Девушка слушала его, боясь пошелохнуться.
* ЧЕМ БОЛЬШУЮ ПОШЛОСТЬ ВЫ ГОРОДИТЕ, ТЕМ БОЛЬШЕГО ЭФФЕКТА В ЗАВОЕВАНИИ ЖЕНСКОГО СЕРДЦА ДОСТИГАЕТЕ!
После его ухода она не могла прийти в себя. Глаза сияли, личико порозовело.
— Кто это был? Неужели сам Маркофьев, — спрашивала она.
Через несколько дней я застал ее в его кабинете. Когда она ушла, Маркофьев схватился за голову:
— Зачем мне это нужно? Что я с ней буду делать? Ты же видишь — она в меня втюрилась. Ее теперь от меня за уши не оттащишь. Как они мне все надоели!
— НЕТ, КРАСОТА НЕ СПАСЕТ МИР, — говорил Маркофьев, вздыхая. — КРАСОТА МИР ПОГУБИТ. Чего они все от меня хотят, эти красотки? Они же меня сведут в могилу! У меня сил нет исполнять их капризы и прихоти. Они из меня выпили всю кровь! Но нет сил и от их прелестей отказаться!
Как он справлялся со всеми ними, где находил время и энергию? Он ведь по-прежнему волочил на себе немыслимый груз ответственности и всяческих обязательств. Пароход по-прежнему курсировал по рекам и озерам, и по-прежнему Маркофьев оставался гостеприимным и хлебосольным хозяином на его борту. По-прежнему он возглавлял футбольную команду института. По-прежнему вел огромную научную работу. И оставался верным рыцарем, служившим всем женщинам без разбора. Как ему удавалось все это совместить и одновременно всюду успеть — можно было лишь гадать.
Многие бы посчитали такую нагрузку нечеловеческой. Но только не он. Не Маркофьев. Ибо он был убежден, и своим примером доказывал: человеку по силам очень многое. Нет ничего такого, что было бы ему не по силам.
А я? На что расходовал силы я?
В том-то и заключалась моя ошибка, что я искал и добивался любви, красоты, верности, чего-то несуществующего, а надо было стремиться совсем, совсем к другому. К чему-то реальному, осязаемому, конкретному.
И в конце концов я отказался от мысли свое личное счастье устроить.
— Женские чары — не для таких, как я, — признался я Маркофьеву. — Да, ты стараешься мне помочь. Но у меня ничего не получается.
Под его чутким и пристальным контролем я начал осуществлять новую программу моей жизни в институте.
— Нет, вовсе не любовь правит миром. Голод — может быть… Но только не любовь. — Так говорил Маркофьев.
Он размышлял:
— Если бы можно было человека, который неприятен или внушает опасения, — затоптать или утопить — будь уверен, его бы затоптали и утопили. Но умные люди знают, какими странными путями порой развивается жизнь. Вдруг этот человек окажется тебе полезен? Вдруг, находясь на самом дне, он неожиданно всплывет и возвысится? Возникнет на одном с тобой уровне? А то и повыше. Поэтому — хотя бы из элементарной осторожности — всегда надо на всякий случай держать этого человека в поле зрения, ладить с ним, при случае — улыбаться.
И еще он говорил:
— Желать ближнему зла — в природе человека. Если ты не желаешь ближнему зла, ты не человек. Именно благодаря сцеплению шестеренок злобы и движется, развивается мировая цивилизация. Но кто так уж прямо покажет свою злобу? Только болван. Человек очень сложен, сплетен из противоречий. В нем уживаются злость и самая что ни на есть бескорыстная сердечность. Если случается беда, если начинаешь погружаться в небытие — и уж ясно, что не составишь конкуренцию никому из живущих, тут тебя и пожалеют, и приголубят, проявят сочувствие, помогут отдышаться… Но если у тебя все в порядке или, того хуже, ты преуспеваешь, с этим никто никогда не примирится. СОЗЕРЦАНИЕ ЧУЖОГО БЛАГОПОЛУЧИЯ НЕПЕРЕНОСИМО ДЛЯ ЧЕЛОВЕКА.
