А как люди ездят? На красный свет и поворачивая там, где им это удобно сделать…

Если же заплатили деньги за экскурсию в другой город — то отправятся, трава не расти, даже если будут умирать. С желтухой и поносом, сердечным приступом и температурой сорок… Потому, что — заплачено. Плохо себя чувствуют… Да… И тридцатиградусная жара. Да… Наплюйте на свои траты! Нет, едут.

— Но вам же станет худо в дороге!

— Нет, у нас будут остановки в пути…

Пока человек слаб и болен — его жалеешь. Но едва наберет силу — впору пожалеть себя.

ЖАЛЕЙТЕ СЕБЯ, как мы и договаривались.

Вероника рассказывала о поправлявшейся дочери:

— В школе дала в глаз соседу по парте. И теперь родители пострадавшего хотят компенсации…

Так у девочки начиналась полоса взросления… Так обычно начинаются любовные ухаживания… С удара в глаз…

В метро, в вагон, где я ехал, вошли три скинхеда в черной форме и рассредоточились по разным его концам. Перемигнувшись или заранее обо всем договорившись, по обезьяньи повисли на никелированных перекладинах поручней, ногами ударили в лица пассажиров, которые оказались сидящими перед ними — и на остановке стремительно выбежали.

Контрольный вопрос. Вы хотите стать правителем этого народа?

Ответ. Ну, вот, и сразу вам самим все про себя стало ясно.

А Маркофьев хотел!

Он рассуждал:

— Да, стремлюсь в президенты. Но разве я ищу легкой жизни? Как бы не так! Посмотри вокруг, посмотри на эту человеческую массу, которой надо управлять и с которой надо управляться. Все они, даже если едут в одном вагоне метро, рвутся в разные стороны, у всех свои интересы и выгоды, а надо держать их в общей узде. Им ведь только дай волю, только распусти — норовят пнуть, лягнуть друг друга, отобрать у слабого, присвоить и нажитое честным трудом, и награбленное… Слямзить, унизить — это для них так естественно… Так что не легкой жизни я ищу, ох, не легкой…

Задумчиво он прибавлял:

— С другой стороны, в проблемы каждой отдельной личности, каждого индивида не вникнет никакой самый гениальный президент. Он видит целое, массу. А разбираться в тонкостях и личностях — не хватит и миллиона жизней. Поэтому все решают свои проблемы и выживают сами, не уповая на помощь свыше. Вот девочка приехала из провинции в большой город, устроилась торговать в киоске… Конечно, хозяин торговой точки воспользуется своей властью над ней. Бедняжке некуда деться. Пожаловаться? Кому? Милиционерам, которые сорвут с нее последнее за проживание в городе без прописки. Чужим людям? У них своих проблем полон рот… Чего ждать? Где искать правды? Вот нежный мальчик в тьму-таракани пишет чудесные стихи. Куда ему с ними податься? В редакцию местной продажной газетенки, которая стрижет местных политиков и угождает местным бонзам? К тупым предпринимателям — чтобы спонсировали выход его сборника? К префекту или губернатору, которые заняты воровством, а не чтением высокой литературы? Ему некуда идти. И либо девочка из ларька и мальчик с тетрадочкой стихов подомнут обстоятельства, либо погибнут под их грудой. Вот и все. Вокруг пьянство, наркотики, ложь, воровство, но либо дети выдюжат, либо превратятся в проституток и воров…

О, вы, которые мнят себя умнее остальных и потому стремятся наверх, в лидеры и народные витии, еще раз дам совет: лучше числите себя глупыми, не рвитесь к элитарным салонам и высоким постам! Те дома, которые кажутся вам полной чашей, окажутся зачервивленными такими ужасами, что лучше к ним не приближаться вовсе — дабы не подцепить заразу. Те персоны, которые воспринимаются эталоном, на поверку окажутся дремучими пошляками, а красивые женщины при ближайшем рассмотрении выявят себя гидрами. Ну, а безликим толпам вы все равно не поможете!

