Смит тяжело вздохнул и потратил четвертую спичку на свою трубку.

— За то время, пока мы добрались до Танана, я начал привыкать, — почти простонал он. — А там наступил ад. Она наняла шесть индейцев для переноски багажа.» Теперь вы отдохнете, «Горячка», — говорила она мне, улыбаясь так сладко, что хотелось съесть ее живьем. — Вся ваша работа будет состоять в том, чтобы указывать нам дорогу, да еще вы будете носить вот эти ракеты: они очень легко и с оглушительным треском взрываются «.

Я их потащил. На следующий день один из индейцев вывихнул ногу и выбыл из строя. Он нес хлопушки, что-то около ста фунтов, и нам пришлось разделить между собой его груз. Когда мы останавливались на ночлег, я не мог спину разогнуть. Наши позвоночники ломались с каждым шагом. И хоть бы она позволила спрятать временно что-нибудь из этого хлама! Ни за что в жизни не позволила бы! Индейцы все время пыхтели и задыхались и все-таки смотрели на нее с обожанием в глазах. В последний день, когда мы остановились на ночлег уже недалеко от дома, она собрала их вокруг себя и дала каждому по пригоршне денег сверх платы.» Это за то, что я люблю вас «, — сказала она. А потом начала задавать забавные вопросы. Есть ли у них жены и дети? Голодали ли они когда-нибудь? Слышали ли они о ком-нибудь из их племени, кто умер с голода? И отчего они именно умерли? Разрази меня гром, Алан, если эти индейцы не отвечали ей! Никогда я еще не слышал, чтобы индейцы так много говорили. Под конец она задала им самый забавный вопрос: слышали ли они о человеке по имени Джон Грэйхам? Один индеец слышал. Я видел, как потом она с ним долго разговаривала наедине. Когда она снова подошла ко мне, ее глаза горели, и она ушла в свою палатку, не пожелав нам спокойной ночи. Это все, Алан, кроме…

— Кроме чего, » Горячка «? — спросил Алан, и сердце его сильно забилось.

Смит улыбался и медлил с ответом. Глаза его блестели.

— Кроме того, что со всеми людьми на ранчо она поступила так же, как и со мной по дороге от Читаны сюда. Алан, стоит ей сказать слово, и перестаешь быть сам себе хозяином. Она пробыла здесь десять дней — и вы не сможете узнать ранчо. В ожидании вашего приезда все дома разукрашены флагами. Она с Ноадлюк и Киок перевернула все вверх дном. Дети готовы покинуть своих матерей ради нее. А мужчины… — Он снова усмехнулся. — Мужчины ходят в воскресную школу, которую она устроила. Я тоже хожу. Ноадлюк — тоже. — На одно мгновение» Горячка» замолк. Потом, понизив голос, он снова заговорил: — Алан, вы были большим дураком.

— Я это знаю, «Горячка».

— Она — цветок, Алан. Она стоит больше, чем все золото в мире. Вы могли бы жениться на ней. Я это знаю. Но теперь слишком поздно. Я вас предупреждаю.

— Я не совсем понимаю, Смит. Почему слишком поздно?

— Потому, что я ей нравлюсь, — несколько свирепо объявил Смит. — Я сам претендую на нее. Вы не должны теперь вмешиваться.

— Вы хотите сказать, что Мэри Стэндиш… — пролепетал Алан.

— Я говорю не о Мэри Стэндиш, — прервал его Смит. — Я говорю про Ноадлюк. Если бы не мои усы…

Его слова были прерваны внезапным оглушительным взрывом, раздавшимся в бледном сумраке впереди. Похоже было на отдаленный выстрел пушки.

— Одна из проклятых ракет, — объявил «Горячка». — Вот почему они поторопились и не подождали нас, Алан. Она говорит, что это празднование четвертого июля будет много означать для Аляски. Хотел бы знать, что она под этим подразумевает.

— Я тоже хотел бы это знать, — сказал Алан.

Глава XV

Еще полчаса ходьбы по тундре — и они подошли к месту, прозванному Аланом расщелиной Привидений. Это было глубокое каменистое ущелье, начинавшееся у подножия гор. Место в общем было весьма мрачное. В глубине лежала непроницаемая мгла. Туда они спустились по скалистой тропинке, отшлифованной копытами оленей и лосей. На дне расщелины, на глубине сотни футов, Алан опустился на колени у маленького ручейка, который он нащупал между камнями. Повсюду слышался чарующий тихий шепот ручейков; их шум и журчание заглушалось мхом скалистых стен, из трещин которых беспрерывно струилась вода.

