Ответ. В том, что я дарил одежду, которую, я и сам это понимал, нужно было демонстрировать, а не снимать. Впрочем, когда Вероника ее надевала, то притягивала чужие мужские взгляды. Мне это было нужно?

Контрольный вопрос. Для кого я старался?

Ответ. Для других. (Что бесконечно и подтверждалось). А надо было, как мы уславливались, если что и делать — то для себя!

Ну, а про то, в каком направлении движется мода — рассуждать не приходится. Вы обращали внимание? Человеку мало того, что он от природы неуклюж и уродлив, он — с помощью одежды — жаждет свою внешность еще сильнее исковеркать. Ботинки с толстенными носами на толстенной подошве… Бесформенные пуховики всех мыслимых цветов и оттенков… Прически с зелеными гребнями или наголо обритые черепа… Это — красиво? Это — эстетично? Это — писк вкуса?

Но так живут люди. И поделать с этим ничего нельзя.

Усилия в сфере производства бекона и разведения жаб приносили плоды. Вскоре мой друг помог мне выкупить "мурзика". А затем вернул и проданный родителями дачный домик на участке в шесть соток…

Мы возвратили заложенные мною квартиры.

И накупили (для Маркофьева) особняков по всему миру. И еще много чем прибарахлились…

Ах, как мы жили… Сказочно и припеваючи! Мой друг и начальник был очень мною доволен.

Я еще два раза приезжал к Белому дому и увозил под завязку набитые купюрами ксероксные коробки. Поехал бы и в третий, мне понравилось, но пришла телеграмма от Маркофьева: "Ты с ума сошел? Остановись! "

Его воздействие на меня имело несомненный положительный характер! Пятьдесят лет я был точно сжатая пружина. Ничего себе не позволял, во всем отказывал, затягивал пояс, настраивался на борьбу за наивысшие результаты — во всем! В служебной гонке, в семейной рутине, в воспитании дочери… И ничего не достиг! Пятьдесят лет я пребывал в постоянном напряжении. Трясся. Собираясь в отпуск, мандражил, что накануне отъезда с тестей или тещей что-нибудь случится, что у Маргариты поднимется температура, а сам я подверну ногу — и запланированная сказка сорвется, придется все переиначивать, сдавать билеты, хлопотать о похоронах или устройстве в больницу. Уже находясь в отпуске, валяясь на пляже или потягиваясь в постели, я постоянно ощущал над собой тень угрозы: что-нибудь да случится, что-нибудь плохое произойдет или здесь со мной и близкими или в мое отсутствие, блаженство окажется нарушено, вспугнуто, меня выдернут из неги и бросят на раскаленную сковороду…

А надо ничего не бояться. Знать и быть уверенным, что ничего скверного не произойдет. Потому что просто не может произойти. С тобой. А и случится — отлетит от тебя как от стенки горох. Ибо ты — непробиваемый, недосягаемый, бронированный, неуязвимый… Такой, как Маркофьев.

Я многому у него научился, во многом поднаторел. Как-то, сильно перебрав во время очередных переговоров, я следующим утром чувствовал себя чудовищно: меня мутило, вместо головы на плечах будто утвердился аквариум с покачивающейся водой и рыбками… Но не мог же я броситься на глазах Вероники к домашнему бару и залить в себя "реанимационную" рюмку, как называли мы с Маркофьевым утренние сто грамм. Вероника же, всем видом демонстрируя неудовольствие моим поздним возвращением накануне, собиралась в магазин.

— Можно я тебе помогу? — нашелся я. — Схожу за продуктами?

Она посмотрела недоверчиво. И просияла. Она такой чуткости во мне предположить не могла!

— Да-да! — подтвердил я. — Нельзя все переваливать на тебя…

Взял сумку и поспешил в соседнее кафе. После чего действительно заглянул в супермаркет и купил то, что мне было велено.

Когда вернулся домой, Вероника смотрела даже отчасти виновато.

— Только не ругайся. Ты ведь вчера, наверное, устал… Я забыла сказать про подсолнечное масло. Совершенно вылетело из головы…

— Нет вопроса, — сказал я. И снова устремился в кафе. Где выпил уже не рюмку, а полный стакан и две кружки "Хейникена".

