— А, вот и вы! — воскликнул Гастон, спускаясь по лестнице, которая, несомненно, вела в спальню на верхнем этаже. — Как видишь, я попросил ничего не трогать, но дело ясное — самоубийство! Можно теперь снять труп? Вид у него не слишком приятный, да и запах тоже. Кишечник был опорожнен.

— Подожди минутку, — сказал Фронсак, изучая комнату.

Гастон велел зажечь все свечи. Из мебели здесь были круглый стол, покрытый плотной скатертью, кресло и три стула, а также посудный шкаф, где лежали фаянсовые тарелки.

— Сколько комнат наверху? — спросил Луи служанку.

— Только спальня хозяина, — ответила она. — Мой соломенный матрас на чердаке. Есть также винный погреб. Лестница вон там. — Она указала пальцем на отверстие в углу.

— Я уже осмотрел верхний этаж и винный погреб, — заверил Гастон. — Сейчас покажу тебе все, что нашел.

Луи знал, что комиссару можно доверять. Гастон ничего не упустит. Однако он не обратил внимания на одно важное обстоятельство.

— Ла Гут, вы мне сказали вчера вечером, что видели мсье Мансье в домашнем халате.

— Да, мсье.

— А сейчас он в камзоле.

— В самом деле.

— В котором часу вы его видели?

— Колокола Нотр-Дам прозвонили четыре.

— Мадам, ваш хозяин выходил вчера из дому после четырех?

— Да, мсье. Чуть позже семи какой-то мальчишка принес записку. Мы ужинали за этим столом. Он прочел и сказал, что ему нужно уйти — его ждут в «Сосновой шишке». В восемь он еще не вернулся, и я пошла спать.

— Такое часто случалось?

— Чтобы он выходил? Да, бывало. Он же хозяин!

— А когда он вернулся?

— Не знаю, мсье. Я спустилась сегодня утром, и он был здесь. Повешенный за шею.

Она разрыдалась.

Луи с Гастоном поднялись наверх. Спальня занимала весь этаж. Она была красиво обставлена. Кровать с балдахином стояла в углу, между ней и стеной оставлен небольшой альков. На одной из стен висел выцветший фландрский гобелен: можно было различить только очертания лошадей. Напротив — камин с поперечной перекладиной для крюков, медные подставки для дров, два котелка и даже вертел. Перед очагом лежали глиняные кувшины и таз. На маленьком столике — ночной горшок.

Два обтянутых тканью стула и сосновый стол занимали остальную часть комнаты. На столе — чернильницы и перья, а также два медных канделябра, в которых Гастон зажег свечи. Дополняли меблировку шкаф и резной буковый сундук. Луи открыл шкаф. В нем находились многочисленные полотняные и шелковые рубашки, камзолы из саржи и дамаста, несколько пар туфель с пряжками и домашние тапки. Все вещи — чистые и аккуратно разложены по своим местам.

Обстановка свидетельствовала о достатке, соответствующем уровню зажиточного буржуа.

В сундуке лежали бумаги и папки. Луи открыл первую из них.

Это был договор по продаже десяти должностей чиновников-мерильщиков и контролеров древесного угля.

Он просмотрел другие бумаги. Вновь договора, все небольшой ценности, но одобренные Финансовым советом.

Значит, Мансье участвовал в коммерческих сделках. Для этого требовалось состояние.

— Я был удивлен так же, как ты, когда обнаружил эти бумаги, — сказал Гастон, стоявший у него за спиной. — Договора не слишком крупные, речь идет о продаже незначительных должностей — винных глашатаев, мерильщиков леса, — однако в целом они должны были принести ему кругленькую сумму.

— Тем не менее, для участия в таких делах нужны значительные накопления, — сказал Луи. — Откупщик должен оплатить наличными, в луидорах и экю, выставленные на продажу должности. Откуда у Мансье деньги?

— Взгляни на дно сундука, — иронически предложил Гастон.

Приподняв папки, Луи обнаружил большую железную шкатулку. Он вынул ее и открыл.

Шкатулка была заполнена золотыми луидорами.

В конторе Луи привык иметь дело с крупными суммами денег. Он прикинул, что здесь около двадцати тысяч ливров.

Закрыв шкатулку, он положил ее обратно в сундук, а затем подошел к окну. Уже рассвело, и было видно, как под мостом яростно перекатываются волны. Из-за дождей Сена сильно поднялась. Лопасти мельниц, установленных под арками, крутились с большой скоростью.

