Дело в том, что символические знаки генетически вторичны по отношению к некоторой исходной знаковой системе, они не могут ни возникать, ни функционировать без нее. Жетоны Д. Примака, проводившего эксперименты с Сарой, были возможны только потому, что в сознании их создателя существовала связь между предметом и его английским названием, и жетон фактически обозначал последнее. Для обезьяны же это звено не нужно, поскольку у нее вырабатываются прямые ассоциации между образом предмета и образом жетона. Современные естественные языки, будучи символическими, также не могли возникнуть без языков-предшественников, которыми, как мы полагаем, были такие знаковые системы, как пантомимические действа.
Однако мы не собираемся полностью лишать обезьян способности к символизации знаков. Если бы у них возникла настоятельная нужда в этом, они либо выказали, либо развили такую способность. Дело в том, что символизация как процесс максимального свертывания содержания знака, при котором это содержание перестает быть схожим с обозначаемым предметом, делается необходимой при возрастании числа знаков и "объема" обшения У обезьян эти величины будут ограничиваться их естественными потребностями и внутренне замкнутой, тысячелетиями отстоявшейся системой стереотипов поведения. Ведь то немногое, что животные, даже наиболее развитые, имеют сообщить друг другу, может быть сообщено и без помощи членораздельной речи.
Конечно, искусственное увеличение "объема" общения, особенно с человеком, возможно, но всегда будет существовать вероятность того, что обезьяна откажется от лишних и бессмысленных для себя нервных нагрузок (отказы некоторых обезьян от выполнения заданий описаны Ю. Линденом24)
С другой стороны, всякая символизация знака приводит к его неоднозначности, которая снимается контекстом. Можно представить себе, что обезьяна станет сокращать и упрощать сложные имитирующие знаки, тогда многие из них совпадут, и различить их можно будет только благодаря ситуации, контексту общения, синтаксированию предложений. И здесь выступают ограничения, связанные с образом жизни обезьян. Поэтому окончательный ответ на вопрос о способностях обезьян к символизации мог бы быть таким: создавать знаки-символы обезьяны, вероятно, могут, но только в рамках своих возможностей синтаксирования.
Синтаксирование. Вопросу о том, способна ли обезьяна "сознательно" пользоваться синтаксическими отношениями, Ю.Линден уделяет очень много внимания, поскольку "оппоненты" Уошо считают это самым сомнительным пунктом в выводах Гарднеров. И Уошо, и Люси различали конструкции "ты щекотать я" и "я щекотать ты". Уошо в процессе обучения все чаще стала отдавать предпочтение порядку знаков, при котором на первом месте находится субъект действия, на втором – действие, на третьем – объект. Нам кажется вполне возможным, что обезьяны владеют представлениями о субъекте, действии и объекте, которые необходимы им в обычном повседневном общении и деятельности. Эпизод с Люси очень выразителен в этом отношении. Люси привыкла к комбинации "Роджер щекотать Люси", и для нее была внове последовательность "Люси щекотать Роджер", но она ее поняла и просигналила "Нет, Роджер щекотать Люси". Когда Роджер настоял на своем, то она действительно принялась его щекотать.
Сопоставление конструкций детской речи (по Р. Брауну) и комбинаций знаков Уошо, проведенное Гарднерами, довольно убедительно показывает большое совпадение структурных схем. Синтаксические факты, обнаруженные в экспериментах е обезьянами, хорошо согласуются с точкой зрения многих советских лингвистов на первоначальные этапы развития языка как в филогенезе, так и в онтогенезе. Исходной формой высказывания были не отдельные слова или предложения, а внешне, в знаке нерасчлененное слово-предложение, содержащее указание на действие и предмет (субъект действия). Но таков и "язык" Уошо.
Мы понимаем, что для того, чтобы обезьяна отреагировала жестами на какой-либо внешний предмет, она должна использовать выработанную у нее экспериментаторами ассоциативную связь между образом предмета и образомзнака. Образ предмета – это значение знака; оно-то и указывает, к каким предметам должно применять знак.
