Но коронным номером, главным деликатесом, фирменным блюдом, вершиной меню разбросанных по всему миру маркофьевских бистро и закусочных, объединенных общим призывом "Купи еду в последний раз!" оставался холодец из четырехголового поросенка. Путем долгих научных экспериментов и перекрестных вязок с ризеншнауцерами заведующему отделом крупного рогатого скота и секции свиней Жуку (редко случается, чтобы фамилия настолько точно отражала и передавала внутреннюю суть человека) удалось вывести редкий подвид хавроний и хряков. Случалось, Жук получал и пятиголовый приплод — если запускал в дело собственную сперму.
За успешную работу этот генный инженер вскоре был произведен в личные водители Худолейского — маститого сатирика надо было еще сильнее, чем раньше, ублажать и умасливать и таким образом удерживать в составе нашей таявшей и каждый день готовой переметнуться на сторону Ивана Грозного свиты.
А еще Маркофьев открыл магазин беспошлинной торговли, где продавал ношенную одежду на вес. (Куда было девать бесконечно меняемые костюмы, пальто и плащи? Следовало от тряпок избавляться!) Покупали это шмотье плохо, хотя над дверями красовалось объявление: "Модная одежда из-за рубежа." Что ж, Маркофьев сделал приписку — "с манекенов". И дело пошло.
— ГЛАВНОЕ — СМЕНИТЬ ВЫВЕСКУ, — говорил мой друг. — Суть может остаться прежней.
На первом этаже нашего избирательного штаба — он оборудовал институт похудания "16 тонн".
Им были организованы ночные экскурсии на кладбища — с фонариками и без фонариков, эти, последние, за повышенную плату, потому что даже опытные проводники-могильщики отказывались брести вдоль погоста в кромешной тьме. Паломничество к местам захоронения известных людей (в первую очередь — на пышно украшенную могилу самого Маркофьева) происходили с особенной интенсивностью в канун хеллуина…
Деньги поступали в партийную кассу.
— Конечно, накопленные миллионы не избавляют от необходимости посещать туалет, не защищают от простуд и не избавляют от грядущей смерти, — говорил Маркофьев. — Но зарабатывать деньги все же надо.
Он говорил:
— Поехали, поехали, в Неаполе под Новый год выбрасывают старую мебель и другой хлам. Разживемся. Притащим все это барахло и заполним антикварные магазины.
Не отказывался ни от чего. Не гнушался никаким видом приработка. Искал все новые пути и подступы к успеху:
— В Сибири полно мамонтовой кости. Там этих мамонтов отрывают сотнями. Ну, и надо наладить добычу бивней в промышленном объеме…
В тогдашней его биографии был отчаянный момент: он отправился на Бирму ловить экзотических ящериц. Для последующей перепродажи в частные серпентарии. И его чуть не сцапали на таможне. С трудом он отмотался, бросив чемодан с пресмыкающимися и сбежав.
А когда против него поднялась (организованная Иваном Грозным) кампания, требовавшая, чтобы он перестал истреблять гепардов и попугаев, бегемотов и обезьян, он отвечал:
— Вообразите, в каменном веке нашелся бы некий борец за права мамонтов и птеродактилей, и он бы запретил охотникам истреблять этих редких животных… Чем бы все закончилось? Люди бы помирали с голоду и холоду, а мамонты и птеродактили все равно бы вымерли. Скажите, разве я не прав?
Его неуемности и неуязвимости можно было завидовать. Или радоваться. А вот ситуация в моей личной жизни, увы, неуклонно ухудшалась.
Бригада в составе Жука, Моржуева и Овцехуева (детектив Марина стоял на атасе) в целях дальнейшего пополнения бюджета занялась сбором цветных металлов и спилила на кладбище тот самый памятник Неизвестному Чекисту, к которому я некогда (во время маркофьевских похорон) возлагал цветы. К тому моменту, когда пропажи хватились, монумент уже был отправлен в переплавку. Напрасно Маркофьев пытался обелить меня перед Вероникой. Она кричала:
— Таким, как ты, нет прощения!
