власть. А то, что теперь у нас борьба идет за нечто более важное, чем раньше, я вам сейчас докажу. (19) В предыдущей битве, если бы дела наши пошли плохо, опасность заключалась бы в том, что мы не захватили бы чужой земли; теперь же, если мы не победим в сражении, мы потеряем свою. (20) Насколько легче ничего не приобрести, чем лишиться того, что имеешь, настолько наше беспокойство теперь, в столь важный для нас момент, сильнее, чем было раньше. (21) Если прежде нам удалось выиграть битву при отсутствии пехоты, теперь, с Божьей помощью, идя на бой со всем войском, я надеюсь одержать победу над главными силами врага и овладеть его лагерем. (22) Имея уже, можно сказать, в руках исход войны, не откладывайте его из-за небрежности, чтобы вам не пришлось потом искать ускользнувший от вас благоприятный случай. (23) Отложенная на более поздний срок судьба войны не всегда предоставляет такой исход, какой соответствует условиям данного времени, особенно если война затягивается по воле тех, кому она исключительно благоволит. (24) Те, кто упускают представляющийся им благоприятный случай, обычно навлекают на себя Божье возмездие. Если же кто-нибудь думает, что враги, видя жен своих и детей и все самое для себя дорогое в наших руках, вдруг воспрянут духом и проявят в этот опасный миг отвагу выше своих сил, тот судит неверно. (25) Ибо гнев, чрезмерно возникающий в душе из-за самого дорогого, обычно подрывает ту силу, которая есть у людей, и не дает им как должно пользоваться обстоятельствами. Приняв все это во внимание, вам следует с большим презрением идти на врагов».