—  Где же ты их раздобыл? — удивился Нобору.

—  В поместье Идзу-самы. Там растет большое дерево гинкго, и, когда дует ветер, часть плодов падает с веток за забор.

—  И тебе удалось так много набрать?

—  Больше меня никто не набирает, — гордо ответил Тёдзи.

Он подошел к черному входу на кухню, вырыл сбоку ямку в земле и высыпал в нее недоспелые, пахнущие свежей зеленью плоды.

—  Мы все ходим за гинкго, но я собираю быстрее всех, — повторил он. — Завтра снова пойду — ведь за них хорошо платят.

—  А почему ты закапываешь их в землю? — спросил Нобору.

—  Когда они полежат в земле несколько дней, скорлупа легко отходит от плода. А сами плоды мы моем и потом су­шим на солнышке.

В этот момент к ним подошла женщина лет тридцати и нахально уставилась на Нобору. Ее полная грудь перехо­дила без малейшего признака талии в широкие и мощные бедра. Плоское лицо было грубо подмалевано, а перекра­шенные в рыжий цвет редкие волосы, обильно смазанные дешевым маслом, блестели.

—  Господин доктор, — жеманно проговорила она, — меня зовут О-Кину, а живу я в конце этого барака. Знаете, последнее время у меня часто болит голова. Не зайдете ли как-нибудь осмотреть меня? — Голос у нее был хриплый и противно слащавый.

Нобору молча кивнул и поспешно вошел к Горокити. На обратном пути он заглянул к управляющему. Его жена, О-Тацу, предупредила Нобору, что женщина, которая с ним заговорила, распутная.

—  Отвратительная баба, — поддержал жену Ухэй, — и такая хитрющая. Сняла здесь комнату, не предупредив хозя­ина, что долгое время пробыла в публичном доме. Она и те­перь продолжает заниматься своим ремеслом, приманивает женатых мужчин, из-за чего здесь у нас что ни день скандалы.

В публичном доме у нее были три постоянных клиента. Один из них даже пообещал на ней жениться, да только средств не хватило. Тогда О-Кину завлекла в свои сети про­давца циновок Рюкити. Тот по уши в нее влюбился и снял в здешнем бараке для нее комнату. Добрый по характеру, Рюкити оказался у О-Кину под каблуком и безропотно ис­полнял все ее желания, хотя дела его шли не блестяще. На деньги, которые он приносил, О-Кину содержала молодого любовника, о чем Рюкити по простоте душевной даже не подозревал. Юноша был на пять или шесть лет моложе О-Кину. Развращенный до крайности красавчик помыкал О-Кину, а та в нем души не чаяла, похвалялась им перед сосе­дями, но никому не рассказывала, кто он, где живет и чем занимается. Приходил он к ней после полудня. Завидев его, О-Кину преображалась. Радостно напевая, она носилась по комнате, готовя выпивку и закуску. Потом они закрывали ставни и так рьяно занимались любовными утехами, что доски пола жалобно скрипели и, казалось, вот-вот выскочат из пазов. Даже видавшие виды соседи, прислушиваясь к сто­нам и крикам О-Кину, с укоризной качали головами. А дети  с испугом шептались: «Тетушку О-Кину убивают!» Прово­див своего любовника, О-Кину жаловалась соседям: «Мой-то сегодня был такой сердитый, кричал на меня. Должно быть, вы слышали, как я плакала». Соседки посмеивались в ответ и понимающе переглядывались.

Эта О-Кину совращала соседей — молодых и старых, уродливых и красивых. Но этого ей было мало. Уходя в го­род, она неизменно возвращалась с незнакомым мужчиной. А чтобы никто не посмел ее упрекнуть в распутстве, сплет­ничала, подслушивала, разносила слухи по всему кварталу, болтала, что этот, мол, «спит с чужой женой», а тот «живет не по средствам» — значит, ворует. Причем жертвами ее были семьи бедные, не способные постоять за себя.

—  Последнее время она ополчилась на семью Горокити, — тяжело вздохнув, сказал Ухэй. — Чувствует, что все настроены против нее, вот и старается оболгать других.

—  Отчего же вы не изгоните ее отсюда? — спросил Но-бору.

—  С такой бабой непросто справиться, — пробормотал Ухэй, оглядываясь на отошедшую в сторону жену. — Мы бы уже давно вышвырнули ее отсюда, да силенок не хва­тает.