И звонила папе, который поддерживал и одобрял порыв дочери.
Меня пытался защитить Шпионович, с этой целью он специально ездил к Веронике на дачу. И вроде ему удалось ее утешить…
Надо отдать Шпионовичу должное, этот приверженец здорового образа жизни и строевой подготовки, мало-помалу сплачивая народ на поприще спорта, смотрел далеко вперед. Отсеяв слабачков и рохль, нерасторопных и неподтянутых, он сформировал ядро великолепно бегавших, ползавших, стрелявших командос, которое и возглавил.
— В детстве со мной был случай, — делился становившийся все более разговорчивым Шпионович-Балдухин. — Я шел в первый раз в баню. И мама сказала: "Сразу возьми там шаечку…" Время было тяжелое, блатное, преступное время, и я подумал: "Наверно, без шаечки, то есть пока не сколотишь шаечку — на помывку не прорвешься…" Потом-то я выяснил, что шаечка — просто тазик. Но мысль о шаечке запала глубоко…
Он говорил о шаечке, а я вспоминал о тазике. Над которым поочередно застигал склонившимися то Маркофьева, то Моржуева, то Овцехуева… Ревнивая мысль не знала удержу, бежала дальше… Но нет, Шпионович, вот счастье, был непьющим!
Контрольный вопрос. Жены изменяют мужьям только с пьющими?
Сколотив шаечку энтузиастов своего дела, Шпионович-Греховодов, с их помощью, выколачивал из упрямых маркофьевских кредиторов долги. Или добровольные пожертвования. (Существенное для нас подспорье в сложившейся обстановке финансового голодания). Вскоре всем членам его бригады были присвоены звания "Заслуженных мастеров спорта" и "Мастеров спорта европейского класса" — по вольной и классической борьбе, самбо и дзю-до, боксу и регби…
Поджарые, накачанные ребята на очередных учениях под кодовым названием "Пурга-пурген" буквально изрешетили из базук фанерный силуэт Ивана Грозного.
Их силами вскоре было осуществлено и давно планировавшееся покушение на Маркофьева…
Шпионович принимал самое деятельное участие во всем, в чем мог. К тренировочным сборам он вскоре привлек Веронику. Сделал ее врачом-методистом и экспертом-травматологом, главным медицинским консультантом своего спортивного лагеря. Выдал экипировку: кроссовки, костюмы "Пума" и "Спидо", горные лыжи и теннисные ракетки, а также акваланг. Положил хорошую зарплату. Позволял жить на загородной базе.
Во время отлучек Вероники кошечка пребывала на моем попечении. Я вырывался со службы на пятнадцать минут, чтобы ее покормить, выносил коробки с гранулами после ее гигиенических процедур — и очень с Долли сдружился.
— Мне кажется, она меня полюбила. Или, во всяком случае, понимает, — хвастал я Веронике.
Если вдруг выдавался свободный вечерок, я отдыхал дома, гладил кошку по спинке и рассказывал — сам не знаю что. Плел всякую ахинею.
Ну а с Капри, от моих родителей, приходили все более обнадеживающие известия. Девочка чувствовала себя лучше!
— Ощущение, что ею просто никто никогда не занимался, — рапортовала моя мама.
Отец слал депеши с результатами анализов, диагностическими заключениями специалистов и фотографиями. На них ребенок жизнерадостно улыбался.
Новую порцию дегтя в дальнейшее ухудшение выборной ситуации Маркофьева, к сожалению, внес лично я. По вопросу ввоза в нашу страну ядерных отходов Грозный высказался определенно и положительно.
Контрольный вопрос. Могли избиратели после этого за него не проголосовать?
Он развернул перед населением умопомрачительную картину потрясающих выгод, которые этот ввоз сулит. (Смотри предыдущую главку о подыскании любому своему поступку достойной мотивации).