Почему Мансье не выбросили в реку из окна? — спросил он себя.

— Мне надо тебе кое-что показать, Гастон, — сказал он, наконец. — Спустимся вниз.

Они вернулись к трупу. Луи еще раз осмотрел его. Лучники, Гастон и Гофреди молча наблюдали за ним.

— Вы не знаете, живет ли на этой улице врач? — спросил Луи старуху.

Все с изумлением переглянулись. Мансье не производил впечатление человека, которому нужен врач. Ответил Луи один из лучников:

— Я живу недалеко, на Гревской площади, и там есть врач.

— Вы не сходите за ним?

Лучник тут же вышел.

— Что ты задумал, Луи? — спросил Гастон.

— На ногах у Мансье сапоги. Его комнатные туфли в спальне. Человек он был очень аккуратный — вспомни, как уложены вещи в шкафу! Обрати внимание, что сапоги заляпаны грязью и навозом. Взгляни на каблуки: здесь слой очень толстый, сильно воняет.

Все кивнули, не скрывая некоторого удивления. Луи продолжил, обратившись к старой женщине:

— Мадам, ваш хозяин всегда ходил по дому в сапогах?

— Никогда, мсье! Он снимал их при входе, и я приносила ему комнатные туфли.

— Так я и думал. А теперь восстановим сцену: Мансье встает на табурет, привязывает к крюку веревку и засовывает голову в петлю, затем отталкивает ногой табурет. Согласны?

Все кивнули.

— Посмотрите на табурет, — вновь заговорил Луи. — Ни малейших следов грязи. Ничего! Мансье не стоял на нем. Значит, стулья? Тоже чистые. Вывод: он не сам повесился, ему помогли это сделать. Теперь подойдите сюда.

Он подозвал их к сосновому столу, стоявшему недалеко от табурета.

— А теперь посмотрите на пол, здесь следы грязи. Очевидно, тот же самый навоз, что и на сапогах, но он тянется двумя полосами, как если бы тащили тело в грязных сапогах. А сейчас подойдите сюда.

Он приподнял скатерть. На столешнице были хорошо видны навозные следы.

— Вот что произошло, — продолжал Луи. — Мансье убили, затем поставили стол под крюк. Сняли скатерть, подняли на стол тело и повесили. После чего вернули стол на место и опрокинули табурет, чтобы смерть выглядела самоубийством.

Все изумленно переглядывались. То, что рассказал Луи, казалось теперь очевидным. Гастон поскреб голову:

— Слишком сложно. Зачем имитировать самоубийство?

— В этом-то вся проблема. — Луи подошел к окну и показал на реку. — Они могли бросить тело в Сену. Однако они так не сделали. Почему?

Выдержав красноречивую паузу, он заговорил вновь:

— Убийство Мансье должно было выглядеть самоубийством, поскольку у него будто бы имелись причины покончить с собой.

— Например, если он думал, что его подозревают в шпионаже, — продолжил Гастон, начиная понимать.

— Вот именно. Убийцы хотели, чтобы мы поверили: Мансье был виновен и, поняв, что его подозревают, испугался наказания. Потому и повесился — чтобы избежать тюрьмы, пыток и эшафота.

— Но ведь его не подозревали! — живо возразил Ла Гут.

— Какое это имеет значение? Самоубийство выглядело бы как признание, — отрезал Луи, разводя руками. — Разумеется, это послание адресовано мне. Иными словами, убийцы знали, что я решил проверить служащих шифровального бюро. Смерть Мансье должна была убедить меня прекратить расследование. Раз виновный мертв, к чему продолжать?

— Но в чем же подозревали моего хозяина? — спросила старуха.

— Ни в чем, мадам, — сказал Гастон с непроницаемым лицом. — Он был честный человек. Я найду его убийц, и они понесут наказание.

Луи собирался что-то добавить, но тут вернулся лучник в сопровождении согбенного седовласого старца, на носу которого сидели очки.

Старик оглядел комнату и направился к повешенному.

— Вот врач, о котором я говорил, — объявил лучник. — Мсье де л'Этуаль.

— Благодарю вас, что вы так быстро пришли, мсье, — сказал Луи. — Это мсье де Тийи, полицейский комиссар округа Сен-Жермен-л'Оксеруа. Нам нужно выслушать ваше заключение относительно этого человека.