Ивану Грозному тем временем замаячило дальнейшее повышение. Иван, продолжая кричать с трибун, что жизнь положит ради торжества свободы, написал и опубликовал большую, с продолжением, статью о необходимости цензуры. (Болванку текста ему подсунули Лилипутин и Гулливеров, они нам об этом поведали и просили материал в наших изданиях активно поддержать.)

Я отправился брать у Ивана интервью.

— Плевать, что будет со страной, с народом, — озабоченно говорил он мне (предупредив: это — не для печати). — Главное: что будет со мной! Главное — вызвать скандал и привлечь к себе внимание. А потом, когда воцарюсь поблизости от трона, уж тогда и начну вести борьбу за свободу. Борьбу не на жизнь, а на смерть…

Для газеты он продиктовал гладкий текст — о необходимости как зеницу ока хранить военные тайны, что без цензурного надзора просто невозможно.

Вскоре его назначили политтехнологом при Президенте…

Дилетантам, видящим картину со стороны, действия властей представляются спонтанными, нелогичными, глупыми. На самом деле идет тщательнейший подбор фигур, их расстановка на шахматном поле, их продвижение и поедание.

Забегая вперед скажу: Ивана Грозного ожидала ух какая административная карьера! (А потом, естественно, падение.)

Игровые фигуры подбирают согласно представлениям закулисных гроссмейстеров о том, что хорошо и что плохо. Каковы вкусы и представления закулисных интриганов? Чокнуться можно!

Маркофьев полагал:

— Понимаешь, все эти вьющиеся и шьющиеся в верхах субъекты — толковые люди. Которые считают, что страну и народ можно обманывать без угрызений. А назначившее их на высокую должность первое лицо — нельзя. Себе дороже. И они ему открывают душу. И он им верит. Но есть опасность. Первый, кто соврет, причем беззастенчиво, тот и обведет лидера вокруг пальца, тот и унаследует власть…

— Ты считаешь, Иван тоже будет претендовать на президентство? — спросил я.

Маркофьев ответил туманно:

— Как знать… Как знать… Но уж нам он помогать не будет. Это точно. Скорее — мешать…

Разговор этот состоялся по дороге с банкета, который учинил в Барвихе Иван Грозный — отмечая свое новое назначение.

Ивану — чтобы он имел полноценный отдых после праведных трудов — выделили замечательный участок в лесу, он выкорчевал столетник дубы и сосны, выпили березы и построил особняк с колоннами.

— Почему-то все социальные катаклизмы в России всегда заканчиваются вырубкой вишневых садов и лесов, — констатировал Маркофьев. — Это уже прямо-таки какая-то нерасторжимая связь. Лопахину мешали развернуться вишневые деревья. Нынешним победителям мешают заповедники. Вопрос решается исключительно с помощью топора. ТОПОР — НАЦИОНАЛЬНЫЙ РУССКИЙ ИНСТРУМЕНТ И АРГУМЕНТ ВО ВСЕХ СПОРАХ, включая революционные и внутрисемейные. Иначе не получается. Ведь в России так мало места — чтобы всем поместиться, понастроить домов, жить друг друга не видя и не соприкасаясь… Существуем практически на крохотном пятачке…

Само пиршество было из разряда тех, с которого чем раньше уйдешь, тем более приятные впечатления о нем сохранишь. Присутствовали все те же: угольные магнаты и представители профсоюзов, космические разработчики и министры, Лилипутин и Гулливеров… Иван Грозный хвастал именным оружием, которое ему теперь положено было иметь и постоянно носить при себе: для обороны от внезапного нападения, для охраны государственной тайны, просто для пущей важности… Потчуя других, он сам ничего не пил, объяснял, что должен беречь здоровье. Особый цинизм его поведения вывел из себя даже Маркофьева, который заметил с негодованием:

— Наливает себе в рюмку вместо водки минералку, да еще половинит…