Нобору вспомнил ее крепко сбитое, похожее на ступу те­ло, мелкие завитки смазанных маслом крашеных волос, плоское, покрытое густым слоем белил лицо, плотоядный взгляд и ощутил, как от отвращения и страха у него на за­тылке встают дыбом волосы.

«И как только таких земля носит», — подумал он про се­бя. Да, в каждом бараке можно встретить лишившегося рас­судка человека, вроде Дзюбэя, в каждом бараке можно столкнуться и с беспутной, потерявшей стыд женщиной — такой,как О-Кину.

Это не ее вина, сказал бы Ниидэ, у падшей женщины тяжкая жизнь, а развратом занимаются не только бедные, но и вполне обеспеченные. Причем кое-кто из них еще даст фору О-Кину. И все это от невежества и темноты...

Выслушав воображаемую тираду Ниидэ, Нобору горько усмехнулся...

В конце октября с согласия Ниидэ он отправился наве­стить родителей. Ему сообщили, что у матери болят ноги и  она не встает с постели. Много лет тому назад она заболела подагрой и с тех пор при резкой перемене погоды страдала от приступов невыносимой боли, неделями, а то и месяцами лежала пластом. В минувшем году Нобору по приезде из Нагасаки отправился прямо в больницу Коисикава и вот уже около года не заглядывал в родительский дом. После всего, что случилось, ему и не хотелось там бывать. Но на этот раз он решил пересилить себя и повидаться с родите­лями — тем более что Ниидэ предупредил его о предсто­ящем разговоре с Амано.

Он прибыл около полудня. Отца дома не было — сказа­ли, что он пошел с визитом к больному. Дверь отворил не­знакомый ученик отца. Нобору сразу прошел к матери в спальню. У изголовья сидела молоденькая девушка и чи­тала больной книгу. Нобору почему-то сразу догадался, что это Macao. По-видимому, девушка не ожидала встретить его здесь, густо покраснела и, что-то смущенно пробормотав, положила книгу и выскочила из спальни...

Нобору провел у матери около часа и ушел, не дождавшись отца. Мать жаловалась, что стали болеть и бедра, и теперь она с большим трудом может самостоятельно вставать с постели.

Прослышав об этом, семейство Амано отправило млад­шую дочь поухаживать за матерью Нобору. В отличие от старшей сестры, Тигусы, она была худенькой, небольшого роста, грациозной, как молодая лань. Выражение ее мило­видного личика менялось столь же быстро, как вода в гор­ной реке.

«Как родные сестры могут быть так непохожи?» — удив­лялся Нобору.

Тигуса была настоящей красавицей с изысканными ма­нерами. Чем-то она напоминала прекрасный, источающий  божественный аромат цветок. Но, к собственному удивле­нию, сейчас Нобору по душе была Macao, и его влекло к ней гораздо сильнее, чем когда-то к Тигусе. Когда мать обмолвилась об их женитьбе, он попросил подождать: мол, ему надо разобраться в своих чувствах.

Мать, должно быть, все поняла и, прощаясь с Нобору, сказала:

—  Благодарю тебя, теперь я спокойна.

Ее успокоило не только то, что сын, по-видимому, ув­лекся Macao, но и перемены в его настроении: как можно было догадаться по его рассказу, Нобору был доволен рабо­той в больнице Коисикава и больше не сердится на отца, ко­торый отправил его к Ниидэ.

—  После истории с Тигусой мы очень беспокоились за тебя, не знали, как ты отнесешься к новой работе. Ниидэ говорил, что тебе там сначала все не нравилось.

—  Напротив, мне просто повезло, — улыбаясь, ответил Нобору.

Посоветовав матери держать ноги в тепле и следовать строгой диете, Нобору простился и пошел в больницу.

Macao проводила его до порога. Он попросил пригляды­вать за матерью. Она ответила, что будет ждать его прихо­да, и долгим взглядом посмотрела ему в глаза.

Выйдя на улицу, Нобору вдруг почувствовал, как его за­хлестнула радость. Он запомнил долгий взгляд Macao, ее длинные ресницы, которыми она прикрыла глаза, пытаясь утаить вспыхнувшее в них чувство.

«Ну а Тигуса?» — подумал он и решительно покачал го­ловой. Воспоминания потеряли свою остроту, и он уже не испытывал к ней любви, лишь холодное безразличие и даже неприязнь. Наверно, он и сам уже не тот. Работа в больнице изменила его самого и его взгляды. И, честно говоря, он был рад этому.