Если мы всмотримся в "словарь" Уошо, то обнаружим, что предметы – это микроситуации, а образы предметов (значения) как минимум бинарны. Такие микроситуации образуются из действия и некоторого объекта, участвующего в нем. Соответственно и значение знака распадается на образ действия и образ объекта. Приведем примеры25.
Знак под названием "подойди": подзывающее движение кистью руки или пальцами. Он означает, во-первых, указание на объект (кто должен приблизиться), во-вторых, указание на действие, которое этот объект должен совершить (подойти).
Казалось бы, о каком действии может идти речь в таких знаках, как "Ты" или "Я". Но в действительности и они в своем внутреннем (образном) содержании, не выраженном внешне (жестом), имеют указание на действие. Обратим внимание на ситуации, в которых употребляются эти знаки. Знак "Ты" (указательный палец направлен на грудь человека) показывает, что это его очередь (во время игры); он употребляется как ответ на вопросы: "Кто щекочет?", "Кто причесывает?". Знак "Я, мне, меня" (указательным пальцем трогает свою грудь) обозначает очередь Уошо, когда она ест или пьет вместе с партнером, и т.д…. Итак, в знаках "Ты" и "Я", кроме указания на действующее лицо, мыслится определенное действие, обусловленное ситуацией. Но это означает, что уже в самих знаках, которым обучались обезьяны, содержалась синтаксическая структура, состоящая из противопоставления предмета и действия.
По мере увеличения "объема" общения как в генезисе языка, так и в развитии детской речи под давлением необходимости происходит дифференциация ролей "предмета" в высказывании, уточняется и поясняется содержащееся в нем действие. "Предмет", видимо, прежде всего расчленяется на субъект и объект действия, а само действие приобретает обстоятельственные элементы, определяющие место или направление действия. Эти расчленения жизненно важны. Без них высказывание может оказаться неправильно понятым, а действие – невыполненным.
Примеры взяты из кн.: Прибрам К. Языки мозга: Экспериментальные парадоксы н принципы нейропсихологии. М., 1975. – В ней дано относительно полное описание 33 знаков Уошо, тогда как в тексте Ю. Лнндена подобные описания очень фрагментарны.
Ю, Линден провел сопоставление схем "высказываний" ребенка и обезьяны (на материале наблюдений психолингвиста Р. Брауна над языковым поведением двухлетней девочки Евы н записей "высказываний" шимпанзе Уошо, сделанных супругами Р. и Б. Гарднерами.
Двухлетний ребенок и обезьяна способны оперировать уже в рамках бинарных конструкций представлениями о субъекте и объекте действия, о направлении действия. Жизненно важной является также категория принадлежности (притяжательный тип высказывания у Брауна и "субъект-объект", "объект-свойство" у Гарднеров). Поэтому она одна из первых развивается в детской речи и в знаковом поведении обезьян. Сомнение вызывают определительные конструкции (описание объекта, субъекта у Гарднеров), которые базируются на представлении о предметности и появляются тогда, когда возникает необходимость в вычленении предмета из ряда себе подобных для действия с ним, при этом в условиях, когда трудно обойтись прямым указанием рукой на предмет (т.е. в условиях отсутствия ситуации реального действия, при "перемещении" ее, как выражается Ю. Линден вслед за некоторыми лингвистами).
Конечно, возможно, что ребенок к двум годам способен выйти из наличной ситуации и сказать "большой поезд" о ранее виденном предмете, тогда как в наличной ситуации, видя этот предмет, он просто сказал бы "поезд". Кроме того, определительные конструкции обычно активно навязываются старшими при разговорах с детьми. Что касается Уошо, то приведенные Гарднерами примеры представляют, нам думается, класс оценочных высказываний, образуемых на основе положительной или отрицательной реакции на предмет: "Наоми хороший", "Уошо печальный", "Расческа черная" (может быть, грязная). Пример "Пить красное" не является определительным высказыванием, судя по его содержанию, а выражает "действие-объект".