И он, как всегда, был прав. Самый лучший период моей жизни начался, когда я, спускаясь по институтской лестнице, оступился и подвернул ногу. Из-за чего сорвалась моя поездка с Маркофьевым в Париж. И произошло чудо! Люди, которые при встрече со мной хмурились и мрачнели, теперь преобразились и расцвели. Встречая меня, ковылявшего по коридору с костылем, сослуживцы считали долгом одарить улыбкой симпатии. Я не мог поверить глазам.
— Не расстраивайтесь, — говорил один. — Подумаешь, нога…
— Не огорчайтесь, — вторил ему другой. — Подумаешь, Париж.
И ведь были правы! Радоваться надо было такому счастливому стечению обстоятельств…
А если бы перелома не произошло?
Сами подумайте: с какой стати кому-то радоваться твоей целой ноге? С какой стати приходить в восторг, что я еду в Париж, а другие не едут?
КОНТРОЛЬНОЕ ЗАДАНИЕ
Вспомните лучший период своей жизни. Он наступил, когда:
а) вы сломали руку или ногу;
б) добились успеха;
г) понесли потерю.
В какой из этих периодов люди окружили вас теплом и заботой и в какой проявили сдержанность и холодность?
ВЫВОД: Нет, вовсе не любовь правит миром. А нелюбовь, тщательно скрытая под маской любви. Заботы. Преданности.
Посмотрите по сторонам — и вы убедитесь в этом.
В одной телепередаче я видел, как высокое собрание, где сидели лучшие из лучших, умнейшие из умнейших (ну и рожи у них, скажу я вам, у этих считающихся самыми мудрыми), на сцену вышел тщедушный, худой человек и стал — всего-то лишь! — излагать свою точку зрения, с которой большинство не было согласно. Как же все эти умные на него зашипели, зашикали, затопали. И освистали.
Да вы и сами, наверно, замечали: любовь в лучшем случае подвигнет вас на один-два добрых поступка, а потом выдохнется, иссякнет, в то время как энергия ненависти не ослабевает и с течением времени даже как будто усиливается. Где тот исток, в котором она черпает ресурсы? Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять причину. Она — в тех, с кем вы рядом находитесь. Их бестолковость, корысть, неуемная жажда власти и стремление всех подмять, одурачить, перехитрить не могут вызвать никаких иных чувств — кроме ответной злобы и ярости.
Когда люди принимают решение, они руководствуются не разумом. Тут речи нет об уме. И не совестью. Но чем же тогда?
Вспомните: был ли хоть раз случай, когда бы они выбрали мир, а не войну? Когда бы восторжествовало благородство, а не подлость? Честность, а не обман? Был ли такой случай в вашей жизни? В мировой истории?
Теперь, когда мы в общих чертах представили, что такое человек и каковы его возможности, ответим на вопрос: надо ли добиваться уважения? Признания? Славы? У кого мы ищем одобрения нашим действиям, чью оценку своих дел и мыслей жаждем услышать? Даже если она будет сверхлестной, — кто выступит в роли судьи? Кто они, — все эти судьи и оценщики, изрекающие свои мнения и суждения так, будто одаривают драгоценными наградами? Что они понимают? Что способны понять? И много ли поняли — на протяжении всей истории су-чествования человечества?
Все чаще, помимо воли, я обнаруживал в своей голове одну единственную мысль — о ружье, подаренном мне бывшим тестем. О смазанном и заряженном ружье, хранившемся в моем бывшем доме.
Читайте, читайте мой Учебник, и я расскажу вам, КАКИЕ ЗАКОНЫ ПРАВЯТ МИРОМ. Вы, будущие абитуриенты школы жизни! Если усвоите изложенный материал, хорошие отметки на экзамене, который всем нам учинила Судьба, — обеспечены! Если же выводы, открытия, формулы и законы не дойдут до вас или будут поняты превратно, — переэкзаменовка — это лучшее, что может вас ожидать.
Какие же законы правят миром?
Попробуем вместе найти ответ.
За мной, мой читатель, и я отведу тебя в страну — вот уж не грез и не фантазий, а суровой реальности, страну, в которой ты давно живешь, возможно, сам не подозревая об этом. Дай руку — и моя рука будет служить тебе опорой. Я не брошу, не покину тебя и, поверь, действительно подсоблю, если в трудную минуту тебе понадобится моя помощь.