Моя первая книга «Дипломатический агент» была издана в 1958 году. В основу, как и во всех остальных моих романах, положен исторический факт, весьма любопытный.
В 1821 году в Вильне царский суд приговорил к смерти — с заменой на пожизненную солдатчину — участников подпольного общества «Черные братья».
Старшему заговорщику было семнадцать лет, младшему — Ивану Виткевичу — четырнадцать. Мальчик был талантлив, от роду талантлив. Сосланный в орские степи, он выучил восемь восточных языков, составил словари персидского, афганского, киргизского, казахского языков. Его «открыл» — причем совершенно случайно — великий ученый Александр фон Гумбольдт.
Виткевича приблизил к себе губернатор Оренбурга Василий Перовский, и ссыльный волею судеб сделался первым русским послом в Кабуле. В Афганистане мне пришлось по крупицам собирать крохи сведений об Иване Виткевиче, и месяцы, проведенные в этой замечательной стране, которая до сих пор романтична и таинственна, остались навсегда как праздник.
Импульсом к написанию повести «При исполнении служебных обязанностей» стал первый полет на полюс в 1961 году и случайная встреча с ветеранами полярной авиации Героями Советского Союза Марком Ивановичем Шевелевым и Ильей Павловичем Мазуруком, прославленными генералами, великими авиаторами нашей эпохи.
В Арктике до сих пор говорят, даже молодые летчики — чечако, которые в глаза не видели ветеранов: «Не будь дураком, летай с Мазуруком!»
Я часто вспоминаю слова поэта: «Цель творчества — самоотдача, а не шумиха, не успех, обидно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех». Действительно, что же «отдавать»?
В наш век информации читателя не удивишь изыском формы или поверхностным скольжением по теме. В Варшаве один друг познакомил меня с математиком, занимающимся аналитическим расчетом информации, заложенной в творчестве разных поэтов.
Абсолютная, стопроцентная информация была заложена в строчке Пушкина из «Каменного гостя»: «Ах, наконец достигли мы ворот Мадрида». Здесь каждое слово несет в себе информацию: «Ах» — усталость, «наконец» — протяженность, «достигли» — преодоление препятствий, «ворот» — Средневековье, «Мадрида» — столица Испании.
Сейчас ребенок пяти лет знает больше, чем его сверстник пять лет назад; телевизор, приемник, книги стали привычными в быту каждого дома.
Литература сейчас претерпевает внешне невидимую, но тем не менее важную «технологическую революцию»: если раньше сцену цветения можно было описывать на десяти страницах и читатель был благодарен писателю за эту неторопливую описательность, то ныне телевидение, цветное фото и кинематограф подложили нам свинью — они все это делают емче, компактнее и экономнее — во времени и средствах выражения.
Французские импрессионисты победили мир, когда фотография и цветная печать стали бытом. Живопись претерпела изменение — от скрупулезной точности художники перешли к самовыражению чувств. «Самоотдача» живописца очевидна, «самоотдача» писателя сложнее — из массы увиденной и перечувствованной информации нужно выбрать сгусток, основу, которая станет смыслом, счастьем и болью книги или фильма.
Призвание, как любовь. Родившись в человеке, оно, если истинно, подчиняет его себе целиком. История — то есть политика, опрокинутая в прошлое, позволяющая при этом относиться к будущему с той мерой серьезности, которую предполагает истинное знание, — завладела мною в детстве, и я благодарен моим учителям в Институте востоковедения и на историческом факультете МГУ за ту одержимость, которую они смогли передать мне.
Распространенное мнение о том, что труд историка — труд тихий, спокойный, кабинетный, сугубо неверно. Истинный исследователь фактов подобен хирургу, зодчему, военачальнику: он подчинен идее, он всегда в поиске, он ощущает в себе яростное столкновение разностей, из которых должна родиться концепция того или иного эпизода истории.
Казенное определение — «эпизод истории» включает в себя борение пушкинских и шекспировских страстей, взаимосвязанность миллионов и личности, добра и зла, прозрения и обычности, подвижничества и прозябания.
Чехов утверждал, что тот, «кто выше всего ставит покой своих близких, должен совершенно отказаться от идейной жизни». Я видел, как профессор Арциховский, великий русский археолог, проводил годы вне дома, ибо он отдал себя служению своей идее: понять и объяснить великую роль Новгорода в истории славянства.
Я помню, как Игорь Михайлович Рейснер, выдающийся русский историк Востока, брат легендарной Ларисы Рейснер, не знал покоя, посвятив себя исследованию поразительной, трагической и поэтической истории Афганистана.
Литератор, отдавший себя служению истории, оказывается в положении особом: он обязан былое сделать сегодняшним, он должен вдохнуть в прошлое — живое дыхание реальности, похожести и понятности. Вне и без героя, который бы шел сквозь пласт истории, труд писателя обречен — плохая иллюстрация в век цветной фотографии смотрится жалко и беспомощно.
В свое время умный Сенека сказал: «Для меня нет интереса знать что-либо, если только я один буду это знать. Если бы мне предложили высшую мудрость под непременным условием, чтобы я молчал о ней, я бы отказался».
Когда и если ты у з н а л, возникает главная проблема: как это твое знание сделать предметом литературы: если не озадачить себя этим вопросом, книги твои будут пылиться на библиотечных полках.
Как отдать твое знание, как организовать эту задачу — вот вопрос вопросов литературы, которую мы называем исторической.
Успех работы печника или столяра зависит от качества инструмента. Понятия «ремесло» и «ремесленник», рожденные одним корнем, обладают, тем не менее, кардинально разным смыслом. Именно литературное ремесло должно помочь тебе найти единственно правильный ответ.
Литература может быть любой, она не имеет права быть скучной. В наш век избыточной информации чувство становится инструментом знания, неким экскурсоводом в драматических коллизиях истории.
Когда я задумал первую книгу из цикла политических хроник о Штирлице, я больше всего думал о том, как организовать исторический материал. Я считал, что сделать это можно, лишь пропустив события сквозь героя, сплавив воедино категорию интереса и политического анализа, исторической структуры и судьбы человека, оказавшегося в яростной круговерти громадных событий прожитого нами пятидесятилетия.