При свете спички Алан увидел лицо «Горячки». Глаза маленького человека пристально вглядывались в тьму расщелины, уходившей вдаль, в горы.

— Алан, вы поднимались когда-нибудь до конца по этому ущелью?

— Это излюбленная дорога рысей и огромных бурых медведей, которые убивают наших молодых оленей, — ответил Алан. — Я охочусь один, Смит. Знаете, это место имеет скверную репутацию — здесь якобы поселились духи. Расщелина Привидений — вот как я назвал ее. Ни один эскимос не пойдет сюда. Здесь разбросаны кости погибших людей…

— И вы ни разу не производили разведок? — продолжал расспрашивать «Горячка».

— Никогда.

Алан услышал недовольное ворчание:

— Эх вы, помешались на своих оленях! В этом ущелье есть золото. Дважды я находил его в тех местах, где были кости мертвецов. Они приносят мне, очевидно, счастье.

— Но ведь это кости эскимосов; они приходили сюда вовсе не за золотом.

— Я знаю. Когда она услышала рассказы об этом месте, то заставила меня привести ее сюда. Нервы? Я вам говорю, что на ее долю их не досталось.

«Горячка» на несколько секунд замолк, а потом прибавил:

— Когда мы пришли к этой скале, покрытой мхом, с которой капает вода, к тому месту, где лежит огромный пожелтевший череп, она не завизжала и не отшатнулась — только слегка вздохнула и уставилась прямо на него. Ее пальцы впились в мои руки так, что мне больно стало. Это было отвратительное зрелище: желтый, как гнилой апельсин, череп, намокший от воды, стекавшей с сырого мха. Я хотел разнести череп на куски. И я бы это сделал, если бы она не помешала, ухватившись за мое ружье. Со странной улыбкой на губах она сказала: «Не делайте этого, Смит. Он напоминает мне человека, которого я знаю. Мне не хочется, чтобы вы убили его». Забавная речь, не правда ли? Напоминает ей человека, которого она знает! Но кто же, черт возьми, может походить на изъеденный червями череп?

Алан не пытался ответить ему, он только пожал плечами. Они выбрались из мрачной расщелины и снова очутились на сумеречной равнине. По ту сторону ущелья тундра перестала уже быть такой ровной. Впереди виднелся небольшой холм. Ближе к горам холмы громоздились один на другой, исчезая в туманной дали. С возвышения они увидели обширное пространство, окаймленное широким полукругом холмов и уступов Эндикоттских гор. В тундре, за ближайшим пригорком, лежало ранчо Алана. Как только они достигли пригорка, «Горячка» вытащил свой огромный револьвер и дважды выстрелил в воздух.

— Приказано, — немного смущенно сказал он. — Приказание, Алан.

Едва он произнес эти слова, как из сумрака, нависшего над равниной подобно колеблющемуся кружеву, донесся громкий крик. За ним последовал другой, потом третий — пока все это не слилось в один сплошной рев. Алан понял: Тоток, Амок Тулик, Тапкок, Татпан и все остальные надрывают свои глотки, приветствуя его. Вскоре последовал целый ряд взрывов.

— Ракеты, — проворчал Смит. — Мало того, так она еще повсюду понавешала китайские фонарики. Посмотрели бы вы на ее лицо, Алан, когда она узнала, что здесь четвертого июля ночью светло!

Бледная полоса с шипением поднялась в воздух, на мгновение, казалось, остановилась, чтобы посмотреть вниз на серую землю, затем разорвалась на бесчисленное количество маленьких клубов дыма. Смит снова выстрелил. Волнение охватило Алана. Он схватил свою винтовку и выпустил все заряды. Треск ружейных и револьверных выстрелов заглушил крики. Вторая ракета была ему ответом. Две колонны огня поднялись с земли от огромных костров, стремившихся ввысь. Алан услышал пронзительные детские голоса, смешавшиеся с ревом мужских глоток. Все население поселка собралось здесь. Они пришли приветствовать его с безлесных плоскогорий, с высоких горных цепей, где паслись стада, из отдаленных тундр. Никогда еще эти люди не обнаруживали столько усердия. За всем этим стояла Мэри Стэндиш! Алан сознавал, что все его усилия не дать этому факту овладеть своими помыслами тщетны.