Гера кашлянул, сообразив, что есть нечто, о чем знать не следует. А Валя неожиданно заявил:
– Вам не надо забывать о танце, Женя.
– Я многое растратила понапрасну.
– И многое приобрели. Я же слышу – вы тонкая натура. А чем тоньше натура, тем дольше элементарные вещи до нее доходят. Поэтому мой совет – вспомните своего Малера. Он прозвучит по-новому. А еще... – слепой обратился к ударнику: – Дружок, там в сумке кассета лежит, «сонька» в девяносто минут. Принеси, пожалуйста.
Гера недовольно поворчал и отправился, куда послали.
– А еще, – продолжал Валька, – можно будет и из этого что-нибудь сделать. Слушали «Доорз»? Нет? Вам понравится. Свобода для импровизации в любом состоянии духа.
– Спасибо, Валя. А играть сегодня вы еще будете?
– Для вас. Разумеется, – он повернулся к Лескову: – Ты хочешь что-то сказать?
– Маленькая просьба.
– Выносите на повестку дня. Обсудим.
– Не мог бы ты на одну ночь?..
– Переночевать у Герки? Легко. Только ведь соседка у меня прежуткая, ты ж знаешь, – Валя достал из кармана ключи и безошибочно положил в открытую ладонь Евгения.
Явился Герасим с аудиокассетой.
– Нынче, родной, я у тебя ночую, – порадовал его слепой.
Ударник растерялся:
– Вообще-то, как раз нынче я не один.
– Я в наушниках спать буду.
– Деспот, – пожаловался Гера девушке.
– Ладно, баста! – поднялся Валька. – Обед закончен. Работаем.
– Но ты ж не ел ни хрена!
– Еще скажи не пил! Дундук. У тебя поужинаем. Работаем!
Музыканты ушли, Гера при этом раза два оборачивался и разводил руками.
Женя прижалась к плечу Лескова:
– Значит, ты у меня и вправду чудотворец. А я думала, что отношусь к тебе необъективно.
– Ты о чем? – не понял художник.
– О твоих картинах. Их видят слепые!
– Если верить Вальке.
– Цветом чистого света!
– Да. Я хотел показать тебе две, последние из оставшихся в живых – позвонил в «Наследие», а их уже купили. Представляешь – обе, и один человек. Некий англичанин, мистер Хоуп. Просили приехать за деньгами, а еще сказали: он спрашивал обо мне. Но они адресов не дают. Этот Хоуп оставил визитку. Забавно.
– Ничего. Я увижу много твоих картин. Обязательно, – Женя вдруг вышла из своего задумчивого состояния и повеселела. – Представляешь, как должен светиться дом Грека в Песках!
– Уже не Грека – твой.
– Ох, Женька, Женька! – утешая, девушка погладила его голову. – Ты ужасный бука!
С эстрады поплыли минорные переливы серебряных струн. Смятенная виолончель придала теме траурный надрыв, флейта хрустальным звуком отнесла ее к небесам, а металлические мягкие щеточки в руках Геры живым вычурным ритмом направляли, указывали единственный, верный путь, не давая заблудиться в загадочном мире слепого музыканта. Может, и не было голоса... может, и не было слов:
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Замечательная игра – испорченный телефон. Играется так. Соседке Вальки-Гомера – морально устаревшей деве – мерещатся непристойные звуки за стенкой... Далее. Она звонит дежурному милиции, дескать, сосед ее – весьма сомнительный молодой человек – приютил развратную парочку (или тайно сдает квартиру, что хуже – не ясно). Дежурный – не будь дураком – расспрашивает ее о том, как выглядит эта парочка, сравнивает описание с имеющимися у него фотографиями и футболит на всякий случай по другому номеру, где четыре невзрачных типа разминаются в преферанс. Один из них, перенимая эстафету, обязуется проверить информацию. Опять-таки берет трубочку и звонит на ту же самую квартиру. Недоброжелательная соседка зовет к телефону Евгения. Художник отвечает, что Гомера нет дома, а сам он – друг и находится тут в гостях, на элементарный вопрос: «Женя! Лесков! Ты, что ли?» – отвечает: «Я...» – слышит: «Давно не виделись, старина! Ну ладно, извини. Некогда». После тот же невзрачный тип сообщает следопыту Сергею о сложившейся версии...
А Сергей – фигура прикошмарнейшая: у него есть десять детективов, у каждого такого джентльмена по десять агентов, все агенты имеют по десять осведомителей, ни один из осведомителей не работает меньше, чем с десятью курьерами... самаритян в расчет не брать. Сеть, конечно, гиперболизирована, вот только в какую сторону? И вот: несколько часов работы у компьютера, где сначала проходятся расческой по Союзу Художников, потом потрошат базу данных по не вошедшим в сию почетную обитель, а после – по оставшимся субъектам, имеющим хоть какое-либо отношение к творчеству живописцев, рукоделов и прочая. Далее проверяются подобранные варианты, и в итоге имеется вполне определенный адрес: Английский проспект, дом пять... А к нему припечатывается фото, преумножающееся на ксероксе... После нарисовывается «заказчик», пришедший с «реальным» предложением о «завиднейшей» работе к безутешной жене Лескова... Так можно узнать о его знакомых; послать пару человек в Сиверскую – сторожить дом художника Ивана Радюкевича; на всякий случай последить за неугомонным актеришкой Ивановским; разыскать незрячего музыканта... Потом отыщется таксист, подвезший опознанную парочку на Дворцовую набережную. Это даст успокоительный повод думать, что они в городе. Но вот рассчитывать на звонок постороннего лица – соседки того самого музыканта – не приходилось. Все равно нашли бы, но приятно порой сослаться на чудо, позволяющее заработать конторе в целом за неполные двое суток пахоты около двух «штук» хрустящих долларов. Дело, как говорится, в шляпе!..
А что же делали наши влюбленные? Если они настоящие влюбленные, а не какие-нибудь там опереточные, то что им еще делать, как не заниматься английским? У этих двоих не было шансов надоесть друг дружке или сойти с ума от безделья, потому как почитаемы в их союзе слова древних: «Лентяйничайте плодотворно!» Ну а когда, язык то или какая другая игра, или дисциплина начнет приобретать закономерный «фиолетовый» оттенок, своевременным будет вспомнить, что любому занятию предел имеется. Евгений лежал в постели поверх одеяла, вооруженный авторучкой и тетрадкой. Женя сидела рядом, обняв колени. На обоих не было никакой одежды.
– Ну что? – спросила девушка.
– Ты способная ученица, – похвалил Евгений.
– Интересно, сколько вообще времени потребуется, чтобы выучить этот язык?
– Одной жизни хватит.
– Ты противный скептик!
– No, I don’t, Miss Eugenia.[9]
– Юджиния? Я по-английски – Юджиния? А ты?.. Знаю, ты – Юджин! Напиши это: Юджин плюс Юджиния равно безобразие!..
Евгений ровнехоньким готическим шрифтом вычертил каждое слово и поставил точку:
– Все. Который час? Ух ты, второй час ночи!
– Неужели ты предлагаешь вздремнуть?
– Что ты, – блекло ответил Лесков. – Я страшусь времени. Оно больно шустрое.
– Да... Жуткая штука... А что, если Валька-Гомер прав?.. А? Но я даже представить не могу, насколько сейчас это сложно.
9
Нет, мисс Юджинияю.