Вероника смотрела теперь не так благосклонно.

— Ты долго отсутствовал…

— Очередь… Да и масло я взял сперва кукурузное, пришлось менять…

Она повеселела.

— Что с вас, мужчин, взять? Теперь понимаешь, каково это — вести хозяйство?

Подождав, не отправит ли она меня в магазин за чем-либо в третий раз, я лег и захрапел.

Контрольный вопрос. Почему при посещении магазина лучше быть бедным, чем богатым?

Ответ. Потому что можно потратить все деньги, которые имеются в наличии, и больше вас в магазин никто не пошлет.

Я отправился на рынок за яблоками. Хотел купить килограмма два. Но тетка, которая начала яблоки взвешивать, стала просить:

— Возьмите пять… Последние остались…

И, не дожидаясь моего согласия, высыпала остатки яблок в мою сумку. Я решил: пойду ей навстречу… Надо, в конце концов, помогать ближнему…

Контрольный вопрос. Что произошло дальше?

Довольный собой и своей отзывчивостью, сопровождаемый возгасами тетки "Кушайте на здоровье!", я пошел домой. И когда высыпал яблоки из сумки, обнаружил, что половина из них — гнилая.

* ОТЗЫВЧИВОСТЬ НАКАЗУЕМА!

Разберемся, что произошло.

1) С чего постороннему человеку было желать мне добра и здоровья? И близкие плюют друг на друга, а уж дальние…

2) Следовало сразу сообразить: на дне мешка всегда остается гнилье.

3) И ведь все это я понимал!

Вывод. Сам виноват!

— Все друг друга обштопывают, — говорил Маркофьев. — Кто за что отвечает, тот на том и наваривает. Отвечаешь за производство хлеба — накидываешь лишку на булочки. Отвечаешь за ремонт телевизора — наживаешься на телеприемниках. И так во всем. Кто же платит? Тот, кто ничего не производит!

И еще он говорил:

— Жизнь — это рынок. Не в капиталистическом понимании, а в нашем, примитивном. Обычный колхозный рынок. Где продавец и покупатель знают, что один будет назначать цену, которая ему выгодна, а другой будет стремиться найти товар подешевле. И самое главное: тот и другой уверены, что после совершения мелочной сделки, друг друга никогда больше не встретят и не увидят.

Я ехал в маршрутном такси. Лицом ко мне и спиной к водителю сидели две женщины. Одна из них, судя по доносившимся обрывкам разговора, страдала остеохандрозом. Да еще в спину ей дуло через открытое стекло кабины. Она, бедняжка, ежилась, куталась в платок, закрывала им шею. И выразительно (как и ее подруга) поглядывала на меня. Конечно, я должен был предложить ей поменяться местами. Должен был вскочить, как пионер, и уступить свое, лучшее, не на сквозняке, кресло. Но с какой стати я должен был это делать? Если бы меня продуло, то я бы сам начал мучиться прострелом! Кроме того, дамочка ведь не просила об этом! И я молчал. И тупо на них смотрел.

Контрольный вопрос. Как надо себя вести, если не хочешь чего-то делать?

Ответ. Надо тупо смотреть.

Но в целом признаки моего помудрения были налицо. Некто приглашал меня на деловой ужин — в четверг вечером. Я собирался уезжать за город в среду — на три дня.

Как я поступил бы раньше? Стал бы извиняться, объяснять, что уезжаю, пустился бы в мелочное растолковывание, почему непременно должен ехать, непременно упомянул бы, что очень хочу присутствовать на званом мероприятии… Будь он неладен!

Как я повел себя теперь? С благодарностью принял приглашение. Ничего про свои планы не сказав. До четверга и среды было столько времени! Столькое может измениться, произойти… Вдруг я не уеду? Вдруг изменятся планы приглашающего? Вдруг он ужин отменит? Зачем же я буду брать инициативу отказа на себя?

Вот чему научили меня жизнь и Маркофьев: не спешить, не брать инициативу, не пускаться в